Сияние

33. Снегоход

Вскоре после полуночи, пока все спали беспокойным сном, снег прекратился, насыпав на старую корку еще восемь дюймов. Тучи разошлись, свежий ветер унес их прочь, и теперь Джек стоял в пыльном слитке солнечного света, пробивающегося сквозь грязное окошко в восточной стене сарая.

Помещение было длиной почти с товарный вагон и не уступало ему по высоте. Пахло машинным маслом, бензином и смазкой, а еще (слабый, вызывающий ностальгию, запах) – прелой травой. Вдоль южной стены, как солдаты на смотре, выстроились в ряд четыре мощные газонокосилки. Те две, на которых можно ездить, напоминали маленькие трактора. Слева расположились: бур-машина; закругленные лопаты, которыми подравнивают поле для гольфа; цепная пила; электрическая машинка для стрижки живой изгороди и длинный тонкий стальной шест с красным флажком на макушке. «Мальчик, чтоб через десять секунд мой мяч был тут. Получишь четвертак». «Да

, сэр
».
У восточной стены, особенно ярко освещенной утренним солнцем, громоздились один на другом три стола для пинг-понга. В углу – грудой сваленные грузики для шаффлборда
[6]
и комплект для игры в роке – скрученные вместе проволокой воротца, яркие шары, уложенные во что-то наподобие картонки для яиц (ну и странные же у вас тут куры, Уотсон… да, а видели б вы тех зверюшек на газоне перед фасадом, хе-хе) и два набора молотков в стойках.

Джек подошел к ним, для чего пришлось перешагнуть через старый восьмигнездный аккумулятор (несомненно, когда-то он сидел под капотом тутошнего грузовичка), устройство для подзарядки и пару лежащих между ними мотков кабеля с разъемами Дж. К. Пенни. Вытащив из той стойки, что была ближе, молоток с короткой ручкой, Джек отсалютовал им, как рыцарь, приветствующий перед битвой своего короля.

На ум опять пришли кусочки сна (который уже спутался и поблек) – что-то про Джорджа Хэтфилда и отцовскую трость. Этого хватило, чтобы Джеку стало не по себе от того, что его рука сжимает молоток – обычный старый молоток для игры в роке на свежем воздухе. Довольно абсурдно, но Джек почувствовал себя немного виноватым. Не то, чтобы роке был такой уж распространенной игрой для улицы, сейчас куда популярнее крокет – более современный родственник… и, уж если на то пошло, детский вариант этой игры. Внизу, в подвале, Джек обнаружил заплесневелый сборник правил роке, напечатанный в начале двадцатых годов, когда в «Оверлуке» прошел Североамериканский турнир по этой игре. Да, игра что надо.

(ошизительная)
Джек легонько нахмурился, потом улыбнулся. Да, честно говоря, игра безумная. Что прекрасно выражал молоток. Мягкая сторона и твердая сторона. Тонкая, требующая зоркости игра… но одновременно игра, требующая грубых, мощных ударов.
Джек взмахнул молотком… УУУУУУУУУУПП!.. и чуть улыбнулся, услышав, с каким мощным свистом тот рассекает воздух. Потом вернул его в стойку и развернулся влево. То, что Джек там увидел, заставило его сдвинуть брови.

Почти посреди сарая стоял снегоход, довольно новый, но Джеку было абсолютно наплевать, как эта штука выглядит. Сбоку на обтекателе было написано «Бомбардир Скиду», на Джека взглянули черные буквы, наклоненные назад – вероятно, чтобы подчеркнуть скорость. Черными были и выдающиеся вперед полозья. Справа и слева от обтекателя расположились черные трубки – в спортивных машинах они называются направляющими. Но все прочее было выкрашено в яркий глумливый желтый цвет – он-то и не понравился Джеку. Сидящий в квадрате утреннего солнца снегоход с желтым телом и черными направляющими, полозьями и обивкой открытой кабины напоминал чудовищную механическую осу. Должно быть, при движении он и звук производил такой же – зудел и жужжал, готовый ужалить. Но тогда на что ж еще ему быть похожим? По крайней мере, он не притворялся. Ведь когда он сделает свое дело, им станет очень больно. Всем. К весне семейство Торрансов погрузится в такую боль, что то, что осы сделали с рукой Дэнни, покажется материнскими поцелуями.

