— Алло.
Lurkopub AliveДа. В областной больнице… В реанимации… В сознание? Нет, не приходил… Я так счастлива, ты даже не представляешь…
***
Небольшой ресторанчик в Москве. За столом сидят две подруги. Одна переехала в златоглавую пару лет назад, вторая приехала в командировку. На столе салат, мясо и водка в высоком бокале, разбавленная вишневым соком. Сидят, вспоминают дни, когда жили в одном городе и имели три рубля в кармане и миллион мечтаний в душе.
— Ой, Леснова, а помнишь, как мы с тобой отмечали первое наше повышение? В уличной кафешке на берегу реки. На последние пятьсот рублей…
Ответить командированная подруга не успела. Разговор прервал телефонный звонок.
— Кто это?
— Не знаю, номер не знакомый.
— Ну и не бери. Времени-то уже посмотри сколько… Если по работе – завтра перезвонят.
— Ага, перезвонят и весь мозг выебут, какого хрена мне междугородних звонков на 5 штук ежемесячно оплачивают, если я трубу не беру по работе. Знаешь же моего регионального. Сука корпоративная.
Она берет трубку.
— Леснова. Слушаю.
— Привет. Прости, что так поздно… Ты меня не помнишь, наверно, я школьная подруга Ани… Катя…
Леснова наморщила лоб, пытаясь сообразить что за Катя и Аня… Ах, Анютка! Сотрудница из филиала, в котором командированная начинала свою карьеру, и по совместительству хорошая, если не подруга, то очень приятная знакомая. Они недолго работали вместе, потому что Лесновой предложили повышение с переездом в другой город, а Анютку перевели в другой филиал области. Но дружбе расстояние не помешало, скорее наоборот. Уехав из родного города, они как-то сблизились, практически ежедневно общаясь в аське, скайпе и по телефону. А Катя – это одноклассница, о которой Анютка как-то рассказывала.
— Да, Катя, что случилось?
— Я не знаю… Анютка с Пашей поехали в Магнитку, отзвонились три часа назад, сообщили что проехали Пласт, а потом пропали… На связь не выходят… А я волнуюсь…
Есть Лесновой расхотелось. Успокоив Катю как умела, она положила телефон на стол и замолчала, уставившись взглядом в стену напротив. Говорят, что душа не умеет говорить. А еще говорят, что она все знает. Всегда. Вот только сказать может только чувствами. Душа Лесновой в тот момент не просто говорила, она кричала о том, что случилось что-то плохое. Плохое и непоправимое.
Из оцепенения ее вывела подруга:
— Что случилось?
— Я не знаю. Но все плохо. И… по-моему… (она сглотнула, прежде чем произнести следующую фразу) …Ани больше нет.
— В смысле??
— Я НЕ ЗНАЮ!!!!
Было очень трудно произнести вслух фразу «Ани больше нет». Леснова заплакала. Почти неслышно. Слезы медленно скатывались по щекам и капали в высокий бокал с водкой, перемешанной с вишневым соком. Стало ясно, что продолжать посиделки бессмысленно и подруги попрощались. Приехав в гостиницу, Леснова опять разревелась, только, в отличие от слез в ресторане, громко и навзрыд. Никто не слышал, было не стыдно. А потом стала обзванивать всех, кто хоть какое-то отношение имел к Ане и Пашке. Анюткин телефон был недоступен. Пашкин... кто-то брал трубку и молчал в нее. А Леснова плакала и кричала в трубку:
— Паш! Пааааша! Пашенька, ответь, пожалуйста… мы так все волнуемся… пожалуйста, ну скажи, хоть что-нибудь…
Пашка молчал. В трубке раздавалось только чье-то дыхание. Потом уже стало известно, что в трубку молчал следователь. Отрабатывал какую-то версию. Идиот.
***
— Да уж… Сегодня наши мертвецы расшалились. Уже третье ДТП. Ты тут новенький, хочешь верь, хочешь не верь… Говорят, здесь раньше было кладбище, когда строили дорогу – строители то и дело натыкались на кости. А теперь вот потревоженные мертвецы мстят…
Пожилой водитель неспеша вел машину, внимательно глядя на дорогу и рассказывая историю дороги молодому парнишке, сидящему рядом. Вопреки всеобщему мнению о российских дорогах – эта была идеальной. Никаких ям и заплаток, ровное покрытие с мелким щебнем для лучшего сцепления, свежая разметка, свежеокрашенные столбы ограждения.
— Видишь знак? Кто-то из родственников одного из погибших на этой дороге выбил у чиновников, поставили не так давно.
Молодой парнишка успел прочесть на желтом куске металла: «аварийно-опасный участок, рекомендуемая скорость – 50 км». Через пару минут они приехали.
— Эй, ребята! Тут один живой! Парень, ты меня слышишь? Все будет хорошо, ты только не отключайся… Как тебя зовут?
— Оле…
— Как?
— Олег…
***
В два часа ночи Леснова узнала, что ребята разбились. В нескольких километрах от Пласта. В машине было трое: Аня, Пашка и двоюродный пашкин брат Олег. С Пашкой Леснова тоже раньше работала, а Олега не знала. Девушка и один из парней погибли, второй в тяжелом состоянии в больнице, неподалеку от места аварии.
Утром она позвонила Аниному брату, который жил в Москве и договорилась встретиться. Встречался брат очень неохотно. Оно и понятно. Незнакомый человек. Из провинции. Что надо? Подруги такой у своей сестры он не знал. Леснова считала, что о том, что случилось нужно сообщать лично, поэтому причину, по которой она хотела встретиться, не сказала.
Говорить о смерти близкого - это очень тяжело.
Безумно.
Вначале у тебя спрашивают, не шутка ли это. Потом говорят, что этого не может быть. А потом, внимательно смотрят тебе в глаза с надеждой прочитать там насмешку или что-то еще… И лишь после этого наступает тишина... Долгая и мучительная…
Леснова улетела на дневном самолете.
Брат ближе к вечеру.
***
— Какого хера ты не на работе? При чем тут похороны? Это вообще не твое подразделение. Чтоб завтра мне на мыло объяснительную по поводу твоего прогула! Имей ввиду, что тебе это очень дорого обойдется!
Объяснять этой корпоративной суке что-то о дружбе было бесполезно. В мире корпоративной элиты нет такого понятия как дружба. Есть только понятие «бабки». И есть понятие «винтиков», делающих «бабки». И на какой ступени бы в этой корпоративной иерархии ты не стоял, всегда найдется тот, кто стоит выше. Если только ты не хозяин. Так было и в холдинге, где работала Леснова. Прыгать через голову негласно было запрещено, но в тот момент ее это волновало меньше всего. Позвонив хозяину – она путано объяснила свое отсутствие на рабочем месте в этот день и попросила разрешения взять пару дней в счет отпуска в последующие два. Как ни странно, у хозяина проблем с понятием дружбы не оказалось. Он не только позволил Лесновой отсутствовать на работе, но и оплатил родителям все расходы, связанные с похоронами ребят, работавшим на низших ступенях созданной им иерархии.
К месту аварии подъехали как раз к тому моменту, как Леснова закончила все телефонные переговоры. Пахло мясом и дождем. И резиной. И чем-то еще… сладко, приторно… до тошноты. Леснова медленно ходила около обломков и остатков вещей. Кто-то нашел Анюткину босоножку, положил ее рядом с куском бампера от машины. Все, что было более-менее ценным, собрали следователи еще до их приезда. Заметив металлический блеск в траве, Леснова нагнулась и увидела серебрянную сережку, смутно напоминающую те, что носила Аня. Камушка в ней не было, а сама сережка выглядела так, как будто была изготовлена не из серебра, а из эластичной проволоки, которую кто-то пожевал и выплюнул. Она подняла ее и отдала брату. Потом нашла любимые пашкины очки солнцезащитные, сломанные и без стекол, и искореженную батарею от мобильника. Наверное, это был мобильник Пашкиного брата.
От самой машины почти ничего не осталось. Да и на месте аварии ее уже не было. Она была на стоянке, рядом с тем местом, где родственники получали справку о смерти. Груда искореженного металла в мелкопорубленном мясе. Ночью прошел дождь, и кровь почти всю смыло. Осталось только мясо… Когда Леснова туда приехала – из знакомых ей лиц там был только отец Ани. Он суетился, испуганно глядел в глаза людям, ища поддержки, и не находя ее. Он постоянно все ронял. А еще у него тряслись руки, совсем чуть- чуть. Он рассказал, что мать, когда узнала, села на диван и больше не вставала. Сидела она уже почти сутки, медленно раскачиваясь из стороны в сторону.
Встанет с дивана мать только после того, как Леснова с парой аниных подруг зайдет в дом. Потом мать признается, что ей показалось, что это Анютка приехала, потому и поднялась с дивана - накрывать на стол.
Хоронить обоих погибших в аварии хотели в закрытом гробу. Но отец Анютки сказал, что мать хотела бы попрощаться. Поэтому Ане купили закрытое платье и густую фату. В гроб в форме тела уложили то, что осталось от Ани, закрыли платьем, а место, где должно быть лицо, закрыли фатой.
Когда привезли гроб к дому, начался дождь и поднялся сильный ветер. Все стояли около Газели и переминались с ноги на ногу. Когда раздался голос Аниной матери, Леснова встрепенулась, как будто вспомнив что-то, крикнула, чтоб мать не пускали, и полезла в кузов. Попросив нитку и иголку, Леснова быстрыми движениями стала прихватывать фату к платью, так как из-за поднявшегося ветра ее развевало из стороны в сторону, открывая лицо, которого под фатой не было. Закончив пришивать, она собралась уже вылезти, как увидела руку. Рука – это единственное, что осталось целым и не было скрыто за платьем и густой фатой. Рука – это единственное, за что могла подержаться убитая горем мать, прощаясь с любимой дочерью.
— Дайте влажную тряпку! Быстро!
Она судорожно начала оттирать руку от грязи и засохшей крови, пока не поняла, что это синяк. Синяки у мертвых выглядят не так, как у живых. Они похожи на растекшуюся кровь по складкам кожи, только черного с красно-синим оттенком цвета. Отбросив тряпку в угол, она сказала:
— Все. Я закончила.
И вылезла из машины.
Сами похороны Леснова почти не помнила. Помнила, как следила, чтоб мать не прикасалась ни к чему, кроме руки. Помнила, как отпаивала какого-то рыдающего парня валерианкой. Помнила, как священник сказал, что нельзя закрывать гроб, не убрав оттуда цветы, которых было очень много. Помнила, как ее вырвало на поминках, когда перед лицом поставили тарелку с супом, в котором плавал кусок мяса. Она тогда еле успела выбежать на улицу. Все. Больше Леснова ничего не помнила. А на следующий день после похорон она поехала в больницу, позвонив уже в дороге Пашкиной матери.
Да. В областной больнице… В реанимации… В сознание? Нет, не приходил… Я так счастлива, ты даже не представляешь…
Нет никакой детективной истории. Нет никакой интриги и раскрытого злого замысла в конце рассказа. Слова, написанные вначале – это слова матери. Хорошей матери, любившей своего сына. И да, хорошая мать может радоваться тому, что ее сын лежит без сознания в тяжелом состоянии в реанимации. Но лишь в том случае, если до этого она его уже похоронила. Наверное, она была единственным человеком причастным к той аварии, чьи глаза светились счастьем.
Когда у выжившего парня спрашивали имя – он говорил не свое, он звал брата. Работники скорой этого знать не могли и истолковали неверно. Именно поэтому Пашкиной матери позвонили и сообщили о том, что ее сын погиб.
***
Пашка родился в тулупе. Именно в тулупе, а не рубашке, вопреки знаменитой поговорке. Из всей машины, покореженной в аварии, целым осталось только кресло, на котором сидел Пашка, а сам он, несмотря на сильнейшее сотрясение мозга и контузию, а также множественные глубокие порезы на лице и глазах от разбитого стекла, не имел ни одного перелома. Через полгода ему сделают операцию на глазах, чтоб восстановить зрение. И можно будет сказать, что после той страшной аварии он остался не только жив, но и здоров. Заснувшего за рулем и выехавшего на встречку водителя фуры, которая буквально проехала по легковому автомобилю, превратив его в груду металла, посадят на 5 лет. Леснова с того дня перестанет есть мясо и пользоваться машиной, а если поездки на машине избежать нельзя, будет садиться только на то место, на котором сидел в тот день Пашка. Она уволится с работы, а еще, она так и не заберет из ГАИ купленные незадолго до этого случая водительские права. #копипаста #луркопаб #lm
