Зависимость от воображаемых сил: как современная психотерапия борется за свободу и власть

Московский Международный университет в этом году открывает несколько новых факультетов и, чтобы познакомить всех с новыми направлениями и преподавателями, запускает открытый лекторий. «Теории и практики» записали тезисы первой лекции — выступление кандидата психологических наук Александра Сосланда «Психотерапия — между свободой и властью». Зачем психотерапевт выполняет функцию охранника, почему психозы — это крайняя степень несвободы и какой вклад сделал Фрейд в освобождение пациентов — в материале T&P.

Вещь, которая объединяет все психотерапевтические направления — это свобода. Началом современной психотерапии принято считать работы и деятельность Фрейда. Можно прочитать много трудов, где Фрейд критикуется с разных сторон. С точки зрения современных психотерапевтических подходов психоанализ, в том виде, в каком предложил его Фрейд, устарел. Но мы сегодня не ездим на автомобиле марки «Форд Т», которая была выпущена в начале прошлого века. Мы ездим на современных автомобилях, но в то же время не оспариваем роль Генри Форда в мировом автомобилестроении. Точно также и Фрейд: он заложил первые понятия, которые легли в основу огромного проекта под названием «психотерапия».

Что сделал Фрейд для свободы? Преобладающей психотерапией до него был гипноз, причем гипноз в старой, простой, грубой форме. Мудрый гипнотизер внушал слабому, безвольному, несчастному клиенту некую высшую истину и одновременно волевой приказ. Тот, опьяненный этим измененным состоянием сознания, легко воспринимал все сказанное. Фрейд радикально изменил сам корень психотерапи. Тот ключевой призыв, который восходит к его практике, звучит так: «Говорите все, что вам приходит в голову». До этого все, что приходило в голову, говорил гипнотизер.

Это был первый радикальный освобождающий шаг в истории психотерапии, — человек заговорил. И стал говорить много. Этой речи хватало на огромное количество исследований. Появились целые сферы, которые раньше были абсолютно вне внимания психологов. Все, что связано со смутными детскими воспоминаниями, с моментами отношений, со сновидениями — с чем угодно — все это стало достоянием психологической науки и практики.

Психоаналитики, особенно раннего призыва, очень гордились тем, как долго они могут работать с клиентами. И психоанализ измерялся месяцами, полугодиями, годами. Это было предметом их гордости. То есть за короткий срок, за одну-две сессии пробиться к каким-то глубинам, оказаться внутри мира клиента, с их точки зрения было абсолютно невозможно. Для этого нужно было время. И они работали. Напомню, что в то время не было выходного в субботу, и они работали всю неделю, кроме воскресного дня. «Правило каждого дня» — это то, о чем любил говорить Фрейд и даже к воскресным перерывам он относился плохо. Он считал, что после воскресного отдыха пациент уже не так свободно делится своими переживаниями, не так легко и плавно «дает материал», и Фрейд даже ввел в оборот термин «понедельничная заскорузлость». И лучше всего, конечно, если бы психоанализ длился без выходных, годами, месяцами и совсем без перерыва.

В других подходах свобода клиента в рамках психотерапевтической сцены подчеркивалась еще более радикально. Человек, который пришел к терапевту, не подлежал абсолютно никакому оцениванию, никакой критике. Знаменитый тезис Карла Роджерса: «Безусловное принятие». Тебя не оценивают, абсолютно во всем принимают, не критикуют. Ты находишься в ситуации, которая радикально противоположна той, что ждет за стенами кабинета, где тебя все оценивают или могут так или иначе отнестись к тебе с критикой. Внутри психотерапевтического кабинета ты не просто свободен, и твоя свобода есть величайшая ценность, а рядом находится человек, который ее охраняет.

То же самое относится и к концепциям происхождения неврозов. Невроз — это всегда некий результат власти, осуществленной над человеком, у которого этот невроз появляется. Психоанализ первым обратил внимание на то, что всегда за симптомом стоит какая-то личность, осуществляющая серьезное репрессивное давление на клиента. Вся моя практика и практика моих коллег это подтверждает. Нет симптома и нет невроза без некоего «другого».

Подавляющее большинство историй, с которыми я имею дело как терапевт, именно об этом. Этот «другой», ограничивающий свободу, встроен в огромное количество симптомов. Итак, невроз, в том или ином виде — это всегда несвобода. Чем тяжелее уровень душевного расстройства, тем глубже будет это ощущение несвободы и тем сильнее человек от него страдает.

Часто пишут о том, что душевное расстройство — это некий вид свободы. Вот, например, известный писатель Дмитрий Галковский в своей книге «Бесконечный тупик» так и пишет: “Шизофрения — это свобода фантазии. Когда ломаются некие сдерживающие центры и фантазия человека идет вразнос”. Это такая романтическая концепция свободы, которая очень распространена в художническом сообществе, среди поэтов и музыкантов. «Безумный гений» — испытанный образ в культуре. И когда к тебе направляют клиентов из художнического сообщества, то так и говорят: «Пожалуйста, своей психотерапией не испортите их таланта». Есть некоторое представление о связи безумия и гения, которое идет от середины 19 века, например, от знаменитой книги Чезаре Ламброзо «Гениальность и помешательство». Есть данные о том, что многие и художники отказывались идти на психоанализ при мысли, что он ослабит их творческий дар. Пойти на психоанализ — значит стать нормальным, лишиться своего таланта. Но все это миф. Это не имеет никакого отношения к реальности.

Давайте все-таки обратимся к реальной картине душевных болезней и посмотрим, в каких отношениях с темой свободы они пребывают. Один из самых распространенных случаев обращения к нам — это обсессивно-компульсивный невроз. Или то, что раньше называлось «невроз навязчивых состояний». Этот невроз заставляет человека делать что-то против его воли. Главное здесь — чуждость, ощущение навязчивости и борьба с ним. Другой частый случай обращения к нам — мезофобия, то есть страх загрязнений. В жизни это чаще всего проявляется в том, что человек не может отойти от крана с водой. Он по двадцать раз в день бегает к крану. Он моет руки все время и большую часть дня ходит в перчатках.

Поначалу такие люди чувствовали, что какая-то сила гонит их к умывальнику и заставляет стирать руки до блеска. Но постепенно они сами включались и заставляли мыть руки перед едой всю семью, втягивая их в борьбу за мировую чистоту. И вот они уже не просто люди, которые борются с чуждой им силой — они сами эта сила. То есть навязчивое состояние, бывшее в самом начале, перетекает в «сверхценную идею». С психотерапевтической точки зрения с этим бороться намного труднее оттого, что у человека на этой почве своя идеология. Он не тот, кто хочет избавиться от чего-то чуждого, он абсолютно уверен в том, что все делает правильно, и вот он уже идеологический борец. Если это осталось навязчивым состоянием, то с этим работать легче — у человека к этому есть критика. Он будет наиболее благосклонно относиться к тому, что ты ему скажешь. Он сам с этим борется, и тебе остается только присоединиться к его борьбе.

«Власть, в сущности, осуществляется двумя путями — силой (насилием) и психологией»

Если мы на самом деле работаем с обсессивно-компульсивным невротическим расстройством, то чаще всего мы раскапываем внутренний конфликт, не имеющий отношения к теме той же чистоты как таковой. Часто с рук пытаются смыть вину или какую-то грязь (подобное чувство часто возникает после эпизодов сексуального насилия у женщин). По Фрейду симптом возникает в результате вытеснения. То есть человек не помнит о том событии (оно вытеснено), и оно всплывает через симптом. Но в большинстве случаев люди обо всем помнят. Это не забыто, но чаще всего просто не проговорено.

Все, что связано с психозом, — крайняя степень проявления несвободы. Ты открыт любому контролю. Нет границ между тобой и внешним миром. Тобой управляют, на тебя воздействуют. Раньше считалось, что такие больные поддаются только фармакологическому воздействию, но недавние исследования показали, что психотерапия резко увеличивает эффективность при таких случаях. Психотерапевтическая стратегия в этих случаях включает в себя тему свободы как нечто приоритетное. Мы объясняем, до какой степени несвободы дошел человек в этом состоянии. До какой степени он стал зависим от воображаемых сил. Мы не ставим диагнозов, когда эти расстройства носят легкий, преходящий характер. Для того, чтобы попасть на терапию, необходимо, чтобы эти переживания стали самыми важными в жизненном пространстве.

В знаменитой работе Фрейда «Неудовлетворенность культуры» мы читаем, что невроз — это то, что присутствует в человечестве вообще, вне зависимости от того, проявляются ли в людях конкретные симптомы. То есть все мы невротики. Все имеют некий повод для того, чтобы обратиться к психотерапевту.

Мы, психотерапевты, обладаем всеприсутствием, тотальным проникновением в другие сферы. Мы можем через свой рассказ затронуть всем интересные сюжеты. Это одно из наших больших политических преимуществ. Это то, что накладывает особый отпечаток на нашу профессию, в том числе в обыденной жизни. Власть, в сущности, осуществляется двумя путями — силой (насилием) и психологией. И важно уметь жить в пространстве между свободой и властью, манипулированием и освобождением.