аа

Эта статья была написаны примерно за год, в течение которого Гёббельс был одним из наиболее энергичных членов "кружка Штрассера" и редактором NS-Briefe. В статье "Национал-Социализм или Большевизм?" Гёббельс проявляет удивительное понимание сильного националистического импульса, который будет характерен для сталинской России, и предлагает немецкому коммунисту совместно работать над националистическим возрождением двух стран. Он утверждает, что истинный национализм в обеих странах является антикапиталистическим, антибуржуазным, антисемитским и агрессивным во внешней политике. В той мере, в какой "Национал-Большевизм" играл роль в Национал-Социализме, это были его аргументы - к ним, например, вновь и вновь возвращается Отто Штрассер (см. Введение, № 81). Однако любая связь с Советской Россией была нежелательна для Хитлера, и Гёббельс быстро понял это, как и Грегор Штрассер. В этом очерке также содержится призыв ко "второй революции", как и в следующем. Гёббельс обычно рассматривается как наиболее радикальный представитель круга Штрассера, и обычно считается, что в 1926 г. Хитлер склонил его от этого радикализма к большему консерватизму. Однако представляется не менее вероятным, что Гёббельса привлекла идея о том, что он может побороться за власть в партии с Грегором Штрассером - ведь следующие девять лет, с 1926 по 1934 г., были отмечены острой конкуренцией между этими двумя людьми: Гёббельс сосредоточился на пропаганде, а Штрассер - на организации. Радикализм Гёббельса, при всей его антибуржуазности и революционности, всегда был более бессодержательным, чем у Грегора Штрассера, поэтому Гёббельс легче переходил к почти чисто пропагандистским формам письма. Мой дорогой друг Слева, Не как captatio benevolentiae (лат. снискание благосклонности), а прямо и без оговорок, признаюсь, ты мне понравился, ты прекрасный парень! Вчера вечером я мог бы часами дискутировать с вами перед тысячами наших слушателей, потому что у меня было ощущение, что центральный вопрос о нашем сходстве и наших различиях был поднят здесь, на форуме немецких рабочих, которых он, в конечном счете, касается. И из того же чувства я пишу тебе эти строки. Вы ясно осознали, о чем идет речь. Мы сошлись во мнении о причинах. Ни один честный мыслящий человек сегодня не захотел бы отрицать оправданность рабочих движений. Важным является выполнение и формулировка конечной цели этих движений. Выросшие из нужды и страданий, они стоят перед нами сегодня как живые свидетели нашей разобщенности и бессилия, отсутствия у нас национального мужества и воли к будущему. Нам больше не нужно обсуждать, оправдано ли требование немецкого работника о социальной компенсации, точно так же, как нам не нужно обсуждать, может или не должно жить лишенное гражданских прав четвертое сословие. Национальный или интернациональный по способу и цели - вот в чем вопрос. Мы оба честно и решительно боремся за свободу и только за свободу; мы хотим в качестве конечной цели мира и сообщества, вы - мира во всем мире, я - народа. То, что эта самореализация не может быть достигнута в рамках этой системы, совершенно ясно и очевиден для нас обоих. Говорить о спокойствии сегодня - значит сделать кладбище своим домом; быть мирным при этом правительстве - значит быть пацифистом и трусливым. Вы и я, мы оба знаем, что правительство, система, которая внутренне насквозь лжива, предназначена для свержения; что поэтому нужно жертвовать и бороться за новое государство. Вчера мы оба могли бы написать одно и то же на этот счет в альбоме буржуазного труса черно-красно-золотой социал-демократии. До сих пор мы бы согласились. Мне не нужно подчеркивать для вас, что для меня люди и нация означают нечто иное, чем для разговорчивого джентльмена с брюшком и натянутой на него золотой цепочкой от часов, который елейно повторяет разбавленные фразы Штреземана и Хергта, как граммофон.! Люди, то есть мы, вы и я, тысячи тех, кто вчера внимательно сидел перед нами, миллионы людей того же духа и той же крови, что и мы. Нация - это органический союз этих миллионов в сообществе нужды, хлеба и судьбы. В народе жива тоска по нации. Сформировать нацию как сообщество нужды, хлеба и судьбы - вот наша первая цель. Вторая цель вытекает из этой первой обязательно и как бы сама по себе: свобода нации. За эту свободу народу придется бороться, и он будет вынужден бороться, когда станет нацией. Таков наш путь. Ничего нового, ничего шокирующего для тех, кто в курсе, древняя историческая причинно-следственная цепочка. История народов - это не что иное, как единственное следствие воли к созиданию нации и энергичного движения наций к свободе. Никогда еще один народ не был искуплен другим народом, будь то по доброте, любви или филантропии. Всегда только по своей собственной воле к свободе, которая находила помощь у соседних народов только в том случае, если воля к власти и существованию имела одно и то же направление. Вы восхваляете Россию как страну интернациональной солидарности и сами признаете, что сегодня Россия более русская, чем когда-либо. То, что вы называете большевистским интернационализмом Москвы, является панславизмом в его самой ясной и ярко выраженной форме. Мне бы и в голову не пришло подпевать хору лжецов и невежд из среднего класса. Россия, русский большевизм, не собираются рушиться. Но российская советская система существует не потому, что она большевистская, потому что она марксистская, потому что она интернациональная, а потому, что она национальная, потому что она русская. Ни один царь никогда не понимал русский народ в его глубинах, в его страстях, в его национальных инстинктах так, как это сделал Ленин. Он дал русскому крестьянину то, что большевизм всегда означал для крестьянина: свободу и собственность. Таким образом, он превратил самую коренную группу населения, крестьян, в настоящих сторонников новой системы. Чем больше русский крестьянин ненавидит еврея, особенно советского еврея, тем более страстно он является сторонником аграрной реформы, тем более горячо он любит свою страну, свой край и свою почву. ”Долой еврейские Советы, да здравствует ленинская аграрная реформа!" Этот лозунг наиболее ярко характеризует отношение русского крестьянина к новому строю в России. Немецкий коммунист видит большевизм именно таким, каким хотел бы его видеть еврейкапиталист Запада: идеологическим, теоретическим, с адской ненавистью к врагам своей идеи; непрактичным, без понимания истинной реальности, даже как идею, не считающуюся с возможностью ее практического воплощения. Не зря он дитя народа поэтов и мыслителей. Он видит в России зачаток марксистского мирового государства, в то время как на самом деле это всего лишь зачаток новой национальной организации государств Европы. Подведем итог: Ленин пожертвовал Марксом и вместо этого дал России свободу. Вы хотите пожертвовать свободой Германии ради Маркса. Даже еврей-большевик ясно осознал настоятельную необходимость российского национального государства и рано и мудро приспособился к нему. То ли по тактическим соображениям, то ли со скрытыми мотивами, кто знает? Возможно! В любом случае, сегодня он должен петь вместе с остальным хором. И это портит гармонию для евреевкапиталистов на Западе. Отсюда и затаенная ненависть Запада к Советской России. Фондовая биржа не может и не будет терпеть национальное государство, а большевистско-интернациональный еврей - недостаточная защита от националбольшевистской России. Вчера вы ходили вокруг да около по еврейскому вопросу. Я знаю почему. Пожалуйста, не возражайте. Мы не хотим обманывать друг друга. Вы такой же антисемит, как и я. Ты пока не хочешь признаваться в этом самому себе. Еврей в лучшем случае может существовать при коммунизме. Еврей в национал-большевистском государстве - это абсурд. Он сам это лучше всего знает. Но он тактически умен. С тонким расчетом он приспосабливается к силам, которые сильнее его самого. Приспосабливается к национальным инстинктам народа, которые он видит и принимает во внимание раньше, чем мы, потому что он не привязан к ним всем сердцем, а в лучшем случае наблюдает за ними как заинтересованный зритель. Еврейский вопрос, как и в большевизме, более сложен, чем можно было бы подумать. Вероятно, капиталист и еврей-большевик - это не одно и то же. Возможно, в конечном результате, но никогда в нынешней практике. Возможно, в конце концов они оба хотят одного и того же: ты поглотишь все народы! Но они слишком умны, чтобы оказывать сопротивление в неподходящих местах тем силам, которые сильнее их торговых инстинктов. Одной из таких сил является национальная воля к созиданию, которая сегодня в России более активна, чем когда-либо. Для немецкого бюргера большевизм начинается с требования личной жертвы. Для него все, абсолютно все - это большевизм, который каким-либо образом прикасается к его кошельку. Для него единственное, что политически правильно и правдиво, то есть не побольшевистски, - это гарантия его собственности и его самодовольного обывательского спокойствия. Я вижу, как ты улыбаешься: да, там мы сможем отругать его вместе. Это обычное, низменное, отвратительное, в истинном смысле этого слова, национально безответственное поведение. Нам с вами наплевать на национальные фразы, за которыми нет воли к самопожертвованию. Большевизм начинается только с приготовления интернациональной каши. Это не имеет никакого, абсолютно никакого отношения к размеру жертвы, требуемой от владельцев. Мы можем и должны требовать всего, абсолютно всего, если этого требует свобода нации. То, что ты сказал вчера о международном братании, мой друг, это чепуха, и ты, конечно, знаешь это так же хорошо, как и я. Вы действительно верите, что русский народ хочет солидарности? Вам никогда не приходило в голову, что Россия стоит на стороне немецкого пролетариата, потому что видит в нем первый и важнейший фактор стабилизации своего национального существования: в немецком коммунизме нет ни одного рубля, на котором не было бы написано слово “Россия” в качестве программы. Никогда угнетенный класс не освобождал себя с помощью международных протестов, но всегда благодаря национальной воле к будущему. Французская буржуазия в конце XVIII века не стала дожидаться солидарности немецкой и английской буржуазии. Он сбросил свои оковы в одиночку, собственными силами, в тот момент, когда они стали для него невыносимыми. Силы старой системы пытались сломить его дух, но он защищался и победоносно нес свою идею либерализма по всему миру. То же самое и сегодня. Немецкий рабочий будет свободен только в том случае, если он освободит себя сам, своими собственными силами, и он сделает это, когда больше не сможет нести цепи рабства. Вы бредите Интернационалом, не понимая его глубочайшего смысла. Чем более коррумпирована система, тем более интернациональна являются ее отношения. Ваш и наш самый злейший враг, демократия, деньги, интернациональны. Он пытается обмануть борцов за свободу с помощью этого Интернационала, потому что знает, что тогда он будет вечно непобедим. Путь к свободе лежит через нацию. Чем сплоченнее эта нация, тем сильнее и пылче ее воля к свободе. Привести в движение в нации эту страстную волю к свободе - вот задача Национал-Социализма. Мы хотим свободы, как и вы, но другими средствами, средствами, которые ведут к цели. Интернациональная солидарность - это ваша программа, солидарность нации, сообщество людей - наша. Вчера я с радостью заметил одну вещь: Теперь вы верите мне, что наше сообщество людей - это не та пацифистская каша, о которой говорили мистер Маркс и мистер Штреземан имеет в виду. Сообщество людей сегодня - это не что иное, как борьба за права людей во имя нации. Мы хотим этой борьбы, потому что только она может принести свободу. Должна быть борьба за будущее. Ты и я, мы сражаемся друг с другом, на самом деле не будучи врагами. Таким образом, мы распыляем наши силы и никогда не достигаем своей цели. Возможно, самая крайняя нужда сведет нас вместе. Возможно! Не качай головой! Этот вопрос касается будущего Германии и, более того, будущего Европы. Новое государство или упадок Запада - и то, и другое находится в наших руках. Мы, молодые люди, вы и я