Страх

45

Около шести вечера Камиль была всего в получасе езды от места назначения.
Поезд «Евромед» с жадностью пожирал километры рельсов и мчался вдоль испанского побережья, открывая дали голубоватых пространств, белые соборы, бесконечные равнины, окрашенные в великолепный зеленый цвет благодаря средиземноморскому климату. Взрыв красок прямо в лицо.

Она сидела под работающим кондиционером, упершись лбом в стекло, полузакрыв глаза и пытаясь немного отдохнуть, несмотря на громкий гомон испанцев и туристов. Звучали разные акценты, прищелкивали языки.
Камиль думала о Николя Белланже.

Немного раньше она позвонила ему, чтобы сообщить о ходе своих поисков: может быть, появился шанс обнаружить ребенка Марии, понять часть истории Флоресов. А Николя вдруг поддался приступу безумия: решил присоединиться к ней в Валенсии, чтобы поужинать. А может, и вернуться вместе в Париж, чтобы подготовить ее визит к Стиксу.

Она согласилась на это бредовое предложение с удовольствием. Николя снова заговорил о том, что присутствие офицера судебной полиции, техника-криминалиста, придаст официальный характер ее поискам, однако молодая женщина отнюдь не была дурой: просто он искал предлог побыть с ней рядом.
Он явно увлекся ею.

И это было взаимно. Что-то властное обжигало живот Камиль изнутри. Словно крепкий алкоголь, который пьянил ее и ломал запреты. С другой стороны, она думала о Борисе и чувствовала себя виноватой. Их отношения были совсем другими, почти уважительными. Двое коллег, так долго работавшие вместе, которые все ходили вокруг да около, так и не осмеливаясь переступить черту.

Остановка поезда отвлекла ее от этих мыслей. Наконец-то она прибыла на Северный вокзал Валенсии, Estació del Nord. Едва сойдя с поезда, Камиль поймала такси и назвала адрес водителю: «Casa cuna Santa Isabel». Ему удалось понять ее испанский; он бросил взгляд в зеркало заднего вида и поехал, не задавая вопросов.

Погрузившись в свои мысли, связанные с расследованием, Камиль совершенно не видела город. Младенцы, похищенные франкистами… О чем конкретно шла речь? И каким боком это касалось Микаэля Флореса, согласно документам родившегося в парижской больнице Ларибуазьер? Какая связь между Марией Лопес и маленьким скелетиком с поврежденным черепом?

Она снова представляла себе лицо Марии Лопес, безумие, обитавшее в ней, губы, бормотавшие: «El diablo… El diablo…» Она отреагировала таким образом, увидев на снимке себя беременную и коснувшись собственного живота. Но кто был этот дьявол? Неужели ребенок?

Валенсия гармонично объединяла в себе кварталы старого города и самую современную архитектуру. Футуристические сооружения, дизайнерские здания, огромные стадионы. Некоторые стройки были еще не окончены, но уже казались заброшенными, похожими на невероятные наросты из стали и бетона. Следы ущерба, причиненного кризисом: больше ни у кого не было денег, чтобы финансировать эти циклопические работы. Камиль даже слышала разговоры об аэропорте, который так и не увидел приземляющиеся самолеты и был сегодня забыт или использовался как гоночная трасса для картинга.

На дорожном указателе было написано: «Calle de la Casa Misericordia».
Они приехали.
Такси остановилось перед высокой суровой стеной из красного кирпича, увенчанной решеткой с остриями и камерой. Камиль рассчиталась с таксистом и направилась к двери, которая выглядела бронированной. Бордовая вывеска на стене гласила: «Casa cuna Santa Isabel».

Было почти семь часов вечера. Камиль вытерла лоб платком и стала ждать в тени. Невыносимая жара все еще не спала, поэтому она обливалась потом. При заказе гостиницы она просила номер с хорошим кондиционером, рискуя подхватить простуду.

