Александр Павлович Чехов (1855—1913 гг.)

Старший брат Антона, тоже писатель и журналист, но гораздо менее успешный. Из переписки и биографии Антона Чехова складывается весьма эксцентричный образ Александра — он был пьяницей, часть жизни прожил в незаконном браке (что бросало тень на его семью) и еле-еле сводил концы с концами.

Неудачи и саморазрушительный образ жизни отца с лихвой компенсировал его сын Михаил — тот самый великий актёр Михаил Чехов, который после революции оказался в Голливуде, поставил там уникальную школу актёрского мастерства (выросшую из системы Станиславского) и напрямую поспособствовал успеху Мэрилин Монро и других звёзд первой величины.

Но это совсем другая история, а мы вернёмся к его отцу.

Переписка с Александром — одно из самых ярких явлений во Вселенной Чехова. Письма Антона брату наполовину состоят из беспощадных шуток и бесцеремонных указаний: поезжай туда-то, забери гонорар там-то, перешли мне туда-то, да смотри, чтобы все деньги были на месте. Впрочем, даже эти приказы можно считать особенностью стёбного стиля, который выработался в общении между братьями с самой юности.

Александр старался не отставать, хотя поводов поддеть брата в ответ было не так уж много. Антон стремительно становился одним из самых успешных российских литераторов и к тому же «тянул» на себе чуть ли не всю семью — родителей, сестру Машу, помогал непутёвым братьям, покупал и арендовал летние дачи и имения.

Письма Александра отличаются множеством деталей личной жизни. Разумеется, советская и даже дореволюционная цензура беспощадно вырезали всю порнографию перед публикацией. Но Дональд Рейфилд, тщательно перерывший российские архивы, в своей книге «Жизнь Антона Чехова» восстановил многие пострадавшие фрагменты. Например, такие:

«Сообщу кстати курьез, от которого меня тошнит, мутит и в груди шевелится легонькая струнка чего-то совестливого. Вообрази себе, что после ужина я наяриваю свою „мать своих детей“ во весь свой лошадиный penis. Отец в это время читал свой „Правильник“ и вдруг вздумал войти со свечою, узнать, заперты ли окна. Можешь себе представить мое положение! Одна картина стоит кисти десяти Левитанов и проповедей ста тысяч Байдаковых. Но фатер не смутился. Он степенно подошел к окну, запер его, будто ничего не заметил, догадался потушить свечу и вышел впотьмах. Мне показалось даже, что он помолился на икону, но утверждать это не смею».

«Обуреваемый плотскими похотями (от долгого воздержания) купил себе гондон (или гондом — черт его знает) за 35 копеек. Но только что хотел надеть, как он, вероятно, со страху, при виде моей оглобли лопнул».

Последний отрывок Рейфилд комментарует так:

«Александра можно считать первым русским мужчиной, который документально засвидетельствовал свой опыт использования противозачаточного средства».