Слесарь из «Психеи»: об идеалах нулевых, упадке 2007-го, «Кровостоке» и прелестях брака (часть 1)

Алексей Голубев (далее - А.Г.): Когда я читал перед интервью твою книгу «История Рок-Группы. Когда боги дарят людям имена», то для себя отметил, что основная часть повествования о группе укладывается в 330 страниц, при этом только 20 из них посвящены периоду с 2009 по 2016 годы (книга издана в 2017 году – ред.). Ты пишешь: «повествование ускоряется, меняются эпохи». Эпохи меняются, но всё же почему так мало современной истории «Психеи»?

Андрей Оплетаев (далее – А.О.): Во-первых, это период очень недавний и очень странный, я его еще не успел осмыслить. Он для меня до сих пор содержит множество загадок. То есть я чувствую грандиозность каких-то событий, можно даже сказать «величие» – в рамках нашей жизни, того, что мы делаем. Период очень экспериментальный, очень странный, и к нему не подобраться так, чтобы что-то подробно взять и сказать. Книга состоит из историй, которые я рассказываю друзьям или каким-то там новым знакомым. По сути, там всё – вот такие истории. А из того периода мне нечего особо рассказать, кроме как сказать, что в общем-то была вот такая мощная и странная фигня, и что о ней думать, я сам до сих пор не знаю.

А.Г.: То есть «большое видится на расстоянье», как у Есенина? Пока еще не готов это осмыслить?

А.О.: Наверное, да. Я не уверен, что это вообще мне когда-нибудь откроет свой смысл. Мне даже хорошо это ощущать как загадку. И в более ранних событиях тоже немало загадок, но с ними я примерно разобрался. «Что это было? К чему это было? Как это взаимосвязано с нынешними временами?», - все это увлекательная паутина, из нее книга и построена. У нее сюжет-то не совпадает с фабулой совершенно, и как раз это поиск вот этих «нитей». А тот период до сих пор грохочет в голове. Это как звон в ушах после концерта. Он проходит только через сутки, иногда через двое.

БИЛИСЬ ЗА ИДЕАЛЫ - ВСЁ ПРЕВРАТИЛОСЬ В ЩЕБЕЧУЩИЙ ФАНТИК

А.Г.: Хорошо, а в чем заключался тот самый «тектонический сдвиг»? Он касался только «Психеи», или сцены, или вообще смены жанров, стилей, или каких-то личных ощущений?

А.О.: Там вообще все сошлось: и наше личное взросление, и перемена отношения к тому, чем мы занимаемся, как мы этим занимаемся. Как сегодня, например, вспоминали в гримерке. Раньше для нас очень было важно неистово рубиться на сцене, вот просто от начала и до конца, это было так же важно, как и музыка, которую мы играем.

А сейчас мы погружены в саму музыку уже больше. Мы не то, чтобы совсем не прыгаем и не бесимся на концерте, но такой фокус сместился. Вроде как повзрослели, но не в смысле «успокоились», просто внимание на другое переключается. Спокойствия никакого нет, оно просто ярость уже внутри, и тебе хочется демонстрировать немножко другие вещи, чем ловкость, выносливость и безголовость. В том периоде все совпало: взросление, смена сцены, вылезли на поверхность какие-то вещи, которые раньше для нас были неочевидными. Мы многое идеализировали, в том числе насчет сцены.

А.Г.: Например?

А.О.: Для нас казалось, что вся эта хардкор, нью-метал, вся эта «альтернативная» тусовка – это нечто такое честное, от сердца, такое настоящее. Все-таки у нас там была идея о том, что все едины. А потом просто эти юношеские иллюзии немножко отпали сами собой, некоторые отпали в ходе каких-то событий. Происходят какие-то вещи, ты понимаешь, как они на самом деле устроены, особенно когда ты глубоко в индустрии. Все сместилось в сторону индивидуализма, не стало никакой огромной тусовки. Кто-то там и остается тусовкой. У нас, конечно, есть и своя тусовка, свои друзья-музыканты, свои мысли о том, какие музыкальные течения имеют смысл, какие – не имеют. Это еще произошло, когда сильно коммерциализировалась вся эта альтернативная музыка, когда телеканал «A-Оne» сделал всю эту движуху очень широкой, очень глобальной, и понеслась.

Заиграли, полезли в этот звук все, кому не лень разучить гитарные партии. Все стали делать группы, все стали гастролировать, эта волна их всех схватила и понесла. Но так как она была во многом искусственно взращена усилиями медиа-канала, она довольно быстро, в течение двух лет сошла на нет. И все эти группы просто-напросто пропали.

А.Г.: В 2007 году я был 15-летним подростком, и уже тогда мне в голову закрадывались сомнения, что некоторые группы пишут тексты просто исходя из того, что «схавают» подростки. Более того, мне казалось, что не они сами их пишут, а условный продюсер, исходя из каких-то психологических предпочтений пубертатной публики. Так ли это было?

А.О.: Нет, продюсеров там практически ни у кого, мне кажется, не было. Может быть, были группы, которые сами не умеют писать тексты, и для них пишет тексты друг или там кто-то еще. Но вряд ли было такое, что специальный какой-то там гострайтер за деньги им пишет тексты, попадая в запрос публики. Нет, вот эта одинаковость текстов исходит исключительно из конъюнктуры, условного стиля – «нам надо петь об этом». Но мне видится, что это, скажу резко, от скудоумия. То есть, когда ты хочешь петь, но не знаешь, о чем петь, слушаешь, о чем поют другие, думаешь: «надо петь об этом же». И сочиняешь такую же лабуду. Стоящий текстовик - это когда я не могу угадать, о чем будет следующая строчка, о чем будет следующее слово. Когда он мне все время что-то открывает. А когда начинается «пу-пу-пу-пу», и я могу просто брать и предугадывать, что будет дальше, чем песня закончится, то это всего лишь наброс образов каких-то, каких-то штампов, шаблонов. И у меня внутри ничего не пошевелилось, ну кроме того, что немножечко тошнит.

А.Г.: Мне кажется, все эти песенки типа «без лишних слов нажми на курок» (группа «Оригами» - ред.) с их стороны были просто такими нечестными, лицемерными попытками заработать на каких-то подростковых эмоциях. Я тогда думал так: «Ладно, окей, ребят, «нажми на курок», но вы на сцене, вы репетируете, ездите с гастролями, какое к черту «нажми на курок»? Ваш образ жизни с этим расходится абсолютно». Это также, как условный поп-панк про то, как они весело бухают, ширяются, не работают, а в итоге – они гастролируют, и на сцене, а те, кто пытаются жить таким образом - они у помойки.

А.О.: В общем-то, да. Ну, конечно, есть на этот счет такая отговорка, что это все художественные образы, и так далее. Но по мне это – да, лицемерие, говорить о том, чего ты а) - не знаешь, б) - не чувствуешь. То есть это все удачная такая зацепочка в запрос целевой аудитории. Я даже не против этого приема, но есть такая вещь, как художественный язык, собственная мораль – из чего и состоит искусство. Я могу сказать о том, что «жить у помойки», «нажми на курок», «весело бухай на скейте», «закусывай спирт сникерсом» и типа «устрой дестрой», и вся вот эта херня. Но при этом, если я буду соблюдать необходимые условия для того, чтобы это считалось поэзией. Скажем так, о концерте может спеть группа «Louna», и о концерте может спеть группа «Курара», это песня «Е-Рок». И это пиздец какая разница! Это разные формы жизни, я бы даже так сказал. И тут дело не в попадании в запрос, а в том, сможешь ли ты совладать с той задачей, которую ты взял.

А.Г.: Я понял. А как вы вообще пережили этот кризис надежд, ожиданий, взрослений, этот условный 2008-й, когда спал интерес к подобной музыке в целом?

А.О.: У нас это все случилось раньше, для нас 2008-й, по большому счету, был загодя уже мертвым. Как и 2007-й. Для нас все самое интересное, и самый вот этот вот взрыв, взлет был гораздо раньше. И там было действительно все очень сильно, многое было по-настоящему. А когда вдруг мы увидели огромные залы, заполненные ну совсем уж подростками.

Ты приходишь на концерт, а они все одинаковые. Вот также и люди, которых сюда привела волна, мода, а не те, которые создали эту волну. И когда вот появился весь этот 2007-й. Для кого-то это золотые времена, для нас это уже всё. В том, что ты собираешь полный зал, уже не было никакого подвига, ты ничего для этого не делал.

