«Тебе здесь умирать? Дай интервью – и пойдешь домой». Большой разговор с раковым больным, отсидевшим год за оскорбление Лукашенко

​ Алексею Романову 51, недавно он вышел из глубокской колонии — там он провел год якобы за оскорбление Лукашенко. А еще у мужчины онкологическое заболевание. Пока шел срок, у нашего собеседника нашли новую опухоль, а врач в больнице для осужденных пророчил скорую смерть — мужчина готовился к ней, а не к освобождению. Но 23 ноября он вышел на свободу, на следующий день вернулся домой и теперь возвращается к прежней жизни. Блог «Отражение» поговорил с Романовым.

250 рублей пенсии для онкобольного

— Одно из достижений Лукашенко — беженцам на границе помогает, ему ближе они, чем свои граждане, а я со своей маленькой пенсией… Так это еще пока находился в заключении, люди присылали помощь, а отовариваться можно только на определенную сумму, поэтому какие-то деньги оставались, — начинает беседу Алексей, инвалид второй группы, теперь уже бывший политзаключенный. — Сейчас ходил в Красный Крест, думал, помогут продуктами. Но нет — ничего не дали, разве что поношенную одежду предложили.

Весной 2020-го у Романова диагностировали рак ободочной кишки. Мужчина говорит, перед болезнью успел поработать в резиденции Лукашенко в Лясковичах.

— Проработал я там всего один день. Таскал плиты, мешки с цементом, плитку — делали вертолетную площадку. Потаскал тяжелое, ночью стало плохо. Пошел в туалет и вижу: все в крови. Сразу положили в больницу, сказали, что у меня рак. Удалили опухоль, треть желудка, три четверти поджелудочной, селезенку и 16 см кишечника. Еще есть угроза развития диабета. Вот с марта по июль я был на больничном. Сидел дома, никаких денег не было у меня. Потом пока эту пенсию мне начислили… жил только за счет добрых людей.

Пенсия у мужчины социальная — сначала, вспоминает, назначили 220 рублей, потом стали давать 258. А когда-то, вспоминает Алексей, жил и ни в чем себе не отказывал. Около 10 лет проработал вахтовым методом в России — летал на Ямал, строил дороги, предприятия, штукатурил, укладывал плитку, налаживал газовое оборудование. Со временем устал мотаться из Гомеля в Сибирь, хотел быть поближе к дому. Устроился на одно из минских предприятий монтажником магистрального трубопровода, обещали зарплату в 2,5 тыс. рублей, а на деле, по словам Алексея, коллеги летом получали 900, работая дотемна. Так снова полетел на Ямал.

Алексей рассказывает, что еще во время работы в Сибири с ним в поезде ехали украинцы, россияне: «Они говорили: „У вас такой президент!“ И я гордился! Не интересовался политикой, а потом меня довели. Пенсию собачью эту дали, вокруг одна была ложь». Так с лета 2020-го Романов ходил на пикеты Тихановской как волонтер.

28 июля 2020-го на пикете в Хойниках мужчина высказался в адрес Лукашенко, позже за это на него завели уголовное дело. До суда мужчину не задерживали, а 16 декабря того же года Романова приговорили к году колонии и взяли под стражу в зале суда. В тот день, по словам собеседника, у него начался приступ и конвоиры увезли его в местный ИВС, а оттуда на скорой — в больницу. Там он, прикованный наручниками к кровати, пробыл до утра.

— Пить не давали — только один глоток, к утру опухло все во рту. Я терял сознание, спать ночью не давали — стучали по полу ногами, наручниками по кровати, включали музыку. В туалет не хотели выпускать, а я ведь все время под капельницами… — рассказывает собеседник и своих первых сутках в статусе осужденного. — Мне предложили отказаться от лечения в Хойниках, перевели в гомельский СИЗО, оттуда дежурный врач отправила в больницу — меня проверили, но не положили: «Выживешь. В тюрьме за тобой будет уход, обращайся к Тихановской — она тебе поможет». В СИЗО я уже находился в санчасти, там врачи каждое утро приходили ко мне, относились хорошо.

Все лечение в колонии — укол и 10 таблеток

Наказание Романов отбывал в Глубокской колонии № 13. По его словам, относились к нему там строго, без поблажек, как и ко всем, но «по закону, не прессовали».

— Со мной поговорили: «Сиди спокойно, не шуми, никуда не влезай. Мы знаем, что ты инвалид, все будет по закону, но, если начнешь „пыжить“, будем применять к тебе законные меры воздействия». Я нормально сидел, выполнял все «подъем-проверка-отбой», телевизор не смотрел, чушь эту. Мне пришла подписка на «Новы час», но мне сказали, что газету отдавать могут только в ШИЗО.

Мужчине из-за инвалидности в колонии не назначили работу, не отправляли и, к примеру, чистить картошку или подметать территорию, поэтому в течение дня он был свободен — читал книги, отвечал на многочисленные письма. Встают в учреждении все в пять утра, отбой — в девять вечера. До сна можно ходить или сидеть. Романову из-за болезни назначали постельный режим с 14 до 16 часов, а во время приступов разрешали лежать весь день.

— У меня молитвословы были — ходил молился и за людей. Говорят, из таких мест Бог быстрее слышит. Можно было выйти из секции в локальную зону, походить. Локальная зона — это девять средних шагов в ширину и 59 в длину. Там проводили проверки, можно было после работы посидеть. На этом участке бывало по 300−400 человек.

В целом мужчина признается, что режим на здоровье сильно не сказывался, но из-за заболеваний были трудности с питанием, случались приступы:

— Например, из-за хронического панкреатита, панкреонекроза мне нельзя есть супы, бобовые, капусту. А ее давали часто, особенно весной, еще и тухлую. Бывало, капусты этой нахватаешься — и сразу приступ, идет кровь из заднего прохода. Если дадут овсянку на обед — поем и ухожу. Отовариваться (тем, у кого общий режим) можно было на 174 рубля в месяц, я покупал себе каши, куриную или говяжью колбасу, немножко сала, макароны быстрого приготовления — уже вечером запарю, покушаю или чай с печеньем попью.

Когда начинались приступы, мужчина шел в санчасть. Но помочь ему там особо не могли:

— Если съем что-то такое или наоборот голодным хожу — начинались боли сильные, резь, приходилось бежать в санчасть за уколом — одно спасение, лечения там никакого не было. Я с инвалидностью был один, как только становилось плохо, шел в санчасть. Правда, там лекарств очень мало — укол-тройчатка (смесь анальгина, димедрола и папаверина), ибупрофен, какое-то время еще был ангримакс, дали кеторолака 10 таблеточек. Я их растягивал, ломал и пил по половине.

Другие заключенные к политическим относились нормально, говорит Романов, «все понимали». Правда, бывало, упрекали, когда отменили посылки.

— У меня сейчас в Беларуси очень много друзей. Мне люди высылали и бандероли, и деньги на отоварку. Вы даже не представляете, насколько я благодарен белорусам, которые от себя, от своих детей отрывали и присылали мне — кто по 20, кто по 30 рублей, — голос Алексея дрожит. — Потом мне сказали: вышло указание, что деньги не от родственников будут высылать назад, бандероли, посылки запретили. Даже стоял вопрос запретить переписку со всеми, кроме родных. Как мне объяснили, все из-за нас, как они говорят, «змагаров». Хотя мы обычные граждане, которые любят свою страну. Вот у меня знакомый жил гражданским браком с женщиной, она ему несколько раз высылала посылку за 50−70 рублей, а ее не принимали. И, естественно, ребят в заключении это озлобляет.

Новая опухоль и «интервью-раскаяние, чтобы полечиться нормально»

Еще в гомельском СИЗО перед Новым годом с Романовым связывался Воскресенский, писал, что знает о его здоровье, интенсивно работает над «примирением сторон и скорейшим освобождением». Алексей говорит, в то время даже не знал, кто это, в ответ спросил, как тот собирается примирять силовиков и власть с семьями задержанных, погибших. Через время Воскресенский объявился снова, предлагал писать прошение о помиловании на имя Лукашенко.

В мае 2021-го активист согласился. В колонии у него участились боли, появилось новое образование. Как поясняет Романов со слов медиков, в прооперированном месте на поджелудочной железе образовалась киста. Об этом мужчина узнал на обследовании в Глубоком в апреле, в июне его возили на МРЭК — продлили группу. В это время от мужчины на волю родным и друзьям приходили тяжелые письма. В них он говорил, что очень устал от боли — «скорее бы умереть».

— Врач точно не сказала, что образование доброкачественное, я понимал, что нужны обследования, — рассказывает Алексей, по его словам, в колонии он просил отправить его в больницу, жаловался по два раза в неделю. — В медчасти сказали: у нас квота — отправлять можно шесть человек, вот кто-то вернется — поедешь ты. Потом меня отправили в «РБ».

Так Алексей называет Республиканскую больницу для осужденных при СИЗО № 1. Оттуда, по его словам, возили и в Боровляны. В больнице помощь была доступнее — больше лекарств, быстрее можно было достучаться до врача. Было спокойно, «как на воле», кормили лучше, телевизора и газет не было — вместо них давали книжки — про Ленина, «Человек с ружьем». Там мужчина провел около полутора месяцев, там услышал, что жить осталось полгода.

— Врач сказал, что у меня рак предстательной железы, осталось максимум полгода. Говорит: «Я тебя понимаю, мне тебя по-человечески жаль. Ну что тебе здесь умирать? Дай интервью, успокоишь народ — я буду содействовать, чтобы тебя освободили. День-два-три — и пойдешь домой, там полечишься нормально». Ну я и согласился. Пообещали сделать операцию, хирург стала готовить меня к ней.

К Романову приходили сотрудники информагентства «Минск-Новости», вышла публикация, в которой он говорит, что раскаивается, «многое переосмыслил». Так цитирует его издания: «Раньше я не ценил того, что делает для Беларуси Лукашенко. Благодаря ему в нашей стране мир, порядок, стабильность. < … > У нас хорошая медицина, социальные гарантии… Мне, как инвалиду, выдают бесплатные лекарства. Я искренне сожалею о том, что сделал, и теперь понимаю, что не имел права говорить плохо о человеке, который посвятил свою жизнь родной стране».

— Это ваши слова, или вам сказали это произнести?

— Ну, как вы думаете, мог я такое сказать? Произнес эти слова я, да, — отвечает Алексей. — Я извиняюсь в том, что не имел права оскорблять кого-либо. Не должен был опускаться до уровня оскорблений.

Думал, что домой уже не вернется

Мужчина надеялся, что его отпустят домой, но через полторы недели после интервью вернулся в колонию. Воскресенский больше не писал, помиловали другого заключенного — жлобинчанина Александра Боброва.

— Доктор меня напугал тогда, и я знал, что домой уже не вернусь. Просил в письмах за меня молиться. Думал: все, здесь меня и похоронят. Другие зеки говорили: «Здесь умирают, ты тут не выживешь». Я выживал как мог. Не стучал, не предавал, — вспоминает Алексей, как вернулся после Республиканской больницы обратно. Говорит, самочувствие не улучшилось, но администрация стала относиться лояльнее. — Никто меня не трогал, лежал себе спокойно. Я понимаю, что это после интервью. А приступы все равно бывали. Перед самым освобождением снова кровь шла, хотя я уже знал, что опухоль доброкачественная — мне объяснили, когда пришли «стекла» из больницы, диск с КТ. Говорили: жди плановую операцию, мы тебя поставили очередь, но в Глубоком такого не делают, да и сейчас ковид.

Операцию Романов так и не дождался. 23 ноября его отпустили. На следующий день мужчина был уже в Гомеле, пару дней побыл дома, отдохнул, после выходных записался к врачу.

— Пока [чувствую себя] нормально. От радости, может, эйфория — знаете, дома и стены лечат. Сижу строго на рисе, без соли, на гречке. Чаю попью крепкого — мне легче. Конечно, хочу сделать операцию. Ходил в больницу, где был год назад, там очень хороший, талантливый врач, говорит подождать — пока тяжелая ситуация с коронавирусом.

— Не жалеете о том, что вышли на тот пикет в Хойниках и отсидели год?

— Нет, ни о чем я не жалею. Но упаси меня Бог еще раз попасть в тюрьму.

— Вы много даете интервью после освобождения, общаетесь с журналистами. Вам не страшно?

— Я ничего не боюсь уже. Знаете, я не преступник, никого не оскорбляю, не призываю [ни к чему]. Раз белорусов устраивает, все тихо и мирно, вон Сергея [Тихановского] в СИЗО судят… Каждый народ достоин своего правителя, так, кажется, говорится? Народ у нас такой добродушный, просто кто-то пользуется этой добротой.

​