Тайная история

Он скрылся в ванной. Было слышно, как он, то и дело чихая, напевает что-то себе под нос, потом все заглушил шум воды. Поняв, что минутой он не ограничится, я пошел на кухню, налил себе апельсинового сока и положил в тостер пару ломтиков хлеба с изюмом.
Обшаривая полки в поисках кофе, я наткнулся на банку «Хорликса». Этикетка смотрела на меня с упреком — только Банни в нашей компании пил солодовое молоко. Я задвинул банку в самый угол, спрятав ее за горшочек кленового сиропа.

Кофе был уже готов, а я расправлялся со второй порцией тостов, когда в прихожей щелкнул замок, хлопнула дверь, и на кухню заглянула Камилла — этакий постреленок с немытой головой и осунувшейся бледной рожицей.
— О, привет.
— Привет-привет. А я тут как раз завтракаю, присоединяйся.
Камилла села рядом:
— Как все прошло?
Пока я рассказывал, она подхватила с моей тарелки намазанный маслом тост и рассеянно сжевала его.
— Как он, нормально? — спросила она, когда я умолк.

— Да, вполне, — ответил я, хотя и не совсем понял, что имеется в виду под «нормально».
Камилла встала налить себе кофе.
Холодильник выводил свои рулады, откуда-то снизу доносились слабые звуки радио: под хоровое мычание коров слащавый женский голос распевал песенку про йогурт. Камилла внимательно осматривала полки, пытаясь найти чистую чашку.
— Знаешь, мне кажется, тебе стоит выбросить ту банку «Хорликса», — сказал я.
Она ответила не сразу:

— Знаю. В шкафу еще его шарф валяется — он забыл его, когда уходил от нас в последний раз. То и дело на него натыкаюсь. Запах сохранился до сих пор.
— Почему не выкинешь?
— Все надеюсь, что он сам исчезнет. Что в один прекрасный день я открою шкаф, а шарфа там нет.
— Слышу знакомый голос! — воскликнул Чарльз. Видимо, он уже давно стоял на пороге, слушая наш разговор. Он был в одном халате и, как всегда, когда хотел скрыть, что пьян, тщательно выговаривал слова:
— Я думал, ты на занятиях.

— Только что вернулась — Джулиан отпустил нас пораньше. Ты как?
— Восхитительно, — ответил Чарльз, прошлепав на кухню. Отпечатки босых ног тут же испарялись с томатно-красного линолеума.
Обойдя Камиллу, он взял ее за плечи и вкрадчиво склонился над ухом:
— Как насчет поцелуя непутевому братишке?
Камилла повернула голову, чтобы чмокнуть его в щеку, но он обнял ее одной рукой за талию и, крутанув к себе, поцеловал прямо в губы.

Принять это за братское лобзание было невозможно, это был жадный поцелуй любовника, цель которого — застать врасплох, смутить, распалить. Халат на Чарльзе распахнулся, обнажив грудь; пальцы погладили нежную шею, скользнули по ней вниз и остановились, дрожа, на медовой коже над самым краем блузки.

Я не верил своим глазам. Камилла не отпрянула, даже не шевельнулась, а когда Чарльз разжал объятие, придвинулась к столу и, как ни в чем не бывало, потянулась за сахарницей. Пахло перегаром, разгоряченным влажным телом, сладковатым лосьоном после бритья. Звякнула ложечка. Камилла сделала глоток, и тут я вспомнил: она не любила сладкий кофе, она всегда пила кофе с молоком, но без сахара.
Потрясенный, я чувствовал, что надо что-то сказать, не важно что, но в голове стоял туман.

Молчание нарушил Чарльз.
— Умираю с голода, — объявил он, подтягивая пояс и с воодушевлением заглядывая в холодильник. — Лично я собираюсь соорудить яичницу. Еще кто-нибудь будет?

Я вернулся домой, принял душ, немного поспал, а ближе к вечеру отправился к Фрэнсису.
— Заходи, заходи! — воскликнул он, сопровождая приглашение бурными жестами. Его письменный стол был завален книгами, в переполненной пепельнице дымилась сигарета.

— Что там вчера случилось? Чарльза на самом деле арестовали? Генри как воды в рот набрал. Кое-что сообщила Камилла, но подробностей она и сама не знала… Присаживайся. Выпить хочешь? Чего тебе налить?

Пересказывать Фрэнсису драматические события было, как обычно, сплошным удовольствием. Подавшись вперед, он ловил каждое слово, в нужных местах издавая изумленные, возмущенные или сочувственные возгласы. Когда я дошел до конца, он засыпал меня вопросами. В любой другой ситуации, польщенный этим экстатическим вниманием, я растянул бы беседу надолго, но в тот раз после первой же паузы я сменил тему:
— А теперь хочу у тебя кое-что спросить.
Прикурив, Фрэнсис захлопнул зажигалку и нахмурился:

— Хм, ну попробуй.
Я перебрал несколько разных формулировок и в итоге решил, что, если хочу получить однозначный ответ, лучше прибегнуть к самой простой:
— Как ты считаешь, Чарльз и Камилла спят друг с другом?
Фрэнсис как раз глубоко затянулся и, услышав вопрос, поперхнулся дымом.
— Так что?
Но он только кашлял.
— С чего ты взял? — давясь, выговорил он наконец.
Я рассказал об утренней сцене. Он слушал, потирая слезящиеся глаза.

— Это ничего не значит. Он, наверно, просто еще не совсем протрезвел.
— Ты мне не ответил.
Он отложил сигарету в пепельницу:
— Ладно. Если хочешь мое мнение: да, я считаю, иногда спят.
Повисло молчание.
— Не думаю, что это случается часто, — продолжил он. — Впрочем, не знаю. В свое время Банни утверждал, что как-то раз застал их за этим.
Я удивился еще больше.

— Я не в курсе деталей — говорю со слов Генри, это ему он все рассказал. Видимо, у него был ключ, а ты же помнишь его манеру вламываться без стука… Стоп, мне показалось или ты о чем-то подумал?

— О чем я должен был подумать? — ответил я, изобразив искреннее недоумение, хотя промелькнувшая тревожная фантазия впервые посетила меня еще на заре знакомства с близнецами. Я объяснял ее проекцией собственного желания, винил свой извращенный ум и больное воображение, — ведь он ее брат, они так похожи… Как бы то ни было, мысль о них в постели вызывала, помимо предсказуемых чувств — потрясения, зависти, стыда, — еще одно, куда более острое ощущение.

Фрэнсис не сводил с меня глаз, и внезапно я понял: он отлично понимает, что у меня на уме.

— Они очень ревнуют друг друга, — сказал он. — Он ее — гораздо сильнее, чем она его. Раньше все их нежные прозвища и шутливые препирательства казались мне этакими очаровательными отголосками совместных детских игр; даже Джулиан частенько поддразнивал их на этот счет… Но я — единственный ребенок, Генри — тоже, что мы можем обо всем этом знать? Помню, мы с ним говорили, как, наверное, было бы весело, будь у нас в семьях сестры. — Он усмехнулся. — Да уж, похоже, то еще веселье. То есть я вовсе не считаю, что это так уж дурно с моральной точки зрения, но оказывается, братско-сестринские отношения вовсе не столь просты и беззаботны, как хотелось бы думать. Они могут выливаться в отвратительные формы. Прошлой осенью, когда мы…

Он не закончил фразы и некоторое время молча курил, досадливо морщась.
— Так что произошло?
— Конкретно? Не могу сказать. Я мало что помню, хотя общий настрой, конечно, ясен… — Он покачал головой. — После той ночи все стало понятно. До этого в принципе все тоже догадывались, но такого от Чарльза никто не ожидал…
Он уставился в пространство, потом встряхнулся и достал очередную сигарету:

— Не знаю. Вряд ли этому можно найти объяснение. Хотя, с другой стороны, все, может быть, очень просто: они ведь всегда жили вместе, всегда были близки. И все-таки… Знаешь, я далек от ханжества, но подобная ревность меня поражает. Одно могу сказать в защиту Камиллы: она гораздо спокойнее относится к таким вещам. Впрочем, возможно, у нее нет другого выхода.
— К каким — таким вещам?
— К тому, что Чарльз спит с другими.
— С кем?!
Фрэнсис отхлебнул виски:

— Со мной, например. Не удивляйся. Если б ты пил столько, сколько он, я бы, скорее всего, и с тобой уже переспал.
Наверное, его высокомерно-циничный тон покоробил бы меня, не улови я в нем легкую меланхоличную нотку. Прикончив виски, Фрэнсис поставил стакан на стол и продолжил:

— Это было всего раза три или четыре. Впервые — когда я учился на втором курсе, а он на первом. Мы сидели поздно вечером у меня — пьянствовали, как водится. Шел дождь, расходиться не хотелось… Развеселая выдалась ночка, но посмотрел бы ты на нас наутро за завтраком.
Он криво улыбнулся:
— Помнишь ночь после смерти Банни? Когда Чарльз побеспокоил нас с тобой в самый неподходящий момент?
Я уже знал, что за этим последует.
— Вы ушли от меня вместе.

— Да. Он был очень пьян. Слишком пьян, если понимаешь. Что оказалось для него весьма кстати: на следующий день он притворился, будто ничего не помнит. Чарльз вообще подвержен загадочным приступам амнезии после ночи у меня в гостях. — Фрэнсис покосился на меня. — Делает вид, что ничего не было, и, главное, ждет, что я ему подыграю. Сомневаюсь, чтобы им двигало чувство вины, — по-моему, ему просто все равно, и вот эта его беспечная манера как раз меня и бесит.
Не знаю, что заставило меня ляпнуть:

— Он тебе очень нравится, да?
Я испугался, что Фрэнсис вспылит, но он и глазом не моргнул.
— Не знаю, — холодно произнес он, вытягивая из пачки сигарету пожелтевшими от курения пальцами. — Надо полагать, нравится. Мы старые друзья. Естественно, я не тешу себя иллюзией, что между нами есть что-то большее. Но я с ним неплохо позабавился, а вот ты вряд ли можешь утверждать то же самое насчет Камиллы.
Банни назвал бы это «предупредительным в голову». Я силился подыскать достойный ответ, но тщетно.

Фрэнсис, явно очень довольный тем, что ему удалось отыграться, не спешил закреплять преимущество. Он лениво откинулся в кресле, и вечернее солнце охватило его шевелюру пылающим нимбом.

— Печально, но факт: боюсь, и ему, и ей плевать на всех, кроме себя любимого и соответственно себя любимой. Они привыкли выступать единым фронтом, но, признаться, я вовсе не уверен, что они так уж пекутся друг о друге. Совершенно очевидно, что им доставляет извращенное удовольствие морочить людям голову… да-да, именно так, — повысил он голос в ответ на мой протестующий возглас. — Она, например, морочит голову тебе — я наблюдал это не раз. То же самое и в отношении Генри. Ты ведь знаешь, что он по ней с ума сходил, и, насколько я понимаю, с тех пор ничего не изменилось.

Что касается Чарльза… Вообще-то ему нравятся девушки, я гожусь, только когда он напьется. Но странное дело: стоит мне только проявить твердость, сказать себе «все, хватит!», как он тут как тут — такой ласковый, такой понимающий, ну просто душка… И я снова и снова наступаю на те же грабли.
Он помолчал.

— В нашей семье красавцев не водится — все больше этакие жерди, кожа да кости, нос крючком. Может быть, поэтому я склонен считать красоту проявлением исключительных внутренних достоинств, с которыми она на самом-то деле не имеет ничего общего. Я гляжу на изящно очерченный рот или глаза с поволокой и воображаю, что нашел родственную душу, начинаю мечтать о глубоком взаимном чувстве… Совершенно при этом не замечая, что целая стая уродов увивается вокруг той же персоны просто потому, что их околдовали те же глаза.

Он яростно смял окурок:

— Камилла, если б ей было позволено, вела бы себя так же, как Чарльз, но он держит ее в ежовых рукавицах. Ситуация — хуже не придумаешь. Он не отпускает ее от себя ни на шаг, а финансы его, к слову сказать, поют романсы… — то есть это совершенно не важно, — поспешно прибавил он, сообразив, с кем разговаривает, — но он-то обращает на это болезненное внимание. Очень гордится своей семьей, очень хорошо сознает, что сам тем не менее превращается в пьянчугу. Пожалуй, есть даже что-то римское в том, как ревностно он блюдет честь сестры. Банни и близко не подходил к Камилле, боялся даже взглянуть на нее. Само собой, он заявлял, что она не в его вкусе, но, подозреваю, внутренний голос ему нашептывал, что тут можно схлопотать по первое число. Ох ты господи… Помню, однажды, сто лет назад, мы ужинали в «Пекинской пагоде» — был в Беннингтоне такой нелепый китайский ресторанчик, недавно закрылся. Занавески из красных бус, статуя Будды на фоне искусственного водопада, все в таком духе. Мы увлеклись коктейлями, и Чарльз в итоге напился до положения риз. Я его не виню — мы все были хорошие, коктейли в таких местах всегда крепче, чем кажется, да и вообще, никогда не знаешь, чего туда плеснули. За рестораном был декоративный пруд — так, лужица с золотыми рыбками, — и через него на парковку вел мостик. Мы с Камиллой случайно отделились от остальных и стояли на этом мостике, сравнивая записки с предсказанием судьбы. У нее было что-то вроде: «Ждите поцелуя от прекрасного принца из ваших снов» — н

При упоминании Генри я впервые за весь вечер вспомнил о рассказе Чарльза про ФБР и еще об одном деле, также касающемся Генри. Я как раз обдумывал, стоит ли сейчас поднимать эти темы, как Фрэнсис внезапно объявил тоном, заставлявшим предполагать худшее:
— Знаешь, я сегодня ходил к врачу.
Я выжидающе посмотрел на него, но продолжения не последовало.
— А что с тобой такое? — спросил я, не выдержав этой игры в молчанку.