Он вытащил из заднего кармана носовой платок, обтер губы и подошел к «Скиду». Он остановился, глядя на снегоход сверху вниз и заталкивая платок обратно в карман. Морщина на лбу углубилась. Снаружи в стену внезапно ударил порыв ветра, и сарай закачался и заскрипел. Джек выглянул в окошко и увидел, как ветер несет пелену сверкающих снежных кристалликов в сторону занесенного тыла отеля, высоко крутя их в пронзительно синем небе.

Ветер так же неожиданно улегся, и Джек вернулся к созерцанию машины. Честное слово, она внушала отвращение. Того гляди, сзади высунется длинное проворное жало. Проклятые снегоходы никогда не нравились Джеку. Они разрывали соборную тишину зимы на миллион дребезжащих осколков, пугали дикую природу. Загрязняя воздух, выпускали густые колышущиеся облачка голубоватого бензинового перегара – кха, кха, э-э, дайте подышать. Не исключено, что снегоходы – последняя нелепая игрушка раскручивающегося допотопного бензинового века, которую получают на Рождество десятилетки.

Он вспомнил, как в стовингтонской газете прочел статью, действие разворачивалось где-то в штате Мэн. Ребенок, не обращая внимания на окружающее, гонял по совершенно незнакомой дороге со скоростью более тридцати миль в час. Ночью. Фары не горели. Между двумя столбиками была натянута тяжелая цепь, посередине висела табличка: «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Должно быть, луна зашла за тучу. Парнишка при всем желании не смог бы увидеть ограду. Цепью ему снесло голову. Тогда, читая эту историю, Джек испытывал чуть ли не радость, и теперь, при виде снегохода, это чувство вернулось.

(Если бы не Дэнни, я бы с большим удовольствием схватил молоток, открыл капот и лупил бы до тех пор, пока)
Джек медленно, длинно выдохнул томившийся в легких воздух. Венди права. Пусть потоп, благотворительная очередь, пусть все валится в тартарары – Венди права. Забить машину до смерти было бы верхом безумия; неважно, насколько такое безумие приятно. Это было бы равносильно тому, что забить до смерти собственного сына.
– Луддит, мать твою, – сказал он вслух.

Он обошел машину сзади и отвинтил крышку бензобака. Вдоль стен на уровне груди шли полки, на одной Джек отыскал измеритель глубины и сунул в бак. Обратно мокрой вылезла последняя восьмушка дюйма. Не очень много, но достаточно, чтоб проверить, заведется ли проклятая штуковина. Потом можно откачать горючее из фольксвагена и тутошнего грузовичка.

Он снова завинтил колпачок и открыл капот. Ни свечей, ни аккумулятора. Вернувшись к полке, Джек принялся шарить по ней, отпихивая в сторону гаечные и разводные ключи, однокамерный карбюратор, извлеченный из старой газонокосилки, и пластиковые коробочки с шурупами, гвоздями и болтами разных размеров. Полка потемнела от толстого слоя застарелой грязи, к которой, словно мех, прилипла копившаяся долгие годы пыль. Дотрагиваться до этого было противно.

Он нашел маленькую, запачканную маслом коробочку с лаконичной карандашной пометкой
«Скид»
. Джек встряхнул ее, внутри что-то загремело. Свечи. Одну из них он поднес к свету, пытаясь без штангенциркуля определить зазор. Мать ее, обиженно подумал он, кидая свечу обратно в коробочку. Если зазор неподходящий, хуже и быть не может, черт побери. Круто, мать их так.

За дверью стояла табуретка. Джек подтащил ее к снегоходу, уселся, вставил четыре свечи зажигания, потом навинтил на каждую крошечный резиновый колпачок. Проделав это, он позволил пальцам быстро пробежать по магнето. Когда я садился к пианино, все смеялись.

Назад к полкам. На этот раз он не мог найти то, что хотел – маленький аккумулятор. Трех – или четырехгнездный. Там были торцевые ключи, ящик с дрелями и сверлами, мешочки удобрений для газона и «вигоро» для клумб, но никакого аккумулятора для снегохода. Однако Джека это нимало не тревожило. У него гора с плеч свалилась. «Капитан, я сделал все, что мог, но закончить не удалось». «Отлично, сынок. Я собираюсь представить тебя к Серебряной звезде и Пурпурному снегоходу. Ты делаешь честь своему полку». «Спасибо, сэр. Видит бог, я старался».

