Я смотрел на дно пролетающего автобуса. 

Автобус был огромным. Его черные трубы извергали пламя, десятки вентиляторов корректировали курс. Я помнил еще те дни, когда подобное считали чудом. Когда хвалили пришедшего в наш мир Бога. 

Я в него верил. Ровно до того момента, как он стал не красивой сказкой, а реальностью. Тогда-то мне и пришлось снять крест — все оказалось совсем не так, как я думал. Бог оказался совсем не таким. 

Я нащупал в траве красно-золотую ракушку — дар летающих островов. Она была прекрасна внешне и по ощущениям. Бархатная, нежная. А еще из нее доносился настоящий рокот моря и крики чаек, а не тот шум, что был в ракушках старого мира. 

Подарю кому-нибудь. 

Из окна плавно опускающегося вниз автобуса на меня изумленно смотрели новые дети нового мира. Красивые. Умные. Ясноглазые самородки, гении доброты. 

Я улыбнулся и отсалютовал им рукой, сжимающей ракушку. 

Солнце выглянуло из-за пурпурного облака и его лучи вонзились в мое тело, согревая его, даря блаженство. Моих ощущений сейчас почти никому не понять. Я жил до пришествия бога. Я жил в мире, где была еще зима. Где чувства были притуплены и искажены. Где человек имел немного времени от рождения и до смерти. Где не было летающих автобусов. 

И летающих островов. 

Я последний раз за этот вечер взглянул на ласковое небо. Накинул плащ. И, рассмеявшись, прыгнул вниз. 

Пассажиры автобуса завопили. Я слышал их крик, полный ужаса, и наслаждался. Свист воздуха и детский визг. Прекрасно. 

Новые люди во всем лучше старых. 

Но они не умеют летать.

Полы плаща превратились в крылья самолетика из черной бумаги — я летел. 

Солнце садилось. Оно закатывалось за горизонт, и пусть я видел в новом мире куда больше, чем в старом, этот закат меня не очаровывал. 

Я не видел ничего красивее, чем заката в последний день перед пришествием. Я стоял тогда на крыше своего старого серого панельного дома. Рядом со мной были люди, которых любил, в которых верил...

А сейчас подо мной проносилась земля, огоньками суетились автобусы и машины, смеялся чудесный город. Близилась ночная тьма с ее волшебным небом. 

Рай. 

Я приземлился у входа в кабак. Упал. Должен был сдохнуть — но только поцарапал руки и испачкал плащ. Знаете, это нечестно. Кому-то крылья, другим — смерть. 

Нашего Бога славят лишь те, кто родился после Пришествия. У мира наконец появился настоящий творец, настоящая отдушина.

Люди уверовали в то, что наш шарик с океанами и неоновыми вывесками создала не случайность, а нечто большее. Это нечто свалилось на нас давно, или совсем недавно, черт знает — время теперь официально нелинейно. 

Многое изменилось, когда тело Бога приземлилось из ниоткуда на южную Азию, уничтожив все наиболее густозаселенные страны мира. 

На их месте теперь океан. Его прозвали Святым. Для меня он Мертвый. 

Вместе с тремя миллиардами людей, которым не повезло жить на юге, погибли еще и те, кто не выдержал Его силы. Мир в один миг стал абсолютно реален. Понимаете, к чему это привело?

Толкаю тяжелую дверь, захожу внутрь чистилища. Печально, но в кабаке много свободного места. Конечно. Здесь собираются такие, как я. Или почти такие. 

Те, кто еще остался от ветхого мира. 

— Марк! Дружище. Нальешь старому другу?

— Уже за один звук твоего голоса, летчик. Как там, наверху?

Привычное рукопожатие, стакан, дешевый коньяк. Я пью самый худший. Марк не берет с меня денег — мы с ним давно знакомы, и через многое прошли. 

Слепой кабатчик любит поболтать о прошлом. И будущем. 

— Как дочка, крот? Уже научилась читать?

— Ого! Ты спрашиваешь меня о детях. 

— А что такого?

— На твоем месте я бы не вспоминал о тех, кто в тебе больше не нуждается. Помнится, до Пришествия ты был лучшим учителем в нашей старой тридцатой школе...

— А ты до пришествия был зрячим. 

Мир круто изменился. И черт знает, что Бог дал, а что забрал. 

Марк хохотнул и, нащупав мою кружку, подлил еще. 

— Да, я был зрячим. А ты называл себя Создателем, Учителем, Мастером. Ты думал, что познал жизнь и историю. Ты считал себя гением, и многие были с тобой согласны. Но что теперь?

— Теперь я летаю. Потому что я был рожден для этого. 

— А у меня свой кабак. Потому что... Мне больше нечего делать. 

Мы долго молчали. Думали о себе, друг друге и этом чертовом рае с его чертовым Богом. Потом я вдруг вспомнил:

— Марк. 

— Да?

— Так как твоя дочка?

— Умнее всех нас. Три года, а умеет считать и учится петь. Она уже намного умнее меня... Мне так кажется. Я уже ни в чем не уверен, Рик. Я уже ни о чем не мечтаю — у меня все есть. Ты понимаешь... Новые дети — наказание для нас, стариков. Они во всем лучше. 

— Не во всем. 

— Рик, они умнее. Они сильнее. Красивее. Здоровее. 

— И много из них может летать?

— Ни один...

Марк вздохнул, как старая модель воздушного автобуса. Его толстые пальцы постоянно ощупывали все, до чего могли дотянуться — так старый крот видел. 

— Тебе рассказать, друг, какой сейчас вечер глазами зрячего человека?

— Ну, попробуй. 

— Истертая локтями барная стойка. Старый плоский телевизор в углу. Грязная старая музыка. На скамьях те, кто жил до Пришествия. Мрачные. Грустные. За окном райская ночь. 

— Ха, да ты меня за совсем инвалида принимаешь! Зачем сказал про музыку, Рик? Я слышу.

— Потому что не понимаю, как ты это слушаешь. Наш новый слух не позволяет считать то, что делали раньше, музыкой. 

— Мне нет дела до стандартов нового мира. Он меня не принял. 

— Тебя-то он еще принял, дружище...

Я помню, как выжившие музыканты спешно переписывали, переигрывали свои песни, ловили огоньки угасающей славы, пока новые гении не заполнили чужие наушники действительно великой музыкой. Мир еще не видел столько граней звука. Мир еще не чувствовал... Так. 

Я помню, что когда бог упал, мы встречали закат... Земля содрогнулась. Лежа на крыше хрущевки, я видел, как мои друзья истекают кровью. Как Марк выцарапывает свои большие добрые глаза. 

А я? Я, царапая ногтями бетон, наслаждался новыми ощущениями. 

Я был из тех, кто смог привыкнуть к новым глобальным настройкам. Возможно, я был свят или просто безгрешен, не знаю — но я не умер. 

Не умер. И не ослеп. 

Тогда я инстинктивно прыгнул с крыши и полетел. Подобно птенцу, который понял, как работает механизм жизни. 

Летаю до сих пор. Бегаю по небесным островам. Немногие могут чувствовать воздух так же, как я. Даже новые дети. 

— Ладно, Марк. Я пойду уже. Меня ждет кровать. 

— Забавно. 

— Что?

— Наш Бог упал, погубил большую часть человечества, даровал нам новые чувства и законы физики, наградил избранных невозможным, и... Ушел спать. 

— Ну да. И что?

— Мне кажется, что ему до нас нет дела. Иначе он бы вернул мне глаза... 

Марк вновь вздохнул. Так вздыхают только старики. 

— Этот мир скоро избавится от таких как я, Рик. Он новый. Он застыл, не развивается и не деградирует. У нас даже время нелинейное, ты понимаешь?!

— Марк, успокойся... Никто от нас не избавится.

— От тебя — нет! Ты молод и красив до сих пор, спустя столько лет!

— Времени больше не существует. 

— Нет, Рик, оно есть. Я старею, дочь моя взрослеет, а ты все тот же... Ты теперь умеешь летать. Дар от нового мира! 

Кабатчик ударил тяжелым кулаком по стойке. Сжал челюсти и прошептал:

— Ты не от прошлого мира, Рик. А вот я и прочие выжившие — не от мира сего. 

Я оглянулся и понял, что в кабаке сидят одни старики с потухшим взглядом. Один из них вдруг резко повернул голову в мою сторону — но смотрел он сквозь, в телевизор. 

— Мы все пережитки, Рик... Ты действительно уникален. И пусть новое поколение в тебе не нуждается — оно ни в чем не нуждается — ты часть этого мира! Его житель. А я гость. 

Я пытался что-то сказать, но Марк только махнул рукой. 

— Иди, летчик. Рассекай красивое небо, живи... Ты можешь и ты должен. Жить. 

Он опустил голову. Нащупал бутылку, стакан, и налил себе виски. Я взглянул на него, и, положив на стойку найденную ракушку, произнес:

— Спокойной ночи, друг. 

Марк не ответил. Он нащупал мой подарок и спрятал его в ладонях. 

Я вышел под небо, полное звезд. Взглянул на ласковые огненные шары, горящие в изящных медных фонарях. 

Это действительно мой мир. Мир вечного лета и нереальной реальности. Я ненавидел зиму, грязь и злых людей. 

Теперь их черт найдешь. Все изменилось. 

Где-то далеко в океане спит Бог. Он уже превращается в скалы, обрастает землей и деревьями. Пройдут тысячи лет в мире безвременья — и великое существо станет новым материком взамен уничтоженного... 

Никто уже не вспомнит, что когда-то приходил Создатель. То, что для было нормой, станет варварством. Новые ощущения — привычными. 

Спит Бог, и умрет так, и никто ничего не заметит. 

Я разбежался и полетел, прорываясь сквозь тернии и звезды. Надеюсь, упаду в чей-нибудь мир и принесу ему новые чувства. А потом засну. 

Ведь если бы мы были богами...

То обязательно уснули бы, убегая от всего этого ада.