Америка

И вот мы все встретились. Встретились по важному делу. И не праздник это и не поминки, а даже не знаю, как назвать. Поэтому без лишних слов поздоровались и начали пить. И вроде как разговор сложиться не мог и напиться не получалось, пока земля не покачнулась мне на встречу, и я не схватился за грязную стену двухэтажного дома. 

В общем, я напился и понял – момент настал. 

– Уезжаешь, значит? – спрашиваю. 

– Да, – тихо ответил Олег. 

– Тогда нам надо поговорить. 

И мы, внезапно, оказались около какого-то старого, кирпичного гаража. 

– Поговорить надо, – говорю, – иначе совсем это будет не хорошо... 

Тут я запнулся. Мне вдруг стало так жалко... Я даже не мог понять кого. Мне иногда становится так жалко Землю, на которой мы живём, если Земля сорвётся с орбиты и полетит на встречу солнцу... 

– ... Не хорошо... Или хорошо? – мысли начали путаться, – одним не хорошо, если в манной каше комки, а мне вот нравится это дело... 

– Ты давай ближе к делу, – Олег был собран. Мне даже стало стыдно. Я тут получается напился, а он смотрит на меня и так ему, наверное, противно. 

– В общем, это будет блядство, если мы всё это не обсудим. Ты уезжаешь, брат. Ты уезжаешь в Америку, а там же говорят на другом языке. И вроде солнце такое же и небо над головой, и люди пьют такое же пойло, как мы... 

– Витя, ты не переживай, – Олег заботливо положил руку мне на плечо. 

– А я не переживаю... – соврал я, – вы когда уезжаете? 

– Скоро. 

– Звучит ужасно, – мне захотелось заплакать. 

Мы снова выпили. И ещё раз. А потом опять выпили. 

– А откуда уезжаете? С Казанского? – мне почему-то показалось, что в Америку обязательно уезжают с Казанского вокзала. 

– С какого это Казанского? Мы же на самолёте... 

– Нет, – твёрдо сказал я, – какие самолёты. Это всё миф... Разве может куча железа подняться в воздух? Я боюсь думать о том, как ходят поезда... боюсь, если узнать, как это происходит, то можно сойти с ума... Люди ходят пешком или ездят на машинах. А если очень надо, то катаются на поездах. Потому что ты заходишь в поезд и он едет, а ты сидишь в плацкарте и плачешь... 

Тут я выпил. Мысль о самолётах и поездах мне показалась очень тяжёлой. Люди о таком думать не должны. Не для этого нас создал Бог, чтобы мы задумывались о поездах и самолётах. Люди должны думать о разваренной гречке с маслом... И эта мысль мне показалась такой важной, что я понял – надо её записать. 

– Олег, дай ручку! 

– А ещё что тебе дать? 

– Блокнот... 

– У меня есть только коньяк, – миролюбиво ответил Олег. 

Кто-то заплакал. Оказалось, что это плачет Азамат. Он всё это время стоял вместе с нами. 

– Не могу, ребята, так это всё грустно.

– Грустно, – согласился Олег. 

– Очень грустно, – кивнул я и сам заплакал. 

Тут пол окончательно качнулся мне на встречу и я упал на холодную, замерзающую землю. 

– Олег! – закричал я с земли, – тут земля. 

Олег упал рядом. Азамат повалился прямо на меня. 

– Земля, – говорю, – братцы. Там такой земли не будет. Возьми её с собой, Олег. Чуть-чуть землицы. Просто набей ей все карманы... И в рюкзак положи... А когда будут дети, то ты им просто подари земли и... 

Свет померк. Голова опустилась на холодное. И вроде жар, который уже начал разгораться где-то в душе, чуть поостыл. Я с трудом перевернулся. Надо мной было чёрное небо. Там, сквозь темноту и хаос, летел самолёт. Я, не глядя пошарил рядом с собой и положил земли в рот. Рядом лежал Азамат. Он предусмотрительно достал из кармана арахис. 

– Олег, – выговорил я, задыхаясь от пыльной и твёрдой земли.