Лазая по оставшимся двум или трем футам полки, Джек в ускоренном темпе засвистел «Долину Красной реки». Ноты вырывались маленькими белыми облачками пара. Он сделал вдоль полки полный круг, но аккумулятора не оказалось. Может, кто-нибудь его свистнул. Может, Уотсон. Джек громко рассмеялся. Старый контрабандный трюк. Немного бумажных обрезков, парочка пачек бумаг… кто хватится скатерти или столового прибора «Голден Ригал»… а как насчет аккумулятора к снегоходу? Штука-то полезная. Сунуть в мешок. Интеллигентское преступление, Детка. У всех липнет к пальцам. Когда мы были ребятишками, то называли это «приделать ноги».

Джек вернулся к снегоходу и, проходя мимо, от души пнул его в бок. Ну, вот и все. Надо только сказать Венди: извини, детка, но…
В углу у двери притаилась коробка. Прямо под табуреткой. На крышке – карандашное сокращение:
«Скид».
При взгляде на нее улыбка на губах Джека усохла. «Смотрите, сэр, вот и кавалерия». «Похоже, ваши дымовые сигналы в конце концов сработали».
Так нечестно.
Черт побери, просто-напросто нечестно.

Что-то – везение, судьба, провидение – пытались спасти его. Некое иное, белое везение. Но в последний момент вернулось прежнее злосчастье Джека Торранса. Карта все еще шла хреновая.
К горлу мрачной, серой волной подкатила обида. Руки снова сжались в кулаки.
(Нечестно, будьте вы прокляты, нечестно!)

Что ему было не посмотреть куда-нибудь в другое место? В любое другое. Почему не вступило в шею, не засвербило в носу и не приспичило моргнуть? Любой такой поступок – и он никогда не заметил бы эту коробку.

Ах, так? Ну, значит, он ее и не видел. Вот и все. Это галлюцинация, такая же, как то, что вчера случилось у того номера на третьем этаже или с проклятой живой изгородью. Минутное напряжение – вот и все. Вообрази, мне показалось, что в углу я вижу аккумулятор от снегохода. А сейчас там ничего нет. «Должно быть, боевая усталость, сэр. Извините». «Держи хвост морковкой, сынок. Рано или поздно, такое случается со всеми нами».

Он так дернул дверь, что чуть не сорвал ее с петель, втащил свои снегоступы в сарай и так саданул ими об пол, что налипший на них снег взвился облаком. Джек сунул левую ногу в снегоступ… и остановился.

Снаружи, у площадки для подвоза молока, оказался Дэнни. Видно, он пытался слепить снеговика. Не слишком удачно – снег был недостаточно липким, чтобы держаться. И все же Дэнни давал ему возможность показать себя, мальчик укутанный по самую макушку, пятнышко на сверкающем снегу под сверкающим небом. И шапочка козырьком назад, как у Карлтона Фишке.
(Господи, о чем ты думал?)
Ответ пришел незамедлительно.
(О себе. Я думал о себе.)

(Он вдруг вспомнил, как лежал прошлой ночью в постели – лежал и вдруг понял, что обдумывает убийство собственной жены.)
В то мгновение, что Джек стоял там на одном колене, ему все стало ясно. «Оверлук» трудился не только над Дэнни. Над ним тоже. Слабое звено не Дэнни – он сам. Это он уязвим, его можно согнуть и скручивать, пока не хрустнет.
(Пока я не сдамся и не усну… а когда я сделаю это… если сделаю…)

Он взглянул вверх на занесенные окна. Их многогранные поверхности отражали слепящий блеск солнца, но он все равно смотрел. И впервые заметил, как эти окна похожи на глаза. Отражая солнце, внутри они сохраняли свой собственный мрак. И смотрели они не за Дэнни. А за ним.

В эти несколько секунд Джек понял все. Ему вспомнилась одна черно-белая картинка, которую он еще мальчишкой видел на уроке закона божия. Монахиня поставила ее на мольберт и назвала чудом Господним. Класс тупо смотрел на рисунок и видел только бессмысленную, беспорядочную путаницу черного и белого. Потом кто-то из детей в третьем ряду ахнул: «Там Иисус!» и отправился домой с новеньким Новым заветом и святцами впридачу. Ведь он был первым. Остальные уставились еще пристальнее, Джекки Торранс среди прочих. Один за другим ребята одинаково ахали, а одна девочка впала чуть ли не в экстаз, визгливо выкрикивая: «

Я вижу Его! Вижу!»