К ней направлялся мужчина с фиолетовой папкой под мышкой. Это был невысокий малый неприветливого вида, с пронзительным взглядом, одетый в кремовую рубашку и тонкие брюки того же цвета. Перебежав улицу, он уверенным шагом подошел к Камиль и протянул ей руку. Его рубашку на уровне подмышек украшали большие пятна пота.
– Хуан Льорес, у нас с вами назначена встреча, – сказал он на довольно приличном французском.
Молодая женщина вежливо улыбнулась:

– Камиль Тибо. Служу в криминальном отделе жандармерии.
– Я в курсе, Мариса мне вкратце объяснила. Эта жара в конце концов нас всех доконает. А как во Франции?
– То же самое. Пе́кло.
Льорес нажал кнопку интерфона. Камера была направлена в их сторону. Через несколько секунд дверь открылась.
– Тут настоящая крепость, но с тех пор, как я стал мелькать в массмедиа, они уже не осмеливаются отказывать мне во входе, – сообщил он.

Они прошли через сад с пышной зеленью и достигли большого здания, построенного полукругом и похожего на учебное заведение, трехэтажное, с серо-оранжевыми стенами. На крыльце появилась пожилая монахиня сурового вида в черном облачении.
– Мать настоятельница, – шепнул Хуан Льорес, – все такая же милашка. Только взгляните на нее: словно ворон на электрическом проводе… Подождите немножко.

Он подошел к ней, и они о чем-то поговорили минуту, после чего он вернулся к Камиль. Они уселись на скамье между двух пальм. Прямо напротив них в обсаженном деревьями пространстве возвышался металлический Иоанн Креститель.
– Нам в этих стенах совсем не рады, но это не важно. Здесь лучшее место, чтобы поговорить на эту тему. Мариса мне сказала, что вы разыскиваете похищенного ребенка?
Камиль показала ему фото Марии Лопес:

– Скажем так: дело, над которым я работаю во Франции, довольно запутанное. Но мы думаем, что на часть вопросов, которые оно поставило, ответы могут обнаружиться здесь, в Испании. Если судить по фотографии, Мария Лопес провела какое-то время в Casa cuna. А ее ребенок, вероятно, исчез, потому что официально у нее никогда не было ребенка.
– У нее был ребенок, но его похитили, – отрезал Льорес категорично. – Что вам известно о похищенных при Франко детях?
– Совершенно ничего.

Хуан Льорес посмотрел на оконные шторы, шевелившиеся слева от них, потом повернулся к Камиль.
– Они ненавидят журналистов и вообще всех посторонних. Мать Маргарита и остальные монахини, которые работают на нее годами, будут отрицать очевидное до конца своих дней. Это холодные и бездушные глыбы мрамора.
Он открыл папку и протянул Камиль увеличенное фото, на котором была запечатлена какая-то безымянная могила.

– Это снято на маленьком кладбище городка Сан-Роке в Андалусии два года назад. Корень скандала, «нулевой пациент», как сказали бы в вирусологии. В то время некий отец захотел провести работы в семейном склепе. Поэтому он запросил и получил разрешение вынуть оттуда кости своего ребенка, умершего в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году. Но, открыв маленький гробик, бедняга обнаружил там только зеленую тряпку да кучку хирургических бинтов. Никаких костей. Могила была пуста. А отец помнил: в день рождения ребенка врачи объявили его мертворожденным и показали ему тело. При выходе роженицы из роддома родителям выдали уже опечатанный гроб.

Его сотряс сильный приступ кашля. Его легкие свистели.
– Извините… Благодаря упорству бедному отцу удалось привлечь внимание прессы к своей зловещей истории. И тогда тысячи семей вдруг осознали, что находятся точно в таком же положении. Астурия, Канарские острова, Каталония, Андалусия… повсюду одно и то же. Заявления о пропаже детей все множились. Испания принялась копать, вскрывать пустые могилы в поисках правды: куда же подевались тела этих младенцев, объявленных мертворожденными?

Он достал тонкую сигару и предложил Камиль. Та отказалась.
– Не надо бы, конечно, курить здесь, – проворчал он, показав на силуэты двух беременных женщин, которые прогуливались вдалеке. – Но есть вещи и похуже, чем немного дыма, вы не находите?

Его голосовые связки были совершенно загублены табаком. Он чиркнул спичкой, затянулся и поудобнее устроился на скамье, закинув ногу на ногу. Распахнутая рубашка позволяла видеть волосатую грудь. Когда историк смотрел в сторону окон, в его глазах читался явный вызов. Похоже, он ненавидел монахинь.

