Америка. Дюны. Океан.

Америка. Дюны. Океан.


Поздно вечером я выехал из долины ползающих камней. Шел дождь. Песок совершенно не готов был впитывать влагу. Следы от шин или ног сразу наполнялись водой. Пока ставил палатку промок и продрог, поэтому спать решил в машине.

Место ночевки выбирал в темноте. Утром оно произвело на меня сильное впечатление. С севера на юг до горизонта - пустыня с клочками травы, справа и слева - горы в утренней дымке. Прохлада. Восход. Завтрак запомнился. Я неторопливо собрался и выехал на грунтовку. Путь мой лежал в дюны номер 3. Самые высокие в Калифорнии: 200 метров. И самые сложнодоступные.

Эта точка одинаково далека ото всех городов и заправок. Связи нет. Люди встречаются очень редко.

Колеса в машине были сильно перекачаны, и я, подпрыгивая внутри автомобиля, катился к горам на горизонте. Преодолел перевал, оказался на поверхности очередного плато.

Гравийка, уже другого цвета, упирается в дюны, за которыми видны скалы со снегом.

Джип трясся по гребенке, оставляя за собой пылевое облако, а я представлял, что было на этом месте миллионы лет назад.

Солёное теплое неглубокое море. Огромные рыбы медленно кружат в толще воды. Колышется трава на дне. Лучи солнца пробиваются сквозь зеленую воду.

Калифорния. Фантастическое прошлое, красивое настоящее. Пустыня без людей, барханы без жизни, снежные пики вдали. В 1 дне езды секвойи, в полутора днях - океан. Зимой около тридцати по Цельсию. Не рай ли? Рай.

Кстати, секвойя.

Я бросил машину среди колючек у подножья песчаной горы и пошел вверх. Ветер, своими теплыми лапами, изогнул все линии, вчерашний дождик сцементировал поверхность, подъем на вершину дюн превратился в путешествие по наклонной твердой поверхности, ноги не вязли.

Две вороны играли в восходящих потоках воздуха. Красивый черный самолет сделал мертвую петлю и исчез.

На вершине был тишина, легкий ветерок и теплынь. Я сидел на горячем песке и представлял подводную жизнь палеозоя. Полосатые горы тянулись к небу.

Спуск был несложным. Можно было идти или бежать. Попробовал скатиться по особо крутому уклону на пенке, которая была у меня с собой. Скорость спуска стала так стремительно расти, что пришлось это безобразие прекратить.

Тишина. Её нет в большом городе. В Питере, чтобы дать ушам отдохнуть, ты уходишь с шумных центральны улиц типа Лиговского, на всегда пустой Басков. В Ленобласти, как бы далеко ты не забрался в лес, ночью всегда будешь слышать какую-нибудь железнодорожную ветку. В пустыне несравнимо тише, но такое большое и сложное пространство, как выяснилось, не может быть абсолютно беззвучным. В ухе иногда присвистывал порыв ветра, от песка, пощелкивая, поднимался теплый воздух, травинка с громыханием сдвигала пару песчинок и замирала. Тише пустыни безэховая камера, разве что. Но там полное отсутствие звуков неестественно, пугает мозг.

Спустившись, я перекусил и отправился в сторону гор.

Люблю места, в которых пейзаж меняется несколько раз за день. Вот дорога сходится в точку у горизонта, вот дюны, вот извилистая тропа среди скал, которая ведет на плато, расположенное чуть выше предыдущего, вот снежные пики. Ходить одному по таким местам чрезвычайно приятно и никогда не скучно. Главное быть самому себе хорошим собеседником. А это не так просто, как кажется.

Я разделил время до захода солнца на 2 равные части и шел вперед и вверх несколько часов так, чтобы столько же времени осталось на дорогу обратно.

Снег потрогать не удалось, но нашел сотворенное ветром и песком очень красивое строение из песчаника.

Забрался на холм и слез с него по какой-то вертикальной стене, просто так, потому что мальчикам очень надо проявлять ненужное геройство когда этого никто не видит. Когда ты боишься что-то делать, уважение к себе немножко уменьшается. Когда ссыш, но делаешь, немного растет. Сальдо на счету самоуважения к концу жизни, должно быть положительным, мне кажется.

Как говорил мой научный руководитель, когда мы шли по гребню на Домбае: -" Зачем страховка, тут нет ничего страшного, если не оступаться". Слева был обрыв метров 500.

Путь обратно был прекрасен. Дорога бежала вниз, я бежал по дороге, солнце падало за гору, к машине я пришел ровно к началу темноты. Часы нарисовали мне красивую сисечку в разделе Перепад Высот.

Спать завалился в палатке. Вдоволь начитался, выключил свет, пугливо послушал тишину и внезапно катастрофически замерз. В этом спальнике я ночевал в ноябре на снегу в Ленобласти, было терпимо. Но согреть ноги в пустыне, где днем была жара я не смог. Промучавшись несколько часов я плюнул и пошел в машину. За 5 минут прогрел салон, свернулся калачиком и уснул.

Так закончилась пустынная часть путешествия. Утром началось возвращение в цивилизацию. Оно проходило медленно, как выныривание из глубин океана. По пустым грунтовым дорогам я выехал на пустые асфальтовые.

Через перевалы и серпантины подобрался к окраине Долины Смерти. Увидел, наконец, серьезные горы, за которыми лежали основные, недоступные зимой, Национальные парки.

Где-то здесь впервые за 3 дня появилась связь. Я разобрал письма и выкатился на ровный хайвей в направлении Канады. Цель была добраться до Тихого океана.

Ближайшая незаваленная снегом дорога шла мимо озера Тахо. После пустыни оголодавший мозг жадно питался деревьями, озерами, звуками и запахами. Шоссе поднималомь до двух с половиной тысяч метров, я останавливался, гулял по сосновому лесу, трогал снег. То, что на планете еще есть люди, удивляло. Режим отшельника выключался несколько часов. На Тахо приехал поздно ночью. Домик был дорог и холоден, топился кондиционером, который всю ночь страшно тарахтел. Зато огромное удовольствие доставили душ и мягкая кровать после трех суток в палатке.

Вода в Тахо прозрачная, горы на фоне красивые, народу тьма, единения с природой я не почувствовал, почему озеро на слуху, не понял.

Перегон от Тахо до океана был ничем не примечателен. С большого бездушного шоссе я свалился на маленькие пустынные дорожки. По ним, за световой день, докатился до Тихого океана, который видел второй раз. После замершей пустыни и неподвижных гор он был настолько масштабен, пульсирующ, шумен и красочен, что душа моя, несмотря на отупение от долгой езды, расправила свои свернувшиеся фибры и затрепетала в восхищении.

Хорош, чертяка!

Выбирая место ночевки на побережье, я искал максимально уединенное место. И, в целом, угадал. В Парке Медвежья бухта мне встретилось два человека. Медитирующий мужчина и маленькая веселая привратница, лет 70, которая каждый февраль, 23 года уже, живет в хижине на берегу океана, в окружении стада диких оленей, и собирает 5 баксов с тех, кто хочет пройти к бухте. Приехал я затемно, до бухты вела тропа, идти по ней ночью не хотелось. Устроился на ночлег недалеко от бабушкиного домика в машине. Если, сказала она мне напоследок, не спать с едой, медведи, скорее всего, не тронут. Я нервно хихикнул про себя и пошел готовить ужин.

Сама кассирша опасалась самцов оленей. Я думал, это дружелюбные травоядные создания, однако, оценив размер их рогов и прикинув скорость полноприводного оленя: 48 км\ч и мои жалкие 10 км\ч в пике убегания, я внял совету мудрой женщины и послушно замирал, когда на меня обращал внимание милый, но довольно крупный самец.

Всю ночь с океана дул плотный теплый ветер. Гудел прибой. Воображение рисовало мишераздирающих медведей, но всё в очередной раз обошлось.

Следующую неделю я провел в обнимку с океаном. Двигался с севера на юг, по шоссе #1, через Сан-Франциско к Лос-Анжелесу. А он, волнистый, туманный, солнечный, а иногда и абсолютно спокойный, все время лежал по правую руку.

А где-то на другом его берегу просыпался и засыпал Владивосток.

Report Page