Ее тоже наградили Новым заветом. Под конец лицо Иисуса в путанице черного и белого разглядели все – все, кроме Джекки. Перепугавшись, он сильнее напряг глаза, но какая-то часть его «я» цинично думала, что остальные просто выпендриваются, задабривая сестру Беатрису, а часть была в тайне убеждена, что он ничего не видит, потому что Господь счел его самым большим грешником в классе. «Разве ты не видишь, Джекки?» – спросила своим печальным приятным голосом сестра Беатриса. Он затряс головой, потом притворился взволнованным и сказал: «Да, вижу! Ух ты! Это

правда

Иисус!» И все в классе засмеялись и захлопали ему, отчего Джекки ощутил торжество, стыд и испуг. Позже, когда все остальные, толкаясь, поднимались из церковного подвала на улицу, он отстал, разглядывая ничего не значащую черно-белую сумятицу, которую сестра Беатриса оставила на мольберте. Джекки ненавидел рисунок. Остальные притворились – так же, как он сам и сама сестра. Все это была большая липа. «Дерьмо, дерьмо чертово», – прошептал он себе под нос, а когда повернулся, чтобы уйти, то уголком глаза заметил лик Иисуса, печальный и мудрый. Он обернулся, сердце выпрыгивало из груди. Вдруг щелкнув, все встало на место, и Джек с изумлением и испугом уставился на картину, не в состоянии поверить, что не замечал ее. Глаза. На изборожденный заботой лоб зигзагом легла тень. Тонкий нос. Полные сострадания губы. Он смотрел на Джека Торранса. Бессмысленно разбросанные пятна внезапно превратились в несомненный черно-белый набросок лика Господа-Нашего-Иисуса-Христа. Полное страха изумление перешло в ужас. Он богохульствовал перед образом Иисуса. Он будет проклят. Он окажется с грешниками в аду. Лик Иисуса был на картинке все время. Все время.

Сейчас, став на одно колено в солнечном пятне и наблюдая за играющим в тени отеля сыном, Джек понял, что все это правда. Отелю понадобился Дэнни – может быть, они все, но уж Дэнни – точно. Кусты на самом деле двигались. В 217-ом обитает покойница. В большинстве случаев эта женщина, может быть, всего лишь безвредный дух, но сейчас она активна и опасна. Ее, как злобную игрушку, запустило странное сознание самого Дэнни… и его Джека. Это Уотсон говорил, что на площадке для роке один раз кого-то насмерть хватил удар? Или это рассказал Уллман? Все равно. Потом на третьем этаже произошло убийство. Сколько же давних ссор, самоубийств, ударов? Сколько убийств? Может, по западному крылу рыщет Грейди с топором, поджидая лишь одного: чтобы Дэнни завел его и можно было бы шагнуть за двери?

Опухшее кольцо синяков на шее Дэнни.
Подмигивающие, еле видные, бутылки в пустынном баре.
Рация.
Сны.
Альбом для вырезок, который обнаружился в подвале.
(Мидок, здесь ли ты, радость моя? Снова во сне бродила я…)
Джек вдруг поднялся и швырнул снегоступы за дверь. Его била дрожь. Он захлопнул дверь и поднял коробку с аккумулятором. Та выскользнула из трясущихся пальцев
(О Господи, что если я его разбил)

и боком ударилась об пол. Джек раскрыл картонные клапаны и вытащил наружу аккумулятор, не страшась того, что, если корпус треснул, из него может подтекать кислота. Но тот был целехонек. С губ Джека сорвался тихий вздох.

Осторожно, как ребенка, Джек отнес аккумулятор к «Скиду» и установил на место перед мотором. На одной из полок он отыскал небольшой разводной ключ и быстро, без проблем, подсоединил к аккумулятору провода. Тот ожил, подзаряжать не было нужды. Когда Джек ткнул плюсовым кабелем в клемму аккумулятора, раздался треск электрического разряда и запахло озоном. Закончив работу, Джек стал поодаль, нервно вытирая ладони о выгоревшую джинсовую куртку. Вот. Заработал. С чего бы ему не работать? Никаких причин, вот только снегоход – это часть «Оверлука», а «Оверлук» действительно не хочет выпустить их отсюда. Ни капельки. «Оверлук» до чертиков приятно проводит время. Тут тебе и маленький мальчик, чтоб стращать, и мужик с женой, чтоб стравливать друг с другом, и, если правильно разыграть свою партию, все они могут кончить тем, что станут витать в холлах «Оверлука» подобно невещественным теням из романа Ширли Джексон. Что бы ни бродило по Хилл-Хаус, оно бродило в одиночестве. Но в «Оверлуке» одиночество никому не угрожает, о нет, общества будет предостаточно. Однако, у снегохода действительно не было причин не заводиться. Конечно, если не считать того, что

(если не считать того, что на самом деле ему все еще не хочется уезжать)
да, если не считать этого.