— Все то же самое. Затрудненное дыхание и боли в груди. Просыпаюсь посреди ночи и не могу сделать вдох. На прошлой неделе я ездил в больницу и сдал кое-какие анализы, но они ничего не показали. Тогда меня направили к невропатологу.
— И?
Он беспокойно поерзал в кресле:

— Безрезультатно. Эти местные докторишки ни черта ни в чем не смыслят. Джулиан дал мне координаты одного нью-йоркского специалиста — того самого, который вылечил шаха Израма от рака крови. Об этом все газеты писали. По словам Джулиана, это лучший диагност в стране и один из лучших в мире. Прием у него расписан на два года вперед, но Джулиан говорит, что может попробовать позвонить и договориться, чтобы тот принял меня вне очереди.

Оставив недокуренную сигарету тлеть в пепельнице, он полез за новой. В комнате было так накурено, что у меня начало першить в горле.
— Еще бы — дымишь как паровоз, а потом удивляешься, что у тебя одышка, — сказал я.

— И ты туда же! — взвился он. — Наслушался, что ли, идиотов этих вермонтских? Бросьте курить, сократите потребление алкоголя и кофе… Я уже полжизни курю. Думаешь, я не знаю, как влияет на меня никотин? От сигарет не бывает этих мерзких судорог, и пара глотков виски перед сном здесь тоже ни при чем. Кроме того, у меня налицо все остальные симптомы. Учащенное сердцебиение. Звон в ушах.
— От курения такое сплошь да рядом бывает.

Фрэнсис никогда не упускал случая поиздеваться над моими «калифорнийскими», с его точки зрения, оборотами речи.
— Сплошь да рядом? — язвительно переспросил он, имитируя мое простецкое произношение. — Че, прада?
Я посмотрел на него — небрежная поза, галстук в горошек, туфли от Балли — и подумал, как же мне осточертела эта лисья морда.
Я поднялся:
— Ну ладно, мне пора.
Злорадная усмешка сбежала с его лица.
— Ты обиделся? — спохватился он.
— Нет.
— Ох, ну я же вижу.

— Нет, не обиделся, — отрезал я. Эти панические попытки примирения раздражали меня куда больше оскорблений.
— Прости, пожалуйста. Не обращай внимания. Я пьян, я болен, я не хотел.
Я вдруг ясно представил себе картину: Фрэнсис, иссохший старик с трясущейся головой, сидит в инвалидном кресле. Напротив — другой старик, это я. Запертые вдвоем в прокуренной комнате, мы в сотый раз обмениваемся все теми же репликами: «Ты обиделся?» — «Нет». — «Обиделся?» — «Нет»…

После смерти Банни я часто думал, что акт убийства по крайней мере связал нас на веки вечные: мы не просто друзья, а друзья-до-гробовой-доски. Тогда эта мысль была единственным утешением, но теперь от нее хотелось выть. Навсегда, навсегда я повязан с ними одной веревочкой, и иного уже не дано.

По дороге домой на меня накатила черная тоска, и я уныло брел по кампусу, опустив голову, как вдруг услышал окликнувший меня знакомый голос. Я обернулся — по ступеням Лицея спускался Джулиан. Улыбаясь, он устремился мне навстречу. Его лицо светилось радостным удивлением, словно он только что думал обо мне и теперь не мог поверить, что счастливый случай тут же свел нас вместе:
— Ричард, дорогой мой! Как твои дела?
— Хорошо.

— Я как раз собирался прогуляться в Северный Хэмпден. Не составишь мне компанию?
«Если б он узнал, что мы сделали, он бы этого не пережил», — подумал я, зачарованно глядя в его лучистые глаза.
— Большое спасибо, я бы с удовольствием, но мне нужно идти.
Он пристально посмотрел на меня, словно пытаясь понять, что меня тревожит. В этот момент я ненавидел себя от всей души.

— В последнее время, Ричард, беседа с тобой стала нечастым удовольствием. Мне будет очень жаль, если наше общение сведется к вопросам и ответам на занятиях.
Я почти физически ощутил исходившие от него флюиды благожелательности и спокойствия, и на одно ошеломительное мгновение мне показалось, что невидимая рука приподняла жгучую тяжесть, камнем лежавшую на сердце. Я чуть не расплакался от неимоверного облегчения, но в тот же миг иллюзия рассеялась и отравленный груз вновь придавил меня к земле.

— У тебя действительно все в порядке?
«Он не должен узнать. Никогда».
— Да-да, конечно. В полном порядке.

Страсти вокруг кончины Банни в основном поутихли, но жизнь колледжа так и не вошла в прежнюю колею, более того, в каком-то смысле кардинальным образом изменилась. Рвение, с каким администрация принялась закручивать гайки в отношении наркотиков, в считаные дни положило конец многим добрым традициям. Прошли те времена, когда, возвращаясь затемно из библиотеки, у входа в Дурбинсталь вполне можно было увидеть кого-нибудь из преподавателей — скажем, экономиста марксистского толка Арни Вайнштейна (Беркли, выпуск 69-го) или потасканного лохматого англичанина, читавшего лекции по Стерну и Дефо.

Прошли и канули в лету. Я своими глазами наблюдал, как набыченные охранники разбирали подпольную лабораторию, вытаскивая на свет божий коробки, полные мензурок и медных трубок, а главный «химик» Дурбинсталя — тщедушный паренек из Огайо по имени Кэл Кларкен — стоял рядом и рыдал, глядя на гибель своего детища. Он так и не снял белый халат и высокие кеды — рабочую одежду, в которой застал его карательный рейд охраны. Преподаватель антропологии, который уже двадцать лет вел курс «Карлос Кастанеда: визионер и мыслитель» (зачет проходил в форме ночных посиделок у костра с пущенным по кругу косяком), взял «творческий отпуск» и отправился в Мексику. Арни Вайнштейн теперь проводил вечера в местных питейных заведениях, где пытался обсуждать марксистскую теорию с барменами. Потасканный англичанин вернулся к своему основному увлечению — ухлестывать за девушками в два раза его моложе.

В рамках новой программы «Молодежь против наркотиков» Хэмпден выступил принимающей стороной соревнования между несколькими колледжами, целью которого было выяснить, насколько студенты осведомлены о пагубных последствиях психотропных препаратов и алкоголя. Состязание было организовано в виде шоу-викторины, вопросы которой разработал Национальный комитет по борьбе с алкоголизмом и наркоманией. Шоу транслировались в прямом эфире по «ЭкшнНьюз-12», вела их уже знакомая нам Лиз Окавелло.

Викторина тут же снискала бешеную популярность, характер которой, однако, вряд ли обрадовал бы организаторов. Хэмпден выставил звездную команду — ударный взвод штрафников, перед которыми стоял выбор — «победа или смерть»: Клоук Рэйберн, Брэм Гернси, Джек Тейтельбаум, Лора Стора и не кто иной, как сам легендарный Кэл Кларкен в качестве капитана. Кэл подписался на этот проект в надежде, что в следующем семестре ему разрешат восстановиться в колледже, Клоук, Брэм и Лора скидывали таким образом часы общественной работы, Джек присоединился к друзьям за компанию. Собранные в могучий кулак, наши десперадос нанесли сокрушительное поражение командам Вильямса, Вассара, колледжа Сары Лоренс и легко вывели Хэмпден на первое место. Их коллективные познания, без преувеличения, потрясали — в считаные секунды они расправлялись с такими вопросами, как «Назовите алифатические производные фенотиазина» или «Опишите действие пи-си-пи».

Одним словом, хэмпденскому наркобизнесу был нанесен серьезный урон, и все же я ничуть не удивился, узнав, что Клоук остался верен своему ремеслу. Он разве что слегка усилил меры предосторожности. Как-то в четверг вечером я пошел к Джуди попросить таблетку аспирина. Я постучал, подвергся загадочному допросу (хриплый голос за дверью явно принадлежал не Джуди) и наконец был допущен в зашторенную комнату.

— Салют, — приветствовал меня Клоук, быстро запирая дверь и возвращаясь к столику с аптекарскими весами и зеркалом. — Чем могу?..
— Э-э, ничем, спасибо. Я вообще-то Джуди искал. Не знаешь, где она?
— Джуди в костюмерной, — сказал он, принимаясь за работу. — Я-то подумал, это она тебя сюда за чем-нибудь прислала. Ох, Джуди… Душевный, конечно, человек, но без наворотов, блин, жить не может, а это уже бес-кай-фо-во.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь