«Я тебе не собака!» Каково работать учительницей во французском гетто: личный опыт

Жизнь учителя зачастую не сахар даже в Европе — особенно когда тебя отправляют работать в неблагополучный район. Преподавательница русского языка в Университете Страсбурга и аспирантка Университета Гренобля Катя Тарасюк рассказывает о своем опыте преподавания в рабочем эмигрантском районе, закончившегося нервным срывом, и о тех социальных проблемах, которые стоят за радикальным школьным непослушанием.

NTM Tarasuk — прочла я на парте.

NTM расшифровывается как Nique ta mère, это ругательство, которое имеет массу переводов на русский язык. Именно оно вместе с моей фамилией украшало школьную парту после моего очередного урока. Тогда это меня рассмешило, я даже сделала фото на память, прежде чем пойти писать очередную жалобу на ученика. Фото затерялось. Но свой опыт преподавания во французской школе я вряд ли забуду.

Учитель на замене

В 2014 году я поступила в магистратуру по специальности «французская филология / литературоведение» в университет Лион-2 и переехала учиться во Францию. После я работала на временных должностях и искала заработок постабильнее. Когда мой очередной контракт закончился, а многие мои друзья пошли работать в школу, я тоже соблазнилась и пошла подавать досье в ректорат. Дальше было собеседование с инспекторами (это проверяющие в школе), которое я благополучно прошла. На следующий день мне позвонили и предложили выйти на работу.

Чтобы за тобой было закреплено место в школе, во Франции нужно проходить специальный конкурс CAPES. Он состоит из двух этапов — сначала письменный, а потом устный экзамен. К устному допускаются лишь те, кто хорошо сдали письменный.

К конкурсу нужно усердно готовиться. Сдают его далеко не все и не всегда с первого раза. Кроме того, нужно быть гражданином/гражданкой Франции или выходцем из Евросоюза.

Однако есть возможность преподавать без конкурса. Можно быть учителем/ учительницей на замене.

Во Франции эта должность называется enseignant.e contractuel.le — учитель/ница по контракту. Все иностранные граждане могут преподавать таким образом. Фактически нужен лишь диплом по специальности, педагогический опыт не обязателен.

Новичкам не везет

Меня отправили работать в cité — так называют неблагополучные районы, которые расположены в пригородах и где живет преимущественно рабочий класс. О них бытует много мифов и страшилок, но чаще всего там относительно безопасно. Конечно, есть и неблагополучные районы, которые заслужили свою репутацию. Как правило, все их знают и стараются избегать.

Сите — своеобразные закрытые кластеры, локальные сообщества соседей, родственников, друзей. Часто вся жизнь их обитателей проходит внутри сите: некоторые жители практически никогда не выходят за их пределы — да у них и нет надобности. Учебные заведения в сите делятся на REP и REP+.

Большинство таких школ, как правило, находятся в рабочих многонациональных районах. Часто у них очень низкий рейтинг из-за плохой успеваемости учеников и проблем с дисциплиной.

Они считаются неблагополучными, хотя на деле такое место может оказаться и хорошим — зависит от руководства.

Меня отправили в REP+, так что с 2018 по 2019 год я как будто попала в один из треков NTM и сочиняла свой собственный в одном из худших колледжей области. Само здание напоминало пенитенциарное учреждение, здесь не хватало только колючей проволоки. В школьных коридорах грустные пальмы умирали на фоне сине-больничных стен, ощущалась атмосфера усталости и опущенных рук.

Скоро мне стало казаться, что я попала в книгу «Надзирать и наказывать: рождение тюрьмы» Мишеля Фуко и могла изучать паноптикум вживую, а не только на картинках.

Как организована работа учителя

Когда ты учительница на замене, всё происходит очень быстро: знакомишься с директором, завучем, коллегами, тебе дают расписание и список учеников. Если ты новенький или новенькая в системе, можешь поприсутствовать на уроке у коллег. Но вести занятия начинаешь уже завтра (в лучшем случае, со следующей недели).

Учительница, которую я заменяла, была на больничном: у нее была депрессия. Говорят, она ушла после того, как ученики из ее класса кидали в нее камни прямо на школьной стоянке! С больничного она больше не возвращалась.

