Аберрация

ВОТ, скажем, в нашем совсем недавнем прошлом жителям бывшего СССР, а особенно поколениям, родившимся в 1950-1960-х гг., выпал сразу всем уникальный шанс без особых усилий стать выдающимися историками. Потому что вслед за развалом Союза на всём огромном пост-советском пространстве, как на сцене любительского театра в провинциальном городке, начали разыгрываться хотя и исполненные посредственными актёрами, но вполне классические трагедии и драмы, в научном обиходе именуемые «историческими событиями».

Произошёл «развал империи», и вслед за ним — «формирование новых государств», «борьба за власть», «создание правящих династий», «передел рынков», «подчинение и ограбление народов», «насаждение чужой иноземной веры», «агрессии», «вмешательства во внутренние дела», «обложение данью» и «преступное накопление стартовых капиталов».

А также все остальные бунты, перевороты и революции, интриги, предательства и измены, провокации, коварства и бегства на чужбину.

С участием живых, во плоти и крови, и к тому же своих и потому близких и понятных серых кардиналов, банкиров королей, нунциев папских престолов, баронов-грабителей, маршалов-бездарей, буйных царей-пьяниц, Робеспьеров и фуше, кромвелей и лютеров, Маратов и бонапартов и, конечно же, миледи и эллочек-людоедочек.

Всё это — ежедневно в реальной жизни каждого, тут рядом на соседней улице, а то и вовсе прямо во дворе под окнами.

Всё это — тут же повторенное в прямом эфире по телевизору и растиражированное на всю страну, в каждый дом, в самую глухую сибирскую деревню.

В тот период «исторические события» ужались во времени, их тайные пружины обнаружились быстро и скоро — гораздо быстрее, чем в прошлые века, когда этот процесс шёл годами и десятилетиями, а то и веками, обрастая самыми невероятными слухами и легендами.

В 1990-е гг. широкая публика узнавала обо всём моментально из репортажей всяческих «CNN»-ов с прямыми включениями, благодаря которым совсем уж фантастические мифы в наших умах не создались, и наши современные заблуждения как-то привязаны к реальности и хотя бы внешне вполне похожи на жизнь.

Другими словами, любой хоть немного заинтересованный пост-советский школяр мог, просто наблюдая окружающую повседневность, легко найти в ней и проследить реальный живой аналог практически любого древнего историческою события или поступка, изложенного в его учебнике истории высоким, а иногда и вовсе легендарным — то есть попросту скучным — стилем.

Имея перед глазами живой и реалистичный аналог, он уже легко мог представить себе это давнее событие, или поступок, или человека — вполне живыми и настоящими, во всех житейских деталях, без героического или святого ореола, без идеологической, пропагандистской или просто конъюнктурной раскраски.

И точно так же он мог с большой степенью вероятности предположить, в чём и как слукавил былой сочинитель шаманского мифа из учебника, официальный рассказчик истории или, того хуже — его учитель и педагог. И, соответственно, сформулировать свою версию, привязанную к реалиям жизни, а не к требованиям политического момента когда далёкого прошлого, когда сегодняшнего дня, а когда и того, и другого. Версию, которая поэтому наверняка окажется гораздо ближе к истине.

Отчасти именно так в России пока и получается. Кто следит за российскими социальными сетями и публицистикой, знает, сколько здравого смысла, замешанного именно на внимательных наблюдениях последних двадцати пяти лет, проявляют многие блогеры и публицисты при анализе текущих событий во всех уголках планеты.

Но в то же время есть два весьма специфических и знаковых обстоятельства, в силу которых наплыв знатных историков в России в обозримом будущем, видимо, всё-таки не состоится.

ОДНО касается того, что события 1990-х гг. большинство думающих русских наблюдателей восприняли именно как спектакль «на сцене любительского театра в провинциальном городке» в исполнении «бездарных актёров».

Получилось так, скорее всего, по той причине, что на следующее же после Беловежского бдения утро вдруг в основе всего — всех мотивов, побуждений, резонов и чаяний — оказались деньги. Пошлые, презренные, недостойные деньги. Их отбирали, их конфисковывали, их крали, их меняли, их делали, их печатали, их не платили, их раздавали своим, за них убивали. Больше, собственно, ничего и не происходило.

Но в СССР-то, при всей поголовной грамотности, никто никого ничему подобному никогда не учил. Ни в семье, ни в школе. Точнее, учили, но на уроках «про мировой империализм» и как бы в теории. А на практике, для применения с пользой для себя в предстоящей жизни, никаких навыков не прививали, искренне полагая, что советскому человеку такие навыки не потребуются. Потому что «у нас» что-либо подобное казалось немыслимым. И это сущая правда: в СССР ничего даже отдалённо похожего произойти не могло никак и никогда.

Но стоило СССР развалиться, и тут же, моментально, с первым же вдохом свободного воздуха — произошло, причём, не отдалённо похожее, а самое оно. Так что никак не подготовленному и не обученному премудростям буржуазного мира вступившему в пост-советское пространство простому советскому человеку всё это только так и могло увидеться — пошлым провинциальным театром с не менее пошлыми, без души и без мечты актёрами.

__________________

В СССР в 1991 году, как и за 200 лет до того во Франции, произошла классическая буржуазная революция. С той лишь разницей, что в СССР при этом самих революционных буржуа не было вообще, так же, как нет, например, толп голых купальщиков на солнечных пляжах в Антарктиде. Если это понимать, то становится очевидно не только то, что у нашей революции 1991 года просто по определению должна была быть главной какая-то иностранная составляющая, но и то, что проявлять исторический героизм и самоотверженно служить общему буржуазному делу на всём пространстве СССР, за очень редкими романтическими исключениями, было просто некому. А неизбежный в таком случае делёж без правил ничейного богатства ничем не лучше и ничуть не благороднее, чем откровенное разграбление чужого добра. И потому зрелище это могло быть исключительно, скажем так, малокультурным.

___________________

Немногочисленные российские Робеспьеры и Мараты конца XX века вместо того, чтобы подставлять шею под нож гильотины или возмущённой аристократки, в одночасье стали миллионерами среди по-прежнему совсем небогатого народа. И с тех пор вполне мирно сосуществуют с российскими же фуше и наполеонами, которые в свою очередь с видимым удовольствием играют в государственных мужей и в народную власть. Именно что играют, потому что Робеспьеров с Маратами не трогают, да к тому же делают вид, будто не знают, что государство — это на русском языке значит «собственность государя», а не народа, или ещё, например, что «центральная власть» в стране «свободных граждан» — это нонсенс; с лингвистической точки зрения в том числе.

И что, разве не дешёвая всё это пародия на классику, да ещё и с мало симпатичными лицедеями? В том-то и дело, что — нет. Во всяком случае в реальном несоветском мире (то есть практически во всём мире за всю его историю) — нет. Макиавелли знал, о чём писал.

Хорошо это или плохо, поможет это укреплению исторического самосознания русских людей или помешает — не знаю; просто отмечаю то, что уже видно невооружённым глазом: российское общественное мнение, стремительно усвоив на практике и на собственной шкуре описанную «роль денег в Истории», в последние несколько лет начало столь же стремительно избавляться от своей уникальной «детской болезни наивности в постсоветизме».

То, что в 1990-е годы воспринимали, как доморощенный провинциальный театр, сегодня уже гораздо более реалистично и законно воспринимают, как нормальную столичную пьесу модного европейского автора.

Иначе говоря, массово нарождается то мировоззренческое качество, бремя которого, как опять же писал Макиавелли, любой государь вынужден нести в силу его уникальной и только ему присущей virtu, но которое в массовом народном варианте неизбежно оборачивается просто коллективным цинизмом.

Который вряд ли вдохновит рядового обывателя на благородное отношение к своему месту и значению в Истории.