И потом 2008-й… Ну как, пережили как-то, просто берешь и переживаешь. Понятно, что мы грустили о том, что бились за какие-то идеалы, а превратилось все в весело щебечущий фантик. Одни и те же люди на твоих концертах и на концертах каких-то групп, которые вот только что появились, и они просто чепуха. Дело не в том, что мы – молодцы, а они – говно, а просто это объективно скучнейшая музыка, там ничего не находишь, чтобы ты сказал: «да, я понимаю этих людей, которые сюда пришли». Мы, конечно, еще придирчивые…

А.Г.: Насколько я понимаю, вы были одними из создателей этого «альтернативного» тренда, а в итоге от него ушли?

А.О.: Да, было прямо сознательное «нажимание на тормоза». Чтобы вот все куда-то там побежало вперед. «Психея» в свое время была без ложной скромности локомотивом всего этого. То есть и без нас существовала альтернативная культура, были фестивали «Учитесь плавать», в Москве была целая движуха, и в Питере там что-то росло и шевелилось. Но с появлением группы «Психея» - а мы встали на ноги довольно быстро - очень многое изменилось, сильно все изменилось. Появился новый звук, начала нарастать критическая масса. То есть альтернативный концерт в те времена, когда мы приехали в Питер из Кургана, собирал порядка 300 человек. На нашем первом выступлении в питерском клубе «Полигон» с группой «Scang» было как раз 300 человек. Это был успех, прям шикарно для тех времен. Буквально через полгода мы собирали 600-700 человек, то есть полный клуб.

ПРИШЛИ В МУЗЫКУ НЕ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ШЛЕПАТЬ ДЕНЬГИ

А.Г.: Я заметил ваше неприятие к коммерциализации альтернативной рок-сцены в России, но при этом нейтральное отношение к такому же коммерчески успешному музлу на Западе – «Korn», например, «Rammstein», вы же выступали у них на разогреве. В чем разница между этими попытками быть коммерчески успешными?

А.О.: Существенная разница. Я даже скажу не о разнице между «у нас» и «у них», потому что это разнополярные миры, устроенные совсем по-разному. Они даже не притягиваются как магниты. Вопрос не в коммерциализации как таковой. Мы вообще ничего не видим плохого в том, чтобы группа зарабатывала деньги. Другое дело – чем ты зарабатываешь деньги. Если ты сознательно делаешь упрощенное музло, упрощенный текст, пишешь о том, что «вот мы – рок, вот мы – концерт, вот мы – дестрой, вот мы – протест, вот мы – ля-ля-ля», ну это, блядь… Существует такая тетрадка с названием «шаблоны и штампы», вот ты ее открываешь, и там вот всё про это. И ты пишешь только об этом. Хрен с ним, даже только об этом, но какими словами, какими словосочетаниями? И когда у тебя все вот так прилизано, во всех смыслах, и такой радиохит, все так красивенько… Это не творчество, это не высказывание.

А.Г.: А в чем отличие западных групп? Они, получается, не встраивались в эти тренды, они их создавали и просто становились коммерчески успешными или как? Почему к ним нет негатива?

А.О.: Ну почему к ним нет негатива? Просто ты смотри, вот мы сейчас говорим о коммерческих рок-группах России и коммерческих рок-группах Америки. Но в России мы называем условную группу «Louna», «Би-2» и там что еще? А в Америке мы называем группу «Korn» и группу «Rammstein» (пусть мимо Америки).

А.Г.: Ну или Fat Mike тот же из «NoFX» - долларовый миллионер.

А.О.: Да, но у них, во-первых, по-другому устроена индустрия, и это мы называем там хорошие группы, а здесь – хреновые группы. То, что мы не долларовые миллионеры, конкретно «Психея», это, на мой взгляд, лично наш проеб. Потому что мы во многих вещах раздолбаи, у нас нет вот этого прям настроя, что все силы бросить туда, откуда рванет денежный поток. Мы могли бы это сделать, мы знаем, как это делается, это набор очень простых и понятных методов, их берешь и соблюдаешь. И у тебя заработало все, пошло, поехало. Но группа «Психея» не про это. Здесь важнее высказывание. Просто шлепать нечто, приносящее деньги – это неинтересно, от этого ничего внутри не кипит, от этого не чувствуешь каких-то там свершений или подвига. Это не то, зачем мы пришли в музыку.

А.Г.: А в чем, по-твоему, отличие в музыке условного андеграунда от мейнстрима? Если можно говорить в таких терминах. И что ты под андеграундом понимаешь?

А.О.: Сейчас вообще все это размыто, и вопрос андеграунда трактовать можно настолько по-разному. Что андеграунд – это те, кто сидят в маленьких пыльных клубах, репетируют на замызганных точках, собирают 25 человек за счет того, что они уперты в какой-нибудь там слой какого-нибудь направления? И на концерт собрались все, кто не ест что-нибудь? Или преследует принципы какого-нибудь там сложного политического течения? Получается, это андеграунд. Ну, наверное, да. Или чем разделять? Андеграунд – это всё, что не в телевизоре, да? Но, по большому счету, кого вообще в 18-м году ебет, что в телевизоре?

Сейчас вообще любой музыкальный проект, который не в телевизоре, например, группа «ЛСП» - полные залы, их нет в телевизоре (группа ЛСП выступала в “Вечернем Урганте” на Первом канале - ред.). Какие-то артисты, которые появляются просто из вот такого экранчика Youtube, и от них ссыт кипятком вся страна. А у них нет ни продюсеров, никаких за ними там машин, вот этого всего промоушена. Сейчас такое время, что ты можешь быть андеграундом, но быть при этом суперпопулярным артистом. И при этом ты сидишь у себя дома и делаешь какую-то музычку на компьютере.

Я ХОТЕЛ БЫ БЫТЬ АРТ-ОБЪЕКТОМ КАК «КРОВОСТОК»

А.Г.: Какие отечественные рэперы тебе нравятся?

А.О.: Я не очень погружен в рэп-культуру, мне там многое не близко. Мне не близки всякие там пацанские закидоны, мне непонятно творчество, основанное на этом.

Я вырос на окраине Кургана. Мне это все не кажется симпатичным. Я в этом вижу только массовую трагедию и проблему лично каждого человека. Хотя, вот смотри, я люблю нежной любовью «Кровосток». «Кровосток» можно отнести к российской хип-хоп культуре? Они же чертовски особняком стоят. Они не актуальное явление, они арт-объект, они художники. Я сам бы хотел быть не актуальным артистом, а арт-объектом. Еще мне нравится, что делают пацаны из «Макулатуры» и «Ночных грузчиков”. Я просто прожил почти два года в деревне, где у меня не было никаких звуков, кроме природы, и потом бах, я возвращаюсь в город, а тут что-то непонятное происходит. Я давай слушать все. И послушал весь этот топ хип-хопа. Не могу сказать, что я что-то стал слушать по кругу, хотя мне здорово понравилось то, что делает Скриптонит. Оксимирон, от которого все верещат - ну как бы да, но слушать по кругу…

А.Г.: Ты смотришь рэп-баттлы?

А.О.: Нет, я вообще баттлы не смотрю. Мне только если кто-нибудь включит, посадит меня посмотреть. Мы были перед концертом в Твери недавно, в гримерке Рубль (солист «Психеи» Дмитрий Порубов - ред.) включил баттл Гуфа и Птахи.

Поржали, посмотрели. А сам я не смотрю, это много времени занимает. Я давно-давно, чтобы узнать, что за «баттлы», о которых все говорят, посмотрел тоже баттл, где Оксимирон Джоннибоя размазал. Ну посмотрел, ну прикольно, но не настолько. Они, эти видеоролики какие-то катастрофические длинные. Что касается рэпа, вот я сейчас назвал «Макулатуру», «Ночных грузчиков» - с одной съемной хаты пацаны, скажем так (смеется – ред.), «Кровосток» - вот их можно назвать андеграундом вполне. Если говорить о том, что такое андеграунд, что – нет, то, наверное, андеграунд – это те, кто не заточен лезть в телевизор.

А.Г.: Хорошо, а рэпер Гнойный – андеграунд?

А.О.: Ну он ведет себя как андеграунд по посылу, но при этом как грамотный маркетолог. Гнойный сидит в жюри какого-то телевизионного конкурса, там сидит и Филипп Киркоров, Брежнева – ведущая (соведущие Гнойного на шоу «Успех» на телеканале СТС - ред.). Я случайно в деревне увидел, подумал: «ах вот, как звучит слово «Гнойный» из уст Веры Брежневой». То есть это, конечно, удивительные все трансформации.

Продолжение доступно по ссылке