Это далеко не единичный случай в таких сложных школах. Некоторые учителя месяцами могут не выходить на работу, добиваясь перевода в другое учебное заведение. Поэтому я заменяла с марта до самого конца учебного года (во Франции учеба заканчивается в начале июля).

Моей работой были довольны. Я не сбежала через неделю, как все мои предшественники. Поэтому, когда мне сообщили, что на следующий год место осталось свободным (скорее всего, кто-то отказался выходить на работу), я откликнулась — и мне предложили контракт на год в том же колледже. Преимущество таких контрактов в том, что тебе оплачивают летние каникулы. Я согласилась.

Дети

У меня было два класса: шестой (10–12 лет) и четвертый (13–15 лет). С первым классом еще можно было справиться, когда они не слушались, кричали и шумели, перебрасывались школьным инвентарем или перепрыгивали с места на место: например, надавить на них своим шатким авторитетом или запугать их звонком родителям. В 10–12 лет они еще боятся родителей, а точнее — наказаний, которые могут последовать вслед за учительским звонком.

А вот со старшими дела не задались с самого начала. Всё начиналось еще в коридоре, где они должны были выстроиться один за другим до начала урока и затем спокойно зайти в класс. Они начинали пинаться, гоняться друг за другом по коридору и т. д. На уроках они громко разговаривали обо всем на свете, делая вид, что меня не существует.

На мои замечания и просьбы убавить громкость они постоянно пререкались и огрызались: «Я тебе не собака!».

В ход часто шли арабские слова. Например, starfoullah — «Боже мой!», но это выражение уже давно потеряло свой религиозный смысл, и подростки используют его для выражения возмущения или негодования (например, когда доходило до записи в дневник или когда я выгоняла кого-то из них из аудитории).

Нередко они не упускали момент, чтобы кинуть в меня кусок карандаша или ластика, когда я поворачивалась к ним спиной, записывая что-то на доске. Иногда занятия превращались в выяснения отношений и высказывание претензий. Так, один ученик постоянно обвинял меня в расовой дискриминации, когда я в очередной раз выгоняла его с урока.

Они любили бунтовать. В отличие от учеников помладше, их не особо волновали звонки родителям. Родители уже не имели на них сильного влияния, либо у них не было времени, чтобы прийти в школу и обсудить проблему со мной и CPE.

У меня на уроках дрались до крови мальчики и девочки. В школе гендерные различия условны: все достаточно маскулинны, ведь это очень агрессивная среда и там нужно как-то себя защищать.

Однажды наступил кризисный момент. В тот день на уроке меня хотел побить ученик.

Это произошло в пятницу, перед выходными. Ю. создавал мне проблемы с самого начала года, он был исполнителем: воплощал прихоти и шалости остальных зазывал класса, которые могли вывести меня из равновесия. В тот день он сделал очередную глупость (возможно, завизжал, я уже точно не помню). Я сразу сказала ему покинуть класс. Это был конец недели, и мне хотелось провести занятие без особых инцидентов.

Сначала он просил меня не выгонять его, но я не могла сделать шаг назад и изменить решение. Это в очередной раз доказало бы остальным, что меня можно дергать за ниточки, как марионетку, и последствий не будет. Потом у него началась истерика, он начал повышать тон, хамить мне и повторять: «Закрой рот».

Нужно сказать, что ученики обычно обращаются к тебе либо на вы, либо называют тебя мадам + фамилия. Переход на ты — одна из форм выражения презрения и неповиновения.

Я попросила старосту класса позвать помощников педагога (сотрудники, которые помогают CPE в вопросах порядка и дисциплины: проводят педагогические беседы, следят за учениками на переменах и следят за теми, кто был исключен с урока). Тогда Ю. сорвался со своего места, начал в слезах кричать и угрожать мне, а затем резко выбежал из класса. За ним выбежали остальные. Он хотел вернуться и «побить» меня, но к тому времени помощь мне уже подоспела.

Ксанакс

Я и так уже хлипко держалась: мало ела, приходила с работы, без сил падая на диван, и проводила на нем свои вечера, очень плохо спала, чувствовала себя истощенной и измученной. А последний инцидент сбил с ног окончательно. У меня случился нервный срыв. Я рыдала два дня не переставая, а потом обратилась к врачу.

Мне дали больничный на неделю и прописали ксанакс. Сказали обратиться за психологической помощью и держать их в курсе. Однако и я, и врач понимали, что это только протокол и правила хорошего тона.

Их задача — оказать тебе быструю помощь, чтобы ты поскорее встала на ноги и снова вышла на работу. Никто не беспокоится о твоем внутреннем состоянии и не будет интересоваться в дальнейшем о твоем самочувствии или о том, нашла ли ты психолога. Они и не обязаны.

Ксанакс блокировал тревогу, но только на поверхности. Внутри она оставалась постоянно и разрасталась с каждым днем, окутывая меня всё больше и больше.

Страшно ходить на работу мне было всегда: и с ксанаксом, и без него. Перед каждым уроком я испытывала дикий страх. Ученики это чувствовали и иногда проявляли животную жестокость.

Теперь, когда прошло время, я думаю, что в большинстве случаев это был подростковый бунт против той, кто имел над ними хоть какую-то — пускай и мнимую — власть. Мне бы не хотелось полемизировать о классовом неравенстве и о том, что в их глазах я была привилегированной белой молодой дипломированной учительницей.

А чаще всего проблемы возникали как раз у молодых педагогов. В учительницу, которую я заменяла, ученики кидали камни на школьном паркинге. С одной моей коллегой вечно пререкались и огрызались на уроках; в другую ученик запустил стул. Она подала жалобу в полицию — не знаю, принесло ли это результаты. Однако администрация школы отреагировала, и ученика исключили из заведения. После эпизода с Ю. мне тоже советовали пойти и подать жалобу в полицию: чем больше жалоб, тем больше шансов на то, что будут приняты хоть какие-то меры. Я не пошла. Думаю, тогда мне просто было не до того — но следовало бы это сделать.

Возможно, скажи я, что, как и они, я эмигрантка и жизнь моя не сахар, мы бы могли найти точки соприкосновения… Ведь они думали, что я из Марселя.

Не раз я хотела уволиться, но материальная ситуация не позволяла. К тому же по контракту мне оплачивали летние каникулы — денежная компенсация за выстраданную педагогику.

Педагогика в гетто

Я думала, что помогаю этим ребятам. Однако я их искренне не понимала, не воспринимала их проблемы, которые были посерьезнее учебы.

Часто подростки в сите предоставлены сами себе: родителям не до них, они зарабатывают на жизнь. У многих нет официальных документов, то есть они проживают на территории Франции нелегально. Однако, согласно французскому законодательству, дети обязаны ходить в школу, а с 2021 года дошкольное образование обязательно с 3 лет. Они не могут быть на домашнем обучении, иначе у родителей будут дополнительные проблемы. Некоторые — вообще единственные в семье, кто может говорить по-французски. И это только малая часть их трудностей.

Многим нужна психологическая помощь в связи с трудной семейной ситуацией или с пережитой травмой, насилием. В школе есть социальный работник: он или она поддерживают семьи в тяжелом положении или могут помочь найти психолога для подростков с проблемами — но не все до них доходят. А если и обращаются, то решение вопросов может занять какое-то время.

Геттоизация, как воронка в воде, засасывает людей на дно стремительно и целиком. Некоторые попадают в нее с самого рождения — и выбраться из нее тяжело. Нужны стремление и мотивация, участие и поддержка семьи.

Немногие из этих детей и подростков увидят свой аттестат о среднем законченном образовании, который обычно получают в 18 лет, и потом поступают в вуз или идут работать. Большинство из них уже в 16 лет получают BREVET (Brevet d’études du premier cycle du second degré), аттестат о среднем неоконченном образовании, и потом идут в техникумы или сразу работать.

Проблемы школьной системы во Франции

Молодых дипломированных специалистов часто распределяют в зоны приоритетного образования. Во Франции есть система накопления баллов: когда ты начинаешь работать, у тебя их нет — поэтому нередко бывает так, что тебя направляют туда, где ты нужен, но куда бы ты сам никогда не отправился. Например, одна из таких зон приоритетного образования — Кретей, город под Парижем. Всех наших новоиспеченных дипломированных знакомых учителей и учительниц из Лиона направили туда.

Поэтому зачастую работать учителями приходят те, кто не умеет разговаривать с учениками на одном языке, кто попросту их не понимает.

И не может понять, потому что жил до этого в своем отфильтрованном мире книг и дипломов и не выходил за пределы своего условно благополучного района с красивыми фасадами домов.

Некоторые специально заключают брак, который дает тебе дополнительные баллы. Тогда есть шансы, что тебе найдется место учителя/учительницы в твоем городе или пригороде и не придется переезжать на другой конец страны и жить вдалеке от супруги/супруга. Рабочий стаж также приносит баллы, поэтому через 3–4 года преподавания в сложных заведениях учителя пытаются перевестись в более спокойные места с хорошим рейтингом или перейти в лицей. Далеко не у всех это получается с первого раза.

Когда ты на замене, тебя не распределят преподавать на другой конец страны. Однако если ты в самом начале своей карьеры откажешься от предложения идти работать в трудное учебное заведение, скорее всего, тебе больше вообще не позвонят.

Некоторые втягиваются в работу с трудными подростками и даже получают удовольствие от процесса. Нарабатывают навыки и спустя годы опыта находят с учениками общий язык. Их хорошо знают семьи, потому что мадам К. когда-то могла преподавать у старшей сестры М. или брата Ю., которые только пришли в колледж, и т. д. Условным «старичкам» в REP+, безусловно, комфортнее и легче, чем новоприбывшим.

Текучка кадров и нехватка персонала по некоторым специальностям тоже делают свое дело.

Кости этих «чужестранцев» перемалываются в мясорубке агрессии и насилия и превращаются в фарш. Это деструктивная модель, от которой страдают все: и учителя, и ученики.

Однако нельзя перекладывать ответственность на учеников. Во французской школьной системе не хватает специализированного обучения сотрудников, которое бы минимально готовило учителей к этой специфической и не для всех привычной среде; где можно было бы смоделировать кризисные ситуации; где опытные коллеги показали бы, как из них выходить.

Точка

За тот «мазохистский» год я похудела до 42 килограммов (в таком весе я не была никогда, даже в 13 лет весила больше), очень много плакала, вне работы постоянно чувствовала себя вымотанной. С понедельника по пятницу я сначала проходила, а в конце года и вовсе просачивалась через прутья решетки-забора, который служил мнимым барьером между внешним и внутренним педагогическим миром.

В конце марта я смирилась с положением дел, и меня немного отпустило. На занятиях ученики всё так же рычали и скалились, но я больше не старалась как-то с этим бороться. Я поняла, что не могу на это повлиять.

Я спокойно приходила в класс, где по-прежнему творился хаос и беспредел, вела занятия для тех, кому это было нужно, старалась не обращать внимания на «бунтовщиков, заводил и провокаторов». Если обстановка в классе становилась невыносимой, я замолкала и молчала до тех пор, пока на несколько минут не наступала тишина. Я не повышала голос и не кричала; продолжала выгонять из класса, если ситуация того требовала; избегала конфликтных ситуаций с учениками; пыталась решать всё через посредников — CPE, которые отвечали за порядок и дисциплину, или дирекцию. И так по кругу изо дня в день.

Было сложно держать себя в руках и не закипать, но по прошествии времени мне стало легче выносить сложившуюся ситуацию, и я довела год до конца.

После окончания контракта я пробила дырку в ухе как напоминание о болезненном опыте. Эта дырка в теле поставила точку в этой истории. Таким способом я сказала себе, что больше туда не вернусь.

Почему французские учителя бастуют

Я пишу эту статью с мыслью о лучшем друге. В этом году его направили в REP+, как и меня когда-то. И он впервые за пять лет преподавания в школе столкнулся с профессиональным выгоранием. О своем опыте он рассказывал мне моими же словами. Помощь в таких сложных учебных заведениях можно ждать только от коллег, которые сами нередко оказывались в похожих ситуациях — а иногда до сих пор в них находятся.

У каждого свои способы борьбы с профессиональным выгоранием и депрессиями, с точки зрения здоровья не всегда разумные: помню, учитель математики советовал мне напиваться каждые выходные, чтобы снимать стресс.

Я пишу эту статью с мыслью о лучшей подруге, которая уже давно внутри французской государственной общеобразовательной машины. В этом году она целый учебный год заменяла учительницу, однако летние каникулы ей не оплатят, так как ее контракт не был продлен до конца года: не хватило недели. Пособие по безработице ей не положено, и на лето в очередной раз она осталась без денег.

Некоторые считают, что учителя во Франции многого требуют, когда ходят на забастовки, отменяя занятия. Учителя отстаивают свои и без того шаткие права. В том числе и тех, кто «на замене».

Полная ставка учителя в школе или лицее — 18 часов преподавания в неделю. Бывает, что и больше, но дополнительные часы оплачиваются, а также идет надбавка, если ты классный руководитель или руководительница. У французских учителей сравнительно небольшая заработная плата. Это далеко не самые высокие заработки в Европе: у немецких или испанских коллег больше.

В начале карьеры школьный учитель получает примерно 1426 евро с учетом вычета налогов. Этот год называется стажем. Он обязателен после прохождения конкурсов CAPES или Agrégation. Agrégation изначально позиционируется как университетский конкурс, и professeur.e agrégé.e (тот, который сдал agrégation) в среднем учебном заведении преподает не 18, а 16 часов в неделю. Также его зарплата выше, чем у учителя или учительницы с CAPES. Далее идет la titularisation (официальное назначение на должность), тогда месячная зарплата составляет около 1640 евро в месяц с учетом вычета налогов. Для сравнения: минимальная заработная плата по стране составляет 1235 евро.

Безусловно, чем больше стаж преподавания, тем больше зарплата. К тому же в трудных учебных заведениях REP и REP+ существует дополнительная выплата. Когда я преподавала в колледже три года назад, это было 100 евро ежемесячно к зарплате. Кажется, сейчас ее повысили.

Другой камень преткновения — это количество каникул, которым вечно попрекают учителей и преподавателей. Однако они даны для работы: составления учебных планов на следующий год; обновления программ и т. д. Конечно, проверять никто не будет. Тут уже каждый отвечает за себя сам.

Тем не менее относительно стабильная зарплата и два месяца каникул не защитят от рисков распределения на другой конец страны, от инцидентов, которые могут нанести вред здоровью, и от профессионального выгорания. Именно поэтому существуют синдикаты, которые приходят на помощь в трудной или спорной ситуации и борются за права учителей.

В частности, в 2018–2019 году проходили массовые забастовки в связи со школьной реформой, которая касалась сдачи выпускных экзаменов и в корне меняла процесс обучения: она ставила под удар многие дисциплины на выбор типа третьего иностранного языка. С новой реформой были не согласны многие учителя, лицеисты и студенты и выходили бастовать против нее.

Говорят, когда в колледж, где я преподавала, пришло новое руководство, там стало лучше и спокойнее. Мой коллега и друг даже организовал там ателье по русскому языку. Bravo!

Но и моя школьная одиссея на этом не заканчивается — у меня, конечно, был с тех пор и хороший опыт.

Другой опыт преподавания

После ухода из школы я полностью переключилась на преподавание русского языка и вела занятия в четырех разных местах. Одним из них был французский общеобразовательный лицей, где я проработала учительницей на замене несколько месяцев.

Русский язык во Франции преподают в небольшом количестве учреждений: обычно у них хороший рейтинг, отличная успеваемость и мало проблем с дисциплиной. Лицей, в котором работала я, был одним из первых в рейтинге лучших школьных учреждений своей области.

Это был совершенно другой опыт для меня.

Ребята в лицее старше, потому что во Франции среднюю школу оканчивают позже, чем в постсоветских странах, в 15–16 лет — а потом предстоит три года лицея, сдача выпускных экзаменов и получение аттестата о законченном среднем образовании (Baccalauréat). Бывает даже, что некоторые уже совершеннолетние.

У них другие интересы и мотивация. Большинство планируют поступить в университет, некоторые — пройти подготовительные курсы для поступления в престижную школу инженеров. Многие из них выходцы из диаспоры и говорят по-русски. В дальнейшем они хотели бы изучать международную экономику или пойти на такую специальность, где знание двух или трех иностранных языков им пригодится. Каждый выбирает русский язык по своим личным соображениям: русскоязычные родители или русские корни, интерес к русской культуре и т. д.

А в колледже, где я преподавала до этого, дети из сите будто находятся в анклаве, откуда выберутся далеко не все.

Помню, одна коллега рассказывала мне, что ее ученики в сочинении на тему «Кем я хочу стать в будущем» написали, что хотят не работать и получать пособие. Они дезориентированы и потеряны.

Я отлично провела те два месяца в лицее, несмотря на то, что у меня было по 25–30 часов занятий в неделю вместо обычных 18. Когда я уходила, ребята подарили мне цветы и поблагодарили за работу. Было приятно. Потом мы с ними поговорили об их интересах, целях, перспективах.

За тот недолгий период ко мне вернулись решительность и уверенность в своих знаниях. Я стала той, чье мнение уважают, той, к кому прислушиваются, той, кем интересуются, а не размазывают по стене.

Как стать преподавателем русского во Франции

Во Франции невозможно просто так начать преподавать русский язык в учебном заведении: нужен диплом по специальности. После магистратуры по современной французской литературе в университете Лион-2 я окончила магистратуру по русистике в университете Лион-3. Без магистратуры преподавать не получится.

Получить место в школе сложно. Во-первых, русский язык изучают не везде, поэтому все часы ведет, как правило, один/а учитель/ница. Во-вторых, чтобы за тобой было закреплено место, нужно сдать конкурс CAPES или Agrégation.

Кроме того, после школьной реформы 2019 года русский язык теряет в популярности: раньше в основном его выбирали третьим языком (langue C), а сегодня третий язык не так важен, как два первых иностранных языка (langues A et B) и по нему нет финальных экзаменов. Раньше ученикам было выгодно изучать третий язык, а сейчас это не дает особых преимуществ. Часы преподавания русского заметно сократились за последние два года. Следом исчезают места учителей. Будущее русского языка во французских школах нестабильно.

Стоит ли идти преподавать в школу

Нужно понимать, что работа учителя/льницы не заканчивается никогда. Даже во время каникул. Идешь на работу, думая о занятиях. Возвращаешься домой с мыслью о том, какие упражнения дать завтра, какие сделать таблицы и прочее. А ведь еще надо проверять задания и письменные работы.

Если говорить о дисциплине, многое зависит от учреждения и руководства. Бывают школы с плохой успеваемостью, однако у учеников нет проблем с поведением. Предугадать невозможно. Можно только проверить на себе. От тебя как от преподавателя зависит многое.

Думаю, главная проблема молодых учителей в том, что они приходят работать в школу с совершенно фантазийными ожиданиями, которые рушатся, как только они входят в дверь кабинета.

Некоторые сдают конкурс, приходят в учебное заведение и понимают, что эта работа им не подходит. Но если уходить, то теряешь многое: конкурс, опыт. Если захочется вернуться, придется начинать всё с начала. В этом плане поработать учителем/льницей на замене даже полезно. Можно проверить себя и преподавать «без обязательств». Закончился контракт — можно идти работать в другом месте.

Мой опыт преподавания был контрастным. Во многом — фундаментальным и определяющим. После полутора лет учительствования в REP+ вряд ли что-то сможет меня шокировать. Когда сегодня мне рассказывают про стулья, летящие в учителей, ножи на уроках или пылающие машины у школьного входа, я сочувственно пожимаю плечами — знаю, о чем идет речь.

Советов никогда не даю. Не думаю, что они будут эффективны. К тому же тогда я сама не смогла найти действенный подход к процессу обучения. И поняла, что не справляться — тоже нормально.

Если меня спросят, стоит ли идти преподавать во французскую школу, отвечу так. Стоит, если вы понимаете, что вас там ждет и готовы быть гибким/гибкой. Ради зарплаты или статуса идти в эту профессию ни к чему.

‏Source knife.media