Сны

Мне приснился сон. Я с компанией друзей отправился в какое-то захолустье. Почти сразу после того, как мы расположились в общаге, я отправился исследовать окрестную промзону, благо она была очень близко. Ходил я долго, а в какой-то момент даже присел на трубу и поспал так, уперевшись спиной в нагретую солнцем кладку стены. Углубляясь вce дальше в хитросплетения панельных домов и каких-то покореженных останков заводов, я увидел в глубине двора, через который проходил, свет. Явно живой, он подрагивал, играя тенями. Такого не получишь от ламп дневного света или светодиодов. Подойдя ближе, увидел открытую железную дверь, которая вела в полупустое помещение. Голые бетонные стены освещал небольшой костерок, разведенный в бочке. В этом помещении собрались какие-то рабочие в спецовках и вели неспешный разговор. Как только я показался на пороге, на меня тут же посмотрела вся компания - около десяти человек. Все уже немолодые, я не увидел ни одного лица, которому можно было бы дать меньше сорока лет на вид. Одна женщина, одетая в синюю униформу с затертыми буквами, всплеснула руками, встала и сказала что-то вроде "Неужели вернулся? Не забыл, ты смотри!". Смущенно улыбаясь, я перешагнул порог и оказался среди круга галдящих рабочих, каждый из которых хотел узнать, как обстоят мои дела, после того, как я уехал.

Мы говорили обо всем на свете, я вспоминал родной завод, город, в котором я никогда не был раньше. Мне наливали, ставили закуску - все были явно рады меня видеть. Внезапно один из мужчин, имя которого я знал во сне (пусть будет дядя Витя), повернулся к стене. На грубой бетонной поверхности висели механические часы: среднего размера деревянный прямоугольный короб, внутри которого застыл маятник. Они казались тут совсем чужими. Я подумал, что им место в каком-нибудь деревенском доме, где еще есть русская печка, где пекут на масленицу жирные блины, а где-нибудь в углу обустроен красный уголок с иконами. Напряженно вслушиваясь, он повернулся обратно и сказал: "Ты, не обижайся, мы ведь старики уже. Как только услышишь, что часы пойдут, вставай, стакан допивай и уходи, не оборачиваясь." Я попытался пошутить, мол, дядь Вить, чего ты городишь, но разом помрачневшие лица всей компании заставили меня замолкнуть, не начав говорить. Кто-то с задних рядов сказал со вздохом "И правда ведь пойдут скоро..." Я хотел было спросить снова, в чем дело, но неожиданно для себя, где-то внутри черепа, я услышал звук двигающейся стрелки. Она двигалась медленно, со скрипом циклопических шестерней, с натяжением каких-то тканей, словно вся вселенная напряглась в этом движении. Я встал. Поднял глаза на своих знакомых. Дядя Витя виновато улыбался и уже поднимал руку, как бы говоря, что мне пора. Рывком допив, я поставил стакан на застеленный газетами стол. Рука моя соскользнула и одна из газет отъехала в сторону, обнажая стекло, под которым лежали сотни древних листов, говорящих о смерти, в самых разных еe проявлениях. Буквы перемешивались, неся за собой обрывки древних заклятий, которых не произносили уже тысячи лет, богохульных воззваний к тем, чьих имен человек не должен знать. Вместе с этим ко мне пришло понимание, что поднимать глаза мне больше нельзя. Схватив газету, что отодвинулась, я резко развернулся и выскочил за дверь, крича на ходу, что еще вернусь. Выбежав на улицу, я не смог остановиться и продолжил бежать, подгоняемый стуком собственного сердца. Через пару минут я уже был у дверей общаги. Лист, который сжимала до сих пор моя рука, изменился - теперь я держал старую, ветхую бумагу газеты издания позапрошлого века. Осторожно разворачивая лист, я успел лишь прочитать о иссезновении кого-то с таким же именем и фамилией, как у меня, прежде чем бумага обратилась в пыль и унеслась с порывом ветра в сумерки. Потерянный, я стоял под фонарем. Вышел один из моих попутчиков. Постояв немного молча, он спросил, где я так долго был. Вместо ответа, я жестом попросил сигарету. Мы закурили. Я отвечал ему пустыми фразами, желая только чтобы он поскорее ушёл, но он всё рассказывал о том, что собирается перебираться в Москву и о своих дальнейших планах. Он докурил первым и я снова остался один. Закурил вторую. Внезапно вспомнился давний разговор с подругой, в котором она говорила, что многие местные старики меня помнят. На меня навалилась усталость, я потерял равновесие и рухнул сидя на лавку. Окурок словно вырвало из пальцем этим движением и я увидел, сквозь мутнеющее зрение, как он распустился, коснувшись земли, огромными яркими лепестками. Пробуждение оставило тягучее чувство сожаления о том, что я вряд ли смогу снова войти в ту дверь.