Весь невидимый нам свет

Время страусов

Они по-прежнему не возвращаются в Париж. Ее по-прежнему не выпускают на улицу. Мари-Лора считает каждый день, проведенный взаперти. Сто двадцать. Сто двадцать один. Она думает о передатчике наверху, как он рассылал дедушкин голос за море:
«Представьте себе кусок угля в вашей семейной печке»,
и он плыл, как Дарвин, от Плимута к Зеленому Мысу, к Патагонии, к Фолклендским островам, над волнами, через границы.
— Когда ты закончишь макет, — спрашивает она папу, — я смогу наконец выйти на улицу?

Он продолжает молча шкурить деревяшку.
Приятельницы мадам Манек приносят на кухню все более страшные, все более невероятные истории. Чей-то парижский родственник, о котором тридцать лет не было ни слуху ни духу, теперь пишет слезные письма, умоляет прислать каплунов, ветчину, кур. Зубной врач торгует вином по почте. Парфюмер поездом возит в Париж мясо и продает с баснословной выгодой.

В Сен-Мало жителей штрафуют за то, что они запирают двери, держат голубей или запасают мясо впрок. Трюфели исчезли. Игристые вина исчезли. Не смотреть в глаза. Не болтать у входа в дом. Не загорать, не петь, не гулять парочками по городским стенам в вечерние часы. Таких писаных правил нет, но все их соблюдают. Налетают ледяные ветры с Атлантики, Этьен баррикадируется в комнате брата. Мари-Лора, чтобы выдержать медленный ливень минут и часов, водит пальцами по раковинам в его комнате, раскладывает их по размеру, по видам, по морфологии, вновь и вновь проверяет порядок, убеждаясь, что не пропустила ни одной ракушки.

Ведь можно же ей выйти на полчаса? Под руку с отцом? Однако папа всякий раз говорит «нет», а из закутков ее памяти звучат голоса:
— Слепых девчонок заберут еще раньше, чем калек.
— Заставят их делать всякое.

За городскими стенами курсируют несколько военных судов; лен вяжут в снопы, грузят, вьют из него веревки, канаты или парашютные стропы; чайки в полете роняют устриц или мидий, и от внезапного стука по крыше Мари-Лора резко садится на кровати. Мэр объявляет, что введен новый налог. Приятельницы мадам Манек ворчат, что он их продал, что на этом месте нужен
un homme à poigne
[24]
, другие спрашивают, а куда же мэру деваться. Появилось даже выражение: «время страусов».

— А кто спрятал голову в песок, мадам, мы или они?
— Да, наверное, все, — тихо отвечает мадам Манек.

В последнее время она частенько задремывает за столом, сидя рядом с Мари-Лорой, а когда несет еду Этьену на пятый этаж, идет медленно, пыхтя. Почти каждое утро, пока все еще спят, мадам что-нибудь печет, затем, с сигаретой в зубах, уходит в город — отнести пироги или судки с рагу бедствующим и больным. Наверху отец Мари-Лоры трудится над макетом: шкурит, прибивает, пилит, измеряет — с каждым днем все лихорадочнее, будто торопится успеть к какому-то известному ему одному сроку.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь