Закладки лирика в Уржуме

Рады представить вашему вниманию магазин, который уже удивил своим качеством!

И продолжаем радовать всех!)

Мы - это надежное качество клада, это товар высшей пробы, это дружелюбный оператор!

Такого как у нас не найдете нигде!

Наш оператор всегда на связи, заходите к нам и убедитесь в этом сами!

Наши контакты:

Telegram:

https://t.me/stufferman

Внимание! Роскомнадзор заблокировал Telegram ! Как обойти блокировку:

http://telegra.ph/Kak-obojti-blokirovku-Telegram-04-03-2

ВНИМАНИЕ!!! В Телеграмм переходить только по ссылке, в поиске много фейков!

Главная Обратная связь Добавить в закладки Сделать стартовой. С года живёт в Вильнюсе и любит этот замечательный город всей душой лирика и прагматика в одном лице. По образованию, по специальности и по духу — офицер. Валерий окончил Вильнюсское военное училище. Кроме этого, имеет специальность филолога английского и французского языков. На своём летнем юбилее, в кругу друзей и поклонников, зачитал очередную свою эпиграмму. На этот раз на самого себя: Вы зря смеётесь, о нём я вспомнил неспроста. Теперь я буду жить до ста. Случалось так - от боли, скверны, в изнеможенье от обид стрелял в других, но знал наверно, что рикошетом сам убит. Чего-чего, а юношеского задора Валерию не занимать. Поджарый, быстрый в движениях, с внимательным, острым взглядом педанта - этот седовласый человек способен, кажется, прямо на ходу и умно! И это привлекает к нему окружающих, побуждает слушателей внимательно следить за каждым произнесённым им словом - интонацией, мимикой. Тематика его стихов обширна. Здесь и лирические стихи о Родине, о России, философские размышления о нелёгкой человеческой жизни с её радостями и горечью поражений и утрат. Патриотическая гражданская лирика также занимает серьёзное место в его творчестве. Своё первое стихотворение поэт написал в школе в конце зимы г. Затем были сборники стихов… В году стал членом Союза писателей России. Неоднократный лауреат различных конкурсов поэтов, творящих на великом языке А. Пушкина, проводимых в Вильнюсе под эгидой местных русских общественных организаций, посольства России в Литве, Вильнюсской мэрии, правительственного комитета по делам нацменьшинств ЛР. А мы будем читать… Валерий Виленский УТРО Под проснувшейся утренней сенью, у пьянящих дурманом стогов, на раскидисто-призрачных тенях я себя видеть в платье смиренья на распятье созвездий готов. Мне не надо бы думать об этом, но виденья являются сном - как гроза задыхается где-то, я ныряю в махровое лето, запиваю рассветы вином и бегу через знойное поле. Ноги, путаясь в жёлтой траве, ввысь взмывают меня поневоле - я дышу терпким воздухом вволю, со стрижами кружа в синеве. Что-то хочется петь или слушать до утра, позабыв, где мой дом, солнца круг видеть в дремлющей луже, недозревшие яблоки кушать И пьянеть от восторга потом. Там есть забытые места о них у нас так мало знают , где три безмолвные креста в ветрах холодных остывают. Там, затаившись на года, порой взорвут вершины стоны из той расстрелянной колоны, что там осталась навсегда. На перевале в Гиндукуш у тёмно-мрачного обрыва ветра ласкают ветки-гривы кустов, незнавших райских кущ. Там сон-трава в который раз вздохнёт под ветром монотонным, когда пойдут вперёд по склонам бойцы в ночи сквозь холод трасс. И после тихие слова, чтоб склоны гор не беспокоить, в раздумье шепчет сон-трава, склонив цветок свой павшим в пояс на перевале в Гиндукуш Блуждает чья-то тень, но трудно рассмотреть сквозь сумрак ночи. А тень растёт и в цепи руки хочет мои сковать, пока не властен день. Так вот та цепь, чем обещал он мне иссохшие мои изранить руки, мои же предвкушая муки, непрошенным явив себя во сне! Трепещет мысль - с чего с недавних пор из тела кровь по каплям истекает? И я ропщу и всё же понимаю, незваный гость - печальный мой укор. Мне холодно, я солнца луч ищу, укутаться пытаясь в холщевину, и цепи рву легко, как паутину, и всё таки с чего-то трепещу А там, поди, не каждый. Моё сужденье - нате. А ваше мне - неважно'. Спешит упиться славой, притянутой за уши, обманчивой, лукавой И спесью разум глушит. Ну что с того, что пишет он кое-как при этом - ему служили пищей стихи других поэтов. Квадрат гипотенузой хотел одёрнуть катет - мол, ты словесным грузом стихи не в тему 'катишь'. А тот, дитя науки, не будучи педантом, изведав страсти муки, читал, наверно, Данте , о чём-то сожалея, смеётся и хохочет, дивясь, как он не смеет понять, что катет хочет. Наивный, негорластый - он знал, поймут когда-то - в поэзии не властны надменные квадраты. И ёжится от света, смущается не к месту от шуток и наветов, как будто он невеста. Но режут слух квадраты в чужих подстрочьях 'смелых' заумно-глуповатых, пустых и неумелых. А катету хотелось стиха, как взрыв - и боле, чтобы строфою пелось, а слёзы - ну так с болью. А катету ведь надо не сумма строчек стразу. В другом его отрада - прикрыв мечту от сглазу собой чуть угловатым, подняв стих на скрижали, хотел, чтоб и квадраты, как нерв, в стихах дрожали. Устанешь - плечом поведёшь, картинно вздыхаешь, но знаешь - к утру по-кошачьи уйдёшь. Примеряешь перстень капризно, шкатулочку сбросив на пол, и смотришь в глаза с укоризной - а камешек маленький, мол. Смиренье моё - не оценишь. Но если чуть солнце пригреет, твоё возмущенье уняв, ты снова всех женщин милее, всех кошек, коварная 'мяу'. Дрожит в окне сиреневый эфир. Бокал пустой объят туманным взглядом, и суетный, привычный рядом мир О чём мой тост? Соблазнов, право, много - и счастья и удачи пожелать, и, уходя от отчего порога, когда-нибудь вернуться в дом опять Веди, нить Ариадны, к трём грациям - Орфей там, Бахус, Марс Вздохнул чуть, сорвалось глухо: Налил в бокал чуть терпкого вина. Поверх ложбин, поверх лесов, душистых нив и пашен плывёт мелодии настрой до светлой боли нежный, в закатах, утренней порой, и если был ты грешным Не всем по силам трудный путь до Палестин далёких, - ты хоть на толику, чуть-чуть Руси коснись истоков. Их этот звон в себе несёт сквозь вековые дали, паденья скорбные и взлёт, надежды и печали Он чист, как родничок, своей хрустальной песней, как русский дух, как мужичок. Вдыхая пряный аромат, как хлеба запах спелый, ты чище станешь во сто крат душою, сердцем, телом. И косы длинные берёз, уже стряхнув серёжки в лето, вплетались в шёлк твоих волос, росой опрыскав их с рассветом. Потом с рассветною зарёй в тугих волнах, смеясь, плескалась. А мне казалось - Боже мой! К тебе я руки протянул Зазнобило озябшие клёны и не прихоти ради, не блажь, свой наряд изумрудно-зелёный поменяли на огненный плащ. В кронах сонных ветра просвистели, предвкушая унылой порой заменить стоголосые трели, что звенели распевами в зной. И нахохлились старые клёны убаюкано - баюшки-бай, видя май изумрудно-зелёный, в ярких снах новый, радостный май. Дрожал эфир в цветах душистых, упруго выгнулась река, по глади сонной светло-чистой купались птицы-облака то - исчезая, то - всплывая, но спит речная в тенях гладь и, как туманы, к утру тает далёких звёзд холодных рать. Хмелел простор настоем пряным, шептались рядом два куста, и ветру в такт склонялась пьяно берёза к клёновым устам и задыхалась в поцелуях, меня нисколько не таясь, покой души моей волнуя, забытых дум тревожа вязь. Я в скверике присел в погожий день на жёсткую, потёртую скамейку. Просыпалась тень, отслеживая голубей семейку. ОН плюхнулся с разбега, на ходу швырнув вперёд себя свою поклажу с тетрадками. И что-то по-литовски прокричал такому же мальчишке озорному. А тот, в ответ, подумать обещал и что-то отнести потом другому. Спросил его, надеясь на ответ обрывистый, немножко хрипловатый. Ведь лет ему - почти пятнадцать лет, и взгляд, как показалось, нагловатый. Он стал, считай, привычным. Скажу, что он мне тоже симпатичный. А всё таки, какой язык родной, с каким ложишься спать в постель усталым, и в снах твоих живёт язык какой?.. Пыль стряхнул и как-то засмущался даже вроде. Был приторно-сладким тот выпитый яд, что в кубках серебряных нам подносили, и вот попугаи речёвок твердят, что нет у нас больше Великой России. Не надо, твердят нам, смотреть на Восток. На запад, на Запад - щебечут 'сократы'. И тычут перстом окаянным куда-то. Как листья, в осенних ветрах разлетев по миру, сверкнули в закатных багрянах и тихо в туманы злословий осев, послушно, как дети бездомные, вянем. А дни, растревожено, стынут вокруг, в сиреневых росах полынь расцветает Восток нам не друг? Кто ж истинный друг - так никто и не знает. И выпив злословьем настоянный яд, спешим через дали седые и сини, но эхом уже под ногами звенят упавшие цепи с Великой России. Я не сопротивлялся, пытаясь груз оков с груди сорвать, в безгрешности своей уже не клялся, увидев как в толпе рыдает мать. Он в красном полотнище тревогой рос в, познавших боль, глазах. А небо становилось ярче, чище, умытое в младенческих слезах. Но я ведь шёл на плаху ступенями ведущими на верх! А там, внизу, в толпе никто не плакал, уверовав - наказывают грех. Мне голову склонили с наброшенным без прорезей мешком, верёвкой руки в ссадинах скрутили, и кто-то палачу дал знак рожком. Топор был с пол- планеты! Отдал бы всё, чтоб это было сном. И я вскочил с постели смятой - это мой сон был прерван криком под окном. Так кто же был казнён там на рассвете: Или сквозь сон хлестали совесть плети? На безобразные выходки националистических группировок в многонациональной России! И улицы взъерошено пустеют, и тени с фонарями не в ладу, и только гордо тряпошные рдеют знамёна, - разукрашены в беду. Что долг перед народом, что вынес всё, пройдя через войну?! Не думая - ребёнка измордуют, не думая - пырнут его ножом Ведь совесть в них проснуться неспособна, не тронет их слезой седая мать Но им стоять теперь на месте лобном, и страшный приговор людской внимать. И встретил бы, гуляя, те же лица, напичканные ненавестью, злом - успел бы написать свой 'Медный всадник? И Анну Керн успел бы повстречать? Татьяну описать в нарядном платье Какие там повесы и дантесы! А няня бы, молясь, в вечёр просила: Мне же, блин, не повезло - ни с погодой, ни с халявой, даже с крышею дырявой, где поверишь? То дожди, то снег в июне, то пожар среди зимы Вот и ходим с бабой Дуней друг ко дружке взять взаймы год за годом напролёт, в слякоть, в грязь и в гололёд вдрызг в залатанных фуфайках, что пять лет тому одел на жены подарок - майку, развестись когда хотел, и ношу, и с этих пор Да, о чём мой разговор? Жил рядом Атензон, но сбежал в Израиль он. Жаль, мне он не сват, не дядя - я б сменялся с ним не глядя на его обжитый край, что уже похож на рай. Отдал валянки б в придачу, и собачью будку-дачу, и курятник без курей Жаль, увы, я не еврей. Посижу полдня на печке нет работы много лет , похожу вдоль грязной речки дома жрать ведь тоже нет , и домой я не спешу, это ж ясно и ежу. Мне б в Прибалтику Там ведь кто ещё живёт? Остальным похвастать нечем, потому сыны далече, дочки Дочки - как вам там, жизнь познав не погодам? Встретил чем желанный запад, что на завтра посулил? Да, не ходят там в заплатах, но кому ж тот запад мил? Ищут дети там 'халяву', письма шлют домой - 'малявы', запад - он-де, мол, богат. Ах, народ, чем глуп - тем рад. Кто остался - стонет, плачет, в доме мечется пустом. А украинцем - а шо?! Мысль, конечно, не плохая. Я бы рук не покладая, там всё лето загорал, спал побольше, больше жрал. Я бы там нашёл работу Нет, уже прошла охота, положа на сердце лапу. Я другой найду маршрут - по горам и через запад Он ещё поболе крут. Прокачусь сперва до Львова Украина, это да - сало, борщ Но ведь я не баламут. Хоть там ближе до Европы, 'западенцы'! Без меня пускай живут. Есть ещё восток в запасе их хвалил дружок мой Вася , там, мол, правды больше есть. Правда, любят, шельмы, лесть Но, по правде говоря, хвалят, думаю, их зря. Держать жены четыре, да к тому ж в моей квартире, где стоит одна кровать!! А к тому ж - чем их кормить? Значит бросить надо пить! Что мне проку от востока, если нравы там жестоки, и религия не та - нет церквей и нет Христа, утром будит муэдзин криком, будто он один. А поспать тогда когда? Нет, восток для нас беда. Да к тому ж там талибан, Что ж я - русский басурман? Мне своих хватает бед - что одеть, что съесть в обед. На этом ставлю точку. Что в чужих краях искать, разве что продать там почку и под клёном умирать? Счас одену только шапку, ну, и если повезёт мне собрать в заначках 'бабки', за бутылкою вперёд в свой магазин побреду. Подберу светлей поляну и, пока не шипко пьяный, песнь о счастье заведу А потом по-круче, слышь? Так ведётся в нашем крае тут ведь только успевай - не один он тем страдает , кто не пьёт, тот наливает. Где тот край обетованный, что хотел бы я найти, что ищу я неустанно на расхлябанном пути? Я устал, ей-бо, искать, раъети век этот мать! Не найду нигде ответа, кто же всё же виноват , обойти хоть ты полсвета хоть пешком, а хоть в карете - власти, пьянки или мат? Вот таки делишки, брат. Иных утрат я буду сожалеть - о мире том, где всё объёмней, шире, как сдавит грудь и сил не будет петь. О том, что не пожать мне другу руку, не сделать то, что сделать бы хотел, и как заполонит сознанье скука, что я уже навеки не у дел. И как потом, нисколько не скорбея, весь мой багаж земной и весь мой труд, что я сваял конечно, как умея , ветра эпох безжалостно сотрут. Коль я слепой - дорогу подскажи и как прожить без боли и потери. За поиски мои - не накажи. Не накажи, Господь, молю - не накажи, коснись меня священною рукою. Как ветер, что блуждает в спелой ржи, я не ищу душе своей покоя. За суетность мою не накажи. Не накажи, Господь, молю - не накажи. Мне стыдно, что в тебя я плохо верю. Как жить в согласьи с совестью, скажи, и человеком быть, по крайней мере. Заблудшего в ночи - не накажи. Есть страстное желанье с отдачею и пользою прожить: Коль это грех, молю - не накажи. Ещё прошу, Господь - не накажи и не оставь детей моих и внуков, в сомнениях их веру поддержи. Умру, быть может, в муках. Их грех - на мне. Когда ты призовёшь, и неба синь развеет все сомненья и тревоги, хотел бы я сказать в смиренье Богу: Информация Посетители, находящиеся в группе Гости , не могут оставлять комментарии к данной публикации.

Купить Гарсон Славгород