Я всё помню.

Одним тёплым ветреным вечером я вбежал по ступеням старого деревянного крыльца, схватился за ручку двери и остановился. В этом месте всегда хочется слушать деревья. Последние годы они как-то особенно шумят, что зимой, скрежеща ветвями, что сейчас, создавая перманентный белый лиственный шум.

Здесь никогда не бывает тишины, ночью и в предрассветье они стонут, шелестят, волнуются. Птицы перестали прилететь на зимовку, поэтому даже в тёплые месяцы роща поёт только своими звуками, деревянной неживой мелодией. Местные уже давно не обращают внимания, а вот мне каждый раз хочется задержаться на минуту и послушать нескончаемые перешёптывания.

Я смотрел на деревья, садящееся солнце, чёрточку самолёта в небе и думал только о том, как это всё невообразимо скучно. Однотипные пейзажи, голос леса, закатные лучи на листьях... бла-бла-бла, я всё это выучил, вызубрил, положил внутрь так глубоко, что не вытащить уже никакими клещами.

И почему я выбрал тогда именно этот момент? В девять мне казалось, что я здесь — самый счастливый. Из дома пахнет ревеневым пирогом, дед запрягает старенькую рыжую Ладу, чтобы отвезти сено дяде Серёже в Красногвардеево, светловолосая Женька несётся ко мне через всё ржаное поле, подбрасывая свои худые коленки до самых облаков, заставляя сердце подскакивать в такт её пружинящему шагу. Мы пойдём собирать иргу, самую сибирскую, синюю-синюю, раскачиваться на воротах или возьмём велосипеды и поедем по колее в сторону картофельных полей. Своего велосипеда у неё нет, поэтому я (как всегда) дам Женьке старый трёхколёсный моей младшей Лидки. На нём можно ехать, как на самокате, поставив одну ногу на перемычку, а второй толкаясь от тёплой дачной земли. Женька будет смешно отталкиваться, улыбаться своими большими белыми зубами и громко здороваться с дедушкой по имени-отчеству.

То лето я выбрал как-то неосознанно. Глупо получилось. Сильно болела голова, хотелось побыстрее закончить и отпустить этих пиджачных клоунов восвояси. Я отвечал на вопросы невпопад, теребил краешек шторы и не понимал, что от меня хочет этот неприятный лысеющий тип с портфелем. "Вспомните самый счастливый день своей жизни." — пробубнил он и сунул мне под нос какую-то штуку с плазменным экраном. Пригладил свои залысины и колюче вперился в монитор.

..Он напомнил мне соседа из посёлка Рыбачий, который шил тапочки для своего толстого кокера и выходил гулять ровно в те моменты, когда мы сидели с Женькой на воротах, слегка касаясь друг друга коленями, ели иргу из гранёного стакана и строили грандиозные планы на завтра. Доехать до шумящей рощи и обратно, чтобы бабушка не потеряла. Обсуждали, как ускорить трёхколёсный. А этот мужик всё приставал к нам, чтобы слезли с забора, помыли ягоду и надели свитера. Странный какой-то. Неужели он не понимает, что напитавшись солнцем днём, вечером совсем-совсем не холодно? Тем более, если тебя касается Женькина коленка. Наверное, у него никогда не было такой Женьки, ирги в стакане и запретной рощи, только толстая спанелиха, редеющая шевелюра и затрявшая редиска в зубах...

Наверное...

..А ещё мы как-то за цветами ездили в соседнее общество... и до речки... и Женька тогда за руку меня взяла, потому что испугалась кошки... а я подумал, что хочу эту ладошку теперь всегда помнить... такая маленькая и сильная... За цветами ездили...

***

— Сигнал от соматосенсорной коры усилился. Нужно писать, пока этот совсем не отключился.

— Эй, Лен, пусть он галочку поставит, больше и не надо. Всё равно судиться не с кем будет, он последний.

Запускай синхронизацию.

Пока ещё в сознании, надо быстренько его закодировать. Не забудь только карту внутри, а то малейший спазм и всё — ни человека, ни воспоминания.

Готово? Отлично. Отключайте питание мозга.