Джек стоял и глядел на «Скиду», дыхание замерзшими струйками вырывалось наружу. Ему хотелось, чтобы все оставалось так, как есть. Заходя сюда, он не испытывал сомнений. Тогда он знал, что спуститься на равнину – неверное решение. Просто-напросто Венди напугалась буки, придуманного истеричным мальчишкой. Теперь вдруг он сумел поставить себя на ее место. Как в пьесе, в его проклятой пьесе. Джек перестал понимать, на чьей он стороне и как следует поступить. Стоило разглядеть в путанице черного и белого лик Господа, как все, туши фонари – невозможно было и дальше не замечать его. Прочие могли смеяться, заявляя: «что это за бессмысленные грязные пятна, вы мне дайте старого доброго Маэстро, картину, написанную титаном», но

ты
всегда будешь видеть выглядывающий оттуда лик Господа-нашего-Иисуса-Христа. У тебя на глазах он одним махом обрел форму, и в этот потрясающий миг прозрения сознание и подсознание смешались в одно. Ты всегда будешь видеть его. Твое проклятие – всегда видеть его.
(Снова во сне бродила я…)

Все было в порядке, пока Джек не увидел, как Дэнни возится в снегу. Вот кто виноват. Виной всему Дэнни. У него – «сияние», или как его там. Нет, не сияние. Проклятие. Будь они с Венди здесь одни, зима прошла бы очень приятно. Нечего было бы ломать голову.
(Не хочешь уехать? Не можешь?)

«Оверлук» хотел, чтоб они остались, и Джек тоже хотел этого. Все, даже Дэнни. Может быть, «Оверлук», будучи огромным, грохочущим Сэмюэлем Джонсоном, выбрал Джека на роль своего Босуэлла. Говорите, новый сторож пишет? Отлично, наймите его. Пора определиться, однако, давайте сперва избавимся от этой женщины и сынка, который сует нос, куда не следует. Мы не хотим, чтобы его отвлекали. Мы не…

Джек стоял у кабины снегохода и головная боль возвращалась. К чему все свелось? Уехать или остаться. Очень просто. И нечего усложнять. Мы уезжаем или остаемся?

«Если уезжаем, сколько пройдет времени, прежде, чем ты найдешь в Сайдвиндере какую-нибудь тамошнюю дыру, – спросил его внутренний голос, – темную каморку с паршивым цветным теликом, где небритые безработные день-деньской смотрят развлекательные программы, убивая время. Где в мужской уборной воняет мочой, которой не меньше двух тысяч лет, а в очке унитаза всегда плавает бычок “Кэмела”? Где стакан пива – тридцать центов, закусываешь солью, а в музыкальный автомат загружено семьдесят старых “кантри”?»

Сколько времени? О Господи, как же он боится, что времени понадобится совсем немного.
– Я не могу выиграть, – очень тихо выговорил он. Вот оно. Словно Джек пытается играть в «солитер», но из-под руки пропал туз.
Он резко наклонился к мотору «Скиду» и выдернул магнето. Легкость, с какой оно оторвалось, вызывала дурноту. Джек взглянул на него, потом прошел к задней двери сарая и открыл ее.

Оттуда открывался ничем не загороженный вид на горы – в мерцающем блеске утра он был красив, как на почтовой открытке. Вверх по склону, почти на милю, до первых сосен простиралась снежная целина. Джек кинул магнето в снег так далеко, как только сумел. Оно улетело куда дальше, чем должно было, и упав, взметнуло легкое снежное облачко. Ветерок унес снежную крупу к новым местам отдыха. Рассеять ее, вот оно как. Нечего тут смотреть. Все прошло. Рассеялось.
Джека охватило чувство покоя.

Он долго простоял в дверях, дыша отличным горным воздухом, потом решительно затворил их и ушел через другую дверь сказать Венди, что они остаются. По дороге он задержался и поиграл в снежки с Дэнни.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь