Всем встать, суд идёт: Интервью с судьёй.
Черное Солнце
Судья — одна из самых закрытых профессий. Ходят слухи, что у них есть личное оружие, охрана и фантастическая пенсия, чуть ли не 100 тысяч. Один из столичных представителей фемиды согласился приоткрыть таинственную завесу и рассказать, что в этих домыслах правда, а что чистейший вымысел.
-Как вы пришли в профессию?
-Окончил юридический факультет МГУ, начал работать старшим юрисконсультом. Через 5 лет был назначен судьей. Абсолютно уверен, быть судьей нужно только по призванию. Работа отнимает огромное количество сил - как физических, так и моральных, и полноценно заниматься ей из карьерных или иных соображений, на мой взгляд, неправильно.
-Для вас есть дела интересные и не очень?
-Моя мама раньше часто спрашивала: "Есть у тебя сейчас интересное дело? Хочу прийти на слушания". Всегда отвечал: "Мама, скучных дел не бывает. Развод может быть интереснее любого убийства!" Что происходит на заседаниях, когда супруги делят имущество или устанавливается отцовство, - надо видеть и слышать!
Например, одно из последних дел никак не выходит у меня из головы: женщина убила новорожденного и спрятала его под шкаф. Она немного отсталая в умственном развитии, но, с другой стороны, додуматься перевязывать живот и скрывать беременность под просторной одеждой смогла.
Максимальный срок по данной статье - 5 лет, но следовать первому порыву судья не имеет права. Ей дали год, она решила обжаловать приговор, просит простить ее и снять обвинение. Попробуем понять мотивы содеянного и свершить правосудие.
Нельзя судить преступников только с позиций своего уровня интеллекта, своего образа жизни. Если считается, что так жить и поступать нельзя, это - лишь общепринятая точка зрения. Порой нам и во время суда говорят: "Поймите нас как люди!", на что неизменно отвечаем: "Мы - судьи!". Профессионализм судьи в том, чтобы понять подсудимого именно со своего места, и совсем не нужно "спускаться в зал" и становится одним из них.
-А разве не нужно понять преступника?
-Что касается попыток понять действия преступника, вернемся к делу о новорожденном. Подсудимая не вполне развита, ее мать ни о чем не подозревала, отцом ребенка оказался сосед, который просто ею воспользовался. Не было никакой возможности не только поднимать ребенка на ноги или воспитывать, но и просто предъявить его семье - и женщина выбрала единственный для себя выход. Несомненно, за это она понесет наказание, но судья обязан не ставить себя на место обвиняемых, а по максимуму изучить все причины содеянного.
Вот еще одно дело: двое молодых парней украли метры проволоки и сдали их как цветной металл. Выручили 128$, поделили выручку и накормили свои семьи. В принципе, район обесточен не был, никто особо не пострадал - и суд определил им условный срок, обязав возместить материальный ущерб.
Или другой пример: мужчину обвинили в краже и дали 4 года лишения свободы. Да, несомненно, он виноват, но можно ли четверых малолетних детей так долго оставлять без отца, если статья допускает менее тяжкое наказание? Давать шанс, на мой взгляд, нужно всегда, особенно если это - первое нарушение или дело о несовершеннолетних. Объясняю тем, кто идет на кражу якобы для содержания своей семьи: "Ваши семьи живут впроголодь, вы не в состоянии их обеспечить, но вот сейчас, если вас посадят на несколько лет, родным будет легче?"
-Как вы относитесь к судьям-женщинам?
-Считаю, если в судейском составе есть хотя бы одна женщина, выигрывает и само дело, и атмосфера его рассмотрения. То, что замечает женщина-судья, порой остается за кадром для мужчины, и наоборот. Женщины тщательнее вникают в нюансы, большее внимание обращают на социальные вопросы, на чисто человеческую подоплеку. Слабый пол строптив, его трудно сразу убедить даже в самых очевидных фактах, порой для дела это играет решающую роль.
Как распределяются дела между судьями? Почему кому-то достаются интересные процессы с полным залом журналистов, а у кого-то на заседании только судья, адвокат и подсудимый?
Все просто: слепой жребий. Получил дело, рассмотрел, получил следующее. «Повезло» — досталось резонансное. «Не повезло» — наоборот. Но если пришел новый человек, сразу вешать на него, условно, большую банду нецелесообразно. Руководство дает первые дела попроще, чтобы сотрудник к работе привык.
-То есть, получить резонансное дело — это «повезло?»
-Кому как. Если нет повышенного внимания к делу, нет шумихи вокруг, оно спокойно рассматривается в рабочей обстановке, не возникает особых личных проблем, не так страшно допустить ошибку. С другой стороны, конечно, приятно чувствовать, что твоя работа интересна людям, а знания и опыт востребованы. Потому отношение двоякое. Поначалу страшно, потом, на втором - третьем деле привыкаешь. Меня, например, уже не пугает повышенное внимание.
-А как относитесь к присяжным? Говорят, их очень сложно подобрать.
-Если провести опрос общественного мнения, спросить у людей, вы за суд присяжных? 90% скажет «да»! Это же самый справедливый суд, мы двумя руками за. Но когда направляем 200 повесток и приходит 20 человек... По-моему, вот оно, настоящее общественное мнение, на самом деле за суд присяжных голосует порядка 10-15, максимум 20%. А вообще, можно гордиться тем, как у нас поставлена работа с присяжными.
-А как обстоит дело с безопасностью судей? Вам когда-нибудь угрожали?
-У нас хорошо работает служба охраны. И безопасность присяжных заседателей, свидетелей тоже на высоте. Вплоть до того, что людям предоставляют жилье в другом регионе, меняют фамилии. У меня такие случаи были. Но чаще всего при необходимости человеку просто предоставляют охрану на время судебного следствия.
Помню одного интересного господина. Присяжным запрещено разглашать то, что происходило в совещательной комнате. Когда процесс завершен, решение принято, как правило, стараюсь встретиться с коллегами, поблагодарить их за работу и еще раз объяснить, все решения, которые тут приняты, нельзя разглашать. И вдруг буквально после этого монолога один из присяжных говорит: «Это я против голосовал! Знаете, почему?» Отвечаю: «Уважаемый! Вы и мне, и вообще никому не должны сообщать, кто как голосовал!» А он продолжает: «Я голосовал против, потому что рано или поздно он ведь выйдет! Вдруг я когда-нибудь встречу его на темной улице, и тогда скажу: ты помнишь, счет был 11:1? Так вот этот один был я!»
Как известно, в Москве гибли судьи, на Кавказе гибнут. Но лично мне не угрожали никогда. И с присяжными не было каких-то эксцессов, проблем. Всегда говорю присяжным: не бойтесь, приходите. И оплата вам гарантирована, и защита.
-Почему в России так мало оправдательных приговоров?
-У нас, в отличие, например, от англо-саксонской системы, своеобразная схема предварительного расследования. Раскрытием преступлений занимается уголовный розыск. Сотрудники службы собирают доказательства, ищут виновных лиц. У них глобальная задача — раскрыть все преступления. После того, как преступление раскрывается, дело передается следователю. А у него цель совершенно другая: необходимо, чтобы по делу, которое он подготовил, состоялся обвинительный приговор. И он ни при каких обстоятельствах не отправит в суд дело, по которому, с его точки зрения, нет бесспорных доказательств. А во многих странах, кто раскрывает преступление, тот и направляет дело в суд. У нас все сомнения часто гасятся на стадии следствия. И для того, чтобы система изменилась, требуется принять ряд достаточно серьезных законодательных и непростых структурных решений. При существующей же системе в массовых оправдательных приговоров не будет.
-Когда судья зачитывает приговор, то делает это бубнящим тоном. Конечно, суд - не театр, но ведь звучат важные слова для человека, которого осуждают, а они проговариваются скороговоркой. Почему?
-Уверяю вас: подсудимые больше всего хотят узнать, что будет сказано после слов «суд приговорил». На мой взгляд, требование того, чтобы суд зачитывал весь приговор, наверное, уже лет 60 как устарело. Я, например, на слух плохо воспринимаю большой объем специфической информации, и если приговор даже хорошо и внятно зачитывать, мне кажется, он большинству на слух все равно будет не совсем понятен.
Почти пытка: стоя слушать два-три-четыре часа…
...А иногда и несколько дней. Пережиток. Большинству просто необходимо услышать, какое было принято решение, и все. Видимо, многие коллеги понимают, что это никому не нужно, и стараются проговорить текст как можно быстрее.
-Может быть вообще не зачитывать?
-Это нарушение закона. Спасает, что в районных судах приговоры все-таки не такие большие. После таких важных дел, как дело ЮКОСа, когда к нему было приковано общественное мнение многих стран... Там люди вообще не понимали: как так приговор оглашают несколько дней? Везде зачитывает суд, что признан виновным, и все ясно. А потом, кому надо, прочитайте и подайте жалобу, по необходимости... В некоторых государствах судебные решения рассылают по почте заинтересованным лицам.
-В последнее время люди все чаще сбегают из-под суда. Почему таких беглых нельзя сразу заключить под стражу? Может им специально дают возможность уклонится от правосудия?
-Очень маловероятно. Большинство упреков в адрес судебной системы как раз носят противоположный характер: что суд всех подряд берет под стражу. Сейчас и общественное мнение требует, и закон предоставляет альтернативные возможности, такие как домашний арест. Народ побогаче стал жить, многие вносят залог. Думаю, во многих случаях это оправдано, особенно если нет оснований подозревать, что обвиняемые куда-то скроются.
-Но ведь скрываются...
-Это шаг отчаяния. Вот, одно из дел было, 12 лет человек бегал, 12 лет жил неполноценной жизнью. Сам себя серьезно наказал, в итоге его поймали, осудили и приговорили к лишению свободы. Ну куда он еще побежит?
-За границу уедет…
-Если есть основания считать, что уедет, как правило, избирают меру пресечения — содержание под стражей. Но кому он там нужен, за границей? Если у него много денег, то да, тогда следователи поступили неправильно, не выбрав определенную меру пресечения. Но мне кажется, такой серьезной и системной проблемы нет, и призывать судей брать всех под стражу, будет шарахание из одной крайности в другую.
-Вы обсуждаете с коллегами дело, которое сейчас ведете? Советуетесь?
-Назвать наши беседы обсуждением неправильно. Бывают советы по квалификации применительно к какому-то делу, если судья не находится в совещательной комнате. И то особой необходимости нет, вся судебная практика перед тобой.
-А с гособвинителем и адвокатами судья может общаться?
-Только в процессе.
-А если в коридоре с вами кто-то из них заговорил?
-Профессиональный мир тесен. Встретившись в коридоре, мы можем просто поговорить. Я и присяжным всегда объясняю: вы, конечно, не шарахайтесь от гособвинителя, потерпевшего или адвоката, если в один лифт вошли. Не надо просто обсуждать с ними ход процесса, вопросы доказанности или недоказанности, виновности или невиновности. Это неуместно и неоправданно. Сейчас все сделано для того, чтобы такие случайные и непроцессуальные контакты исключить. Судьи отделены от адвокатов и прокуроров дверью с электронным замком. Бывало раньше, какой-нибудь недобросовестный адвокат мог зайти в кабинет судьи, спросив, скажем, когда завтра заседание, а выйдя объявить, что он договорился о хорошем приговоре. Или, наоборот, гособвинитель зашел и прошептал на ухо: “Не смей выносить оправдательный приговор!” Сегодня такое исключено.
-А у вас нет друзей — адвокатов, или гособвинителей, с которыми вы можете пойти в кафе, в театр?
-Я вхожу в квалификационную комиссию Адвокатской палаты, то есть знаком со многими коллегами, со всеми поддерживаю хорошие, деловые отношения. Есть люди, с которыми учился вместе, начинал работать.
-Возможна ситуация, когда однокурсники встречаются в процессе по разные стороны?
-Конечно. Мои однокурсники работают адвокатами, участвовали в моих процессах. Я из этого секрета не делаю перед руководством. Мы учились вместе, знаем, как друг друга зовут, поздоровались, можем о футболе поговорить... Но о деле я разговаривать не буду.
-Вы уверены во всех своих приговорах?
-Большинство ошибок в любой профессии совершаются в начальной стадии, когда еще нет достаточного опыта, и на закате карьеры, когда человек уже перегорает. За все время службы у меня ни одного приговора отменено не было. Все приговоры, которые уходили в Верховный Суд, если и подвергались изменениям, то косметическим, не глобальным и принципиальным. На начальной стадии практики в районном суде, один из оправдательных приговоров был отменен. Человека освободили из-под стражи, и он тут же совершил еще одно преступление. Благо, несерьезное. Если бы серьезное, наверное, моя карьера закончилась бы. Когда его отменяли, мне казалось, что кассационная инстанция поступила неправильно, но затем, внимательно прочитав решение, узнав, как подсудимый себя повел, я с мнением коллег согласился.
До вынесения решения у меня бывают сомнения, не знаешь, как поступить, но после того, как все произошло — нет. Не буду говорить штампы, что ночами не спишь, потому что если не спать ночами и думать только о работе, с ума сойти можно, но многие решения даются непросто.
-На вас когда-либо пытались оказать давление как на судью?
-Как на судью нет, никогда, такие попытки были значительно раньше — когда еще работал в аппарате суда. Знаю, что до сих пор к некоторым из моих друзей обращаются определенные личности и просят о том, чтобы "как-то повнимательнее дело посмотрели". Но все кто меня хорошо знает, понимают - номер не пройдет.
Не все из таких просителей, конечно, имеют криминальные намерения — некоторым лишь хочется донести свою позицию, добиться правды. Но, как-то один мой товарищ сказал такому ходаку: "Если хотите, чтобы ваше дело было рассмотрено квалифицированно и справедливо, даже не заикайтесь ни о чем. Попытаетесь на него выйти, будет только хуже". На самом деле в узко профессиональной среде обычно известно какой судья подвержен давлению, а какой — нет. Хотя и здесь есть немало слухов, домыслов и фантазий.
-Вы считаете «обвинительный уклон» отечественной судебной системы мифом или реальностью?
-Обвинительный уклон – реальность, причем им страдает все общество в целом, а судья – лишь последнее звено. Пока для общества преступник – враг, а его защитник-адвокат – пособник врага, правило «Сначала казнить, а потом разбираться» будет жить.
-Как можно преодолеть проблему недоверия суда к доказательствам, представленным стороной защиты, в частности – к свидетелям, о которых становится известно только в судебном заседании, и к заключениям специалиста, получаемым адвокатами-защитниками на договорной основе?
-Никакие доказательства не имеют заранее установленной силы, в том числе и те, в которые свято верит адвокат. Моя позиция – адвокат для судьи не враг, а помощник, который вовремя должен посеять разумные сомнения относительно обоснованности выводов обвинения. В этом и состоит искусство защитника. Не важно, обратит он внимание суда на ошибочность обвинения репликой, передаст информацию в иной форме, главное, чтобы его услышали.
Мой личный анализ: 99 % жалоб, подаваемых адвокатами в порядке кассации или надзора, свидетельствует, что они не мотивированы, более того, подготовив многостраничный документ, адвокаты порой не видят реальных ошибок.
-А как вы относитесь к полиграфу, как к доказательству в суде?
-Сложившаяся практика применения полиграфа во многом порочна, ибо эксперты, как правило, выходят за рамки своих полномочий. В любом случае, заключение полиграфолога – одно из массы доказательств, подлежащих оценке.
-Опишите свой обычный рабочий день. Как долго готовитесь к судебным заседаниям? Сколько дел в среднем рассматриваете?
-Боюсь, что описание рабочего дня судьи испугает нормального человека. Кадровая ситуация в нашей сфере непростая: нагрузка вот уже на протяжении многих лет превышает в два-три, а то и четыре-пять раз нормальную.
Примерно 62 дела на судью. Что это означает? Что часть судей рассмотрела около 30 дел в месяц (это те, кто работал не весь месяц, а уходил в отпуск или болел), а часть - 120 дел в месяц, а кто-то по 50, 60, 70 или 80 дел.
При том рассмотрение кассационных жалоб осуществляется коллегиально, то есть судья участвует в таком же количестве судебных заседаний двух своих коллег, соответственно, в среднем с участием судьи, у которого в производстве свои 62 дела, рассматривается не менее еще 60.
К сожалению, процесс назначения новых судей довольно сложен и длителен, поэтому о немедленном исправлении возникшей ситуации говорить не приходится. Многие мои коллеги, в том числе и я, приходят на работу в восемь часов утра, а уходят иногда за полночь - такова реальность.
Судебные заседания проходят приблизительно с 9.20 и до 18.00 с перерывом на обед 45 минут. Часто задерживаемся в судебных заседаниях, поскольку дела все разные. Бывает участвует большое количество сторон, уместить выступления в стандартные двадцать минут графика не всегда возможно. Судебные заседания стараемся назначать с понедельника по четверг, освобождая пятницу для внутренней работы.
До начала заседаний и после их завершения судьи готовятся к процессам следующего дня, пишут постановления (проверяют проекты судебных актов, подготовленных помощниками), участвуют в аналитической работе по обобщению судебной практики. Так что обычный рабочий день, когда его начинаешь описывать, выглядит мало привлекательно, и совершенно непонятно, когда и за счет каких сил можно объять необъятное? Но стараемся, как можем. Главное, чтобы ни один приговор не шел в разрез с собственной совестью.