Американец

Вадим прибился к немцам в конце второго курса. Те отказались проходить военную службу у себя на родине, и их в качестве наказания сослали в Беларусь на две недели. На самом деле альтернативная служба в Германии носит многоплановый характер. Это Вадим понял, общаясь с немецкими парнями. Он впервые услышал немецкую речь от носителей языка, со странным акцентом, кучей непонятных слов. Уже на второй день, вооружившись блокнотиком и ручкой, он взялся интенсивно изучать новый для него живой немецкий язык, а не какой-то там лингафонный.

Немцы были ровесниками Вадима, все разные, в меру воспитанные, взбалмошные. Руководитель группы Вольф — пожилой поджарый немец с изящной бородкой и в тонких почти невидимых очочках — водил парней по местам былой «славы». Вот здесь оккупанты сожгли целую деревню, а вот единственный уцелевший предлагает выпить за упокой душ, которые остались в замкнутом сарае. Вадим, как и немцы, чувствовал себя неловко от такого единения. Но делать нечего, они ехали дальше. Музей Великой Отечественной, Хатынь, встреча с редактором закрытой оппозиционной газеты, детсад для сирот, больница для умалишённых — за две недели Вадим узнал о своей родине больше, чем за двадцать лет.

Но было ещё что-то, что несомненно тревожило и расстраивало его. Инъязовские девчонки липли к немцам, слетались, как мухи на мёд. Казалось, свет клином сошёлся на этих двенадцати парнях, один из которых, к слову сказать, активно клеил Вадима ввиду своей нетрадиционной ориентации.

— Хочешь, дам послушать тебе классную музыку? Она у меня в номере, — сказал он как-то вечером во время прогулки по парку.

Андреас — невысокий паренёк с серёжкой в ухе и выкрашенными в белый волосами, вздыбленными под воздействием геля.

— Не, спасибо, — Вадим улыбнулся.

Другие немцы уже давно заметили, как Андреас взял стойку на Вадима. Так Вадим и узнал пару новых сленговых выражений, означающих похотливое желание.

Вадим был девственником, девушки у него никогда не было. Он был одинок, влюбчив, романтичен. Но гомосятина никак не входила в его планы. Андреас был классным парнем, очень милым, общительным, чрезвычайно умным. Если отбросить нормы гетеросексуальной доктрины, то Вадим, пожалуй, и не против был бы стать ему ближе. Ну, просто там дружить как лучшие друзья. Без всяких там поцелуев и обнимашек. А так пришлось сразу провести черту между собой и Андреасом, выслушать жизненную историю о вхождении Андреаса в гомо-жизнь, упереться в животрепещущий вопрос, который, похоже, волновал не только Вадима:

— У тебя есть девушка? — спросил Андреас, сгорая от любопытства.

— Да, — соврал Вадим, чем тут же снизил градус их общения.

Девушки у него не было и не планировалось в ближайшее время. Вадим не представлял, как ухаживать за девушкой, если в кармане нет ни копейки. Он был гол, как сокол. А бабы липли к немцам, как мухи. Их набилось с двух институтов по две на каждого немца. Теперь эти две группировки враждовали, перехватывали инициативу, уводили «своих парней» в сторону, соблазняли, окучивали. Такого женского прессинга Вадим никогда не видел, не подозревал. Такого лёгкого схода с рельс одногруппницы, которая два года была надёжно закреплена за белорусским парнем, не мог он себе даже представить. Чтобы красавица Даша пришла в первый раз на встречу, Даша, которая хуже всех понимала и говорила по-немецки, чтобы она сворковалась с самым симпатичным изысканным немцем — истинным арийцем — ушла с ним в сторонку и ходила под ручку, болтая о чём-то, загадочно улыбаясь, так вот такого номера от своих же, своих же в спину, Вадим ну никак не ожидал.

Девчонки не замечали Вадима и гнули линию с немцами, продавливали ухаживания наоборот до конца. Устроили фанты в парке. Организовали немцев, наладили танцы, шуточные прикосновения и заигрывания. Чего там только не было. Вадим, как единственный белорусский парень, оставался полностью без внимания. Один лишь Андреас любовно поглядывал на него, хоть и переключился на добровольно сдавших позиции белорусских девок не меньше своих соотечественников.

Апогеем женских игрищ стал последний прощальный вечер. Накануне отъезда немцев в родные пенаты активизировались девушки из другого института. Конец вечера неожиданно приобрёл новый оборот. Настя — самая агрессивная сучка из той компании, именно «сучка», как её про себя окрестил Вадим, — пригласила вроде как всех к себе в гости. И неполная группа немцев, включая Вадима, выдвинулась к ней на квартиру. Подогнали ещё девчонок из того же института, где училась Настя. Вадим неожиданно почувствовал себя чужим, выразил озабоченность на этот счёт, общаясь в кругу двух немецких парней, которые чуть подотстали вместе с ним.

— Кватш, — со смехом отмахнулся один из них. — Идём с нами, там всё будет здорово.

Они поднялись в квартиру, где их уже ждала группа голодных красавиц. Все крайне активные в плане желания подцепить заморский продукт. Вадим покрутился в прихожей, начал разуваться, и тут его как обухом по голове огрела Настя:

— Я тебя не приглашала, — зашипела она, сверкнув шакалистыми очами.

Вадим только кивнул и, понурив голову, вышел за дверь. Всё было кончено: немцы, гости, девушки, друзья. Всё имело цену, продавалось, покупалось, зарабатывалось, выпрашивалось. Он возвращался поздно ночью домой по пустынной тёмной улице, погрузившись в тяжёлые мысли о несправедливости мироустройства, где достаточно быть немцем, чтобы безвозмездно получать всё внимание белорусских девушек.

***

Пройдёт ещё пять лет, и Вадим закончит институт, найдёт работу, познакомится с девушкой. Лишится девственности, расстанется с первой любовью. Вернее, она уйдёт к другому. Но всё закономерно, будет думать он. Если бы отношения с девушкой не испортились, она бы и не ушла.

Вадим вновь почувствует одиночество. То чувство, когда тебя гложет невостребованность, желание самореализоваться в любви, желание быть любимым.