– Итак, с одной стороны, ошарашенные семьи, вскрывающие пустые гробы. А с другой – люди лет тридцати-сорока, которые вдруг обнаруживают, что были усыновлены, или слышат это из уст своих родителей. Вы же знаете: тайны в конце концов всегда раскрываются, или приемный отец на смертном одре решает покаяться, или же языки сами по себе развязываются после долгих лет лжи.
Он сдвинул кулаки, стукнув ими один о другой.

– С одной стороны, ищущие родители, с другой – дети, узнавшие, что они приемные. И вот эта бушующая волна начинает гулять по стране. Вдруг все заговорили о тайных сетях усыновления-удочерения, о существовавшей не одно десятилетие подпольной торговле детьми в национальном масштабе.

Камиль вспомнила фотоальбом, найденный у Микаэля Флореса: его мать Элен точно была беременна и точно родила в парижской больнице, согласно различным свидетельствам. Она припомнила также приписку Ги Брока из досье: «Сестра Жан-Мишеля была в родильном отделении вместе с ним и своими глазами видела, как 8 октября 1970 года родился ребенок».
Стало быть, Микаэль не мог быть сыном Марии Лопес, даже если все вело к противоположному заключению. Камиль по-прежнему не удавалось понять.

Хуан продолжил свои объяснения.
– Какое у вас звание? – спросил он.
– Прапорщик.
– Не желаете ускоренный курс истории, прапорщик? Готовы погрузиться в один из самых темных периодов Испании?
Камиль согласилась:
– Я вас слушаю.

– Тысяча девятьсот тридцать девятый год. После трех лет гражданской войны генерал Франко и его армия подавили Республику и установили крайне правую диктатуру, которая основывалась на двух главных столпах: национализм и католицизм. По их собственным словам, раса должна была возродиться и очиститься от отбросов, которые отравляли ее многие годы. И это очищение происходило, помимо всего прочего, путем простого и откровенного похищения детей у противников режима.

Он опять закашлялся, потом затянулся своей сигарой.

– Аугусто Валеро, военный психиатр франкистского режима, начал научно оправдывать похищение детей. В своей работе, озаглавленной «Psiquismo del fanatismo marxista» («Психизм марксистского фанатизма»), он заявил, что красные – душевнобольные, и поэтому их потомство должно быть изъято, дабы перевоспитать его в духе истинно франкистских ценностей. Такими словами, как «евгеника», «сегрегация», пестрят его сочинения. Отныне из республиканских семей систематически похищают детей, и совсем маленьких, и постарше. В тюрьмах у едва успевших родить республиканок изымают новорожденных. Затем этих детей отдают в «хорошие» семьи или в сиротские приюты, которые содержат монахи, где пичкают их фашистскими песнями и воспитывают в строгости с помощью священников и иезуитов. Учат их отрекаться от идей своих «ублюдков-родителей». Очень эффективная промывка мозгов, если понимаете, что я хочу сказать.

– Да, понимаю.
– Но это еще далеко не все, отнюдь нет. Декрет от четвертого декабря тысяча девятьсот сорок первого года позволяет изменять фамилию похищенным детям. Сами догадайтесь о продолжении…
– Связи окончательно обрываются. Родные семьи никогда не смогут их найти.

– Точно. В то время тридцать тысяч республиканских детей были таким образом оторваны от своих отцов и матерей и помещены в другое место. Но вот что больше всего поражает: начиная с шестидесятых годов эта система сменит цель, а после смерти Франко в семьдесят пятом и вплоть до начала двухтысячных расширится еще больше. Почти полсотни лет лжи и чудовищных преступлений, мадам. Впрочем, я сейчас пишу об этом книгу.
Зажав сигару в зубах, он хлопнул ладонью по папке.

– Я покажу, как после франкизма похищением детей займется демократия. Как от политических похищений шестидесятых-семидесятых годов перейдут к экономическим. А вы, как и я, знаете, что там, где появляется экономика, выгода, появляется и…
– …подпольная торговля. Трафик.
Хуан кивнул, выпустив облако дыма:

– Да, «подпольная торговля» – верное определение. Подпольная торговля младенцами, младенческий трафик. То, что первоначально было средством политического террора, станет обыденной практикой в почти промышленном масштабе, причем настолько устоявшейся, что никто не осмелится заикнуться о ней многие годы. Современная Испания перешла от тридцати тысяч похищенных младенцев к тремстам тысячам. Триста тысяч! Не знаю, представляете ли вы истинный масштаб этой цифры. Это же чистейшее безумие! Однако в нашем распрекрасном и великом капиталистическом обществе подобное существовало до самого недавнего времени. Пока одни люди покупали мобильные телефоны и открывали для себя Интернет, другие массово похищали младенцев.

В его голосе звучала горечь. Он обвел рукой здания вокруг.
– Вы сейчас как раз в одном из мест, где в шестидесятых годах подпольная торговля достигла своего апогея. В самом лоне нашей дорогой католической церкви. Как, спросите вы? Неужели волк всегда прячется в овчарне?
– Да, примерно так и есть.

– Здесь давали приют – да и сейчас еще дают – беременным девушкам, попавшим в сложное положение. Особенно тем, кто хотел бы скрыть свою беременность или кого сюда поместили родители, больше не желавшие возиться с ними: ведь в то время для незамужней девушки моложе двадцати лет оказаться беременной считалось позором. Им устраивали невыносимую жизнь. А здесь их исправляли.

Он показал старые пожелтевшие фотографии, сделанные в этих религиозных заведениях. Камиль вполне удалось представить себе атмосферу в Испании середины шестидесятых годов. Население жило тогда при режиме террора и угнетения.

– Эти Casas cuna становились все многочисленней, в пятидесятые-шестидесятые годы они тут распространялись как чума, – продолжил историк. – Превратились в настоящие заводы по производству младенцев. На молодых матерей, рожавших в этих стенах и желавших сохранить свое дитя, монашки, чтобы забрать новорожденного, оказывали мощное давление, вбивали им в голову, что незамужняя мать никогда не сможет правильно воспитать ребенка и привить ему ценности «Новой Испании». А если те слишком сильно сопротивлялись, им говорили, что ребенок умер при рождении.

Хуан стряхнул пепел в кусочек алюминиевой фольги, который достал из кармана. Камиль слушала, и временами ее пробирала дрожь. У всех народов есть свои скелеты в шкафу. Гнусные истории, которые рано или поздно выходят на свет.
– Но были вещи и похуже. Гораздо хуже, чем Casas cuna.
Другое фото. На этот раз фото больницы.

– Это клиника Сан-Рамон в Мадриде. Место, где подпольная торговля оказалась наиболее успешной, лучше всего организованной. Клиника Сан-Рамон стала вершиной треугольника смерти, как его еще называют сегодня. В этот треугольник, кроме нее, входила больница Санта-Кристина и родильный дом O’Доннела. Все три находятся в Мадриде, и во всех трех младенцев похищали с наибольшим размахом.

Хуан протянул Камиль пачку черно-белых фотографий. На них был запечатлен темноглазый мужчина с короткими, зализанными назад волосами и с тонкими, вытянутыми в прямую линию губами. Физиономия питбуля. Камиль внимательно рассмотрела каждый снимок.

– Это доктор Антонио Веласкес, главврач больницы Сан-Рамон, один из главарей сети. Он использовал монахинь как повитух. Сценарий был такой же, как и в Casas cuna: незамужние и незащищенные женщины приходили туда, чтобы родить. После родов они проводили два-три дня в палате, а младенец тем временем оставался в комнате для новорожденных. И тут приходила монашка и объявляла, что ребенок умер.

Камиль перебирала фотографии. Веласкес был снят в разных местах. На улице, в своем кабинете, перед клиникой. На одном расплывчатом снимке Камиль заметила рядом с ним человека в фетровой шляпе, с ног до головы одетого в черное. Его лицо было обведено фломастером.
– Странное фото, да? – спросил Хуан. – Совершенно расплывчатое, хотя остальные из этой серии четкие. И единственное, где появляется этот черный силуэт… Я многих спрашивал, но никто не знает, кто он такой.

Хуан продолжил свой спуск в преисподнюю. На сей раз он показал фотографию новорожденного, наполовину прикрытого белой простыней и лежащего в холодильнике с распахнутой дверцей.
– Я раздобыл эти фотографии в восьмидесятых у одного известного репортера, который вел журналистское расследование о клинике Сан-Рамон. Я вам пошлю копии, если хотите.
– Спасибо, – сказала Камиль, протягивая ему свою визитку.

– Тут только один новорожденный в холодильнике. Но больница Сан-Рамон располагала многими замороженными трупиками.
– Замороженными? – переспросила ошеломленная Камиль.

– Да. Монахини предъявляли их матерям, которые настойчиво требовали, чтобы им показали их якобы умерших детей, которые на самом деле уже были переданы приемным родителям. Поскольку там имелись самые разные младенцы, то монашка брала того, кто был больше похож. Это был радикальный метод, чтобы подавить подозрения матерей и сделать их покорными. А если некоторые, несмотря ни на что, не поддавались на этот обман и осмеливались жаловаться, то их объявляли сумасшедшими, выбрасывали на улицу, доставляли массу неприятностей. В общем, затыкали им рот. После семьдесят пятого года демократия была еще слабой, тень франкизма продолжала нависать над обществом, а доктор Веласкес пользовался превосходной репутацией.

– Куда девались дети?

– Поначалу младенцев, будь то в Casas cuna или в клиниках, продавали испанским семьям, которые не могли иметь детей или хотели стать приемными родителями. Эти семьи влезали в долги на годы, закладывали свои дома, только бы купить себе ребенка. Их ставили в известность о возможности такого приобретения акушерки, другие работники больницы или знакомые. Как это происходило, кажется совершенно невероятным, но то, что я вам рассказываю, – чистая правда. Вы приходите к больнице, где на улице вас ждет акушерка, вручаете ей задаток (эквивалент нынешних трех тысяч евро) и поднимаетесь в комнату новорожденных, чтобы забрать ребенка и заодно получить фальшивые документы: вы официально становитесь родителями Имярека такого-то, родившегося в такой-то больнице, что и подтверждено печатью Министерства юстиции. А потом годами выплачиваете остаток требуемой суммы, словно какой-нибудь кредит, пока не рассчитаетесь полностью, – порядка двадцати тысяч евро, цена хорошей квартиры. И поверьте мне, в ваших же интересах заплатить.

Камиль вспомнила записки полицейского из Этрета: Жан-Мишель Флорес попросил взаймы крупную сумму денег у своей сестры вскоре после рождения Микаэля.
Никаких сомнений: Жан-Мишель Флорес приезжал в Испанию купить себе ребенка.
Хуан продолжал, увлеченный собственным рассказом:

– Тогда же, в середине шестидесятых, в свете установилась параллельная система оповещения из уст в уста. Высшее общество далеких стран немедленно прознало, что Испания поставляет младенцев. И тогда богатые люди с положением в обществе, коммерсанты, бизнесмены начали приезжать к нам из-за границы с деньгами. Тут, на том самом месте, где мы с вами находимся, прогуливались группы иностранных посетителей, приезжавших сюда, как на автомобильный салон, они трогали новорожденных, фотографировали. И на следующий день дети исчезали. Большинство покупателей приезжало из Латинской Америки. Мексика, Аргентина…

Аргентина… Слово отозвалось эхом в голове Камиль. Она повторила его с вопросительной интонацией:
– Аргентина?

– Да. У Испании были особые отношения с Латинской Америкой и Соединенными Штатами. И не будем забывать, что между тысяча девятьсот семьдесят шестым и восемьдесят третьим Аргентине довелось пережить собственную диктатуру – ряд последовательно сменявших друг друга генералов, один кровавее другого, пока война за Фолкленды не положила конец всем этим ужасам. Там произошло то же самое, что и здесь: началось похищение детей – или в качестве военной добычи, или чтобы передавать их в семьи военных сторонников режима. Однако еще до диктатуры состоятельные аргентинцы и представители преступных сетей приезжали сюда, как в магазин.

Камиль вся обратилась в слух. Историк скрипнул зубами и погасил свою сигару, раздавив ее кончик об алюминий.
– К этим детям относились как к игрушкам. Ими манипулировали, продавали, обманывали их матерей. Сегодня они полны горечи и ненависти по отношению к стране, откуда родом. И требуют справедливости.

У Камиль возникло впечатление, что из ее переполненных карманов стали сыпаться детали головоломки. Она попыталась сосредоточиться, подвести итог, задавать правильные вопросы. Ответы должны быть здесь, где-то совсем рядом.
– А известно, куда подевался главврач той прогнившей клиники, Антонио Веласкес? – спросила она.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь