Аллегро

Оклоисторическая фантазия, основанная на реальных событиях

*

бодро, быстро, весело

Веер хрустел под тонкими пальчиками, что на кисейном языке означало нетерпение или томление. Ленты, ленты, цветы, остроносые туфельки, синие с золотом мундиры и пастельные облака платьев. Мазурка, господа! Вечер у Клебека был в самом разгаре, и Лизонька, дочь его, была необыкновенно хороша. Но тиха и задумчива. Она держалась в стороне, прижимая веер к груди.

– Где же Михаил Александрович, ma chérie? Лизавета Егоровна места себе не находит.

– Ах, ma chérie, как она переживает, бедняжка.

Мазурка уступила место вальсу, когда в дверях залы показался Сухотский Михаил Александрович. Лизонька вспыхнула и попыталась раскрыть сломанный веер. Михаил Александрович направился к ней. Веер был брошен. Дрожащая рука подана. И мир стал медленно кружиться вокруг них. Розовый муслин был так тонок, что Лизонька чувствовала каждое нежное прикосновение. На коже собирались холмики мурашек. И будто не было гостей, рapa и этого платья.

В зале шептались. Сделает. Нет, не сделает. Сделает. Не сделает. Нет, сделает! Лизонька ничего не слышала, но в голове крутилось, кувыркалось, кричало слово «ДА». Именно так, большими буквами. Стать женой Михаила Александровича. Да! Быть верной и покорной его воле. Подарить ему наследников. Да. Да. Да. Прожить с ним всю жизнь в любви и согласии. Тысячу раз да! Состариться вместе. Умереть в один час. В одну минуту с ним перестать дышать. Потому что без него жизнь невозможна!

Перед сном она расчёсывала свои длинные пшеничные волосы и застыла со щёткой в руке. Улыбалась будущему. Мечтательно. Наивно. Господи! Он не похож ни на одного другого. Самый утончённый, самый внимательный и тонкий. Самый благородный. Вот они гуляют по саду. Тени пляшут по её шляпке и его безбородому лицу. А вечером за фортепьяно они разбирают восемнадцатую сонату Бетховена. Allegro. Его тонкие пальцы увлечённо перебирали клавиши. Локти их слегка соприкасаются. Allegretto vivace. Он долго-долго смотрит ей в глаза. Лизавета Егоровна, Лиза, Лизонька…Она отложила щётку и посмотрела в зеркало. Влюблена. Отчаянно. Безумно. Как быстро. Как всё это быстро.

В ту ночь Лизавета Егоровна засыпала с улыбкой.

*

размеренно

Михаил Александрович действительно не походил на своих сослуживцев. Слишком тих, мечтателен и скромен для гусара. В беседах не позволял себе грубого слова, а рассуждал всё больше о литературе и музыке. Сердце дочери полкового командира было занято им после первой же встречи. И сам Клебек не возражал против такого зятя. Всем казалось, что дело уж решено. Тем более неожиданным стал перевод Михаила Александровича в Литовский уланский полк и поспешный отъезд его из Екатеринослава.

Первые три дня после известия о том, что Михаил Александрович, не попрощавшись, оставил её, Лизавета Егоровна не выходила из своей комнаты и никого не принимала. Полковник Клебек был крайне обеспокоен состоянием дочери и даже несколько раз порывался отправить за врачом, но домашние отговаривали. На четвёртый день Лизавета Егоровна вышла к завтраку. Она была бледна, а под глазами залегли две сиреневые тени. Разговор тёк вяло и был неловок. Лизавета Егоровна отвечала невпопад и часто моргала, пытаясь не давать волю подступавшим слезам. Через несколько минут она извинилась и вернулась к себе. Всё остальное семейство продолжило завтракать в полной тишине.

Вскоре Лизавета Егоровна сделалась спокойной и тихой. Больше не плакала. Как-то посветлела и даже начала понемногу улыбаться. Перемены в ней начались сразу после того, как на пятый день после отъезда Михаила Александровича она получила письмо. Послание это она всегда носила с собой, то и дело перечитывала шёпотом:

Дорогая, нежная Лиза,

Я пойму, если вы не захотите прочесть моё послание. Но дальше таиться я не могу. И мучать вас тоже. Не думайте, что моё внезапное исчезновение связано с другой (её не было, нет и никогда не будет!) или с тем, что я не люблю вас….

Дальше она читала уже про себя. А потом подолгу сидела в молчании, прижимая письмо к груди.

Через неделю Лизавета Егоровна пришла в кабинет к отцу. Младшие сёстры её да нянька слышали по временам доносящиеся из-за двери вздохи, причитания и один вскрик «да как это возможно». После Лизавета Егоровна вышла к обеду, а Егор Евграфович не показывался до самого вечера. За ужином, когда собралась вся семья, было объявлено, что старшая дочь полковника Клебека уходит в монастырь.

*

стремительно

crescendo

 Конь уносил её в глухую ночь. Всё позади. Дряхлеющий старик, её муж. Вся жизнь с которым была унижением человеческого достоинства. Который терзал её каждую ночь. Пока наконец так горячо желанное им не свершилось и живот её не начал расти. Позади оставался их ребёнок. Живое свидетельство насилия. Мальчик. Которого она так и не смогла полюбить. Позади оставалась маменька, срывающая на ней зло с самого детства. Потому что хотела сына, а родилась она. Позади оставалась вся её жизнь, в которой ей больше не было места.

В груди звучала тринадцатая соната Бетховена. Andante. Allegro. Andante. Allegro molto e vivace. Adagio con espressione. Allegro vivace. И сердце стучало ей в такт. Размеренно, счастливо. Быстро. Чуть медленнее. Стремительно. Вдруг замирало. И колотилось ещё сильнее. Как птица в клетке, вдохнувшая свежий воздух свободы.

Она остановилась на берегу, недалеко от переправы, и спешилась. В траве нашла заранее заготовленный свёрток с одеждой. Сбросила платье. Облачилась в мундир. Реку переезжал уже Михаил Александрович. Машенькина одежда так и осталось лежать на песке.