Шишки в Дагестанском Огне
Шишки в Дагестанском ОгнеШишки в Дагестанском Огне
Рады представить вашему вниманию магазин, который уже удивил своим качеством!
И продолжаем радовать всех!)
Мы - это надежное качество клада, это товар высшей пробы, это дружелюбный оператор!
Такого как у нас не найдете нигде!
Наш оператор всегда на связи, заходите к нам и убедитесь в этом сами!
Наши контакты:
Telegram:
ВНИМАНИЕ!!! В Телеграмм переходить только по ссылке, в поиске много фейков!
Через месяц Дагестан вернется на первые полосы и телеэкраны в героическом контексте: Тогда, в августе го, Дагестан выступил против вторгшихся на его территорию чеченских боевиков, и дагестанский провал Шамиля Басаева оказался дном, от которого Россия оттолкнулась, избежав совершенно реального территориального распада. Первое, что видит гость, выходя на площадь перед махачкалинским аэропортом — триумфальная арка в честь летия присоединения Дагестана к России, одна из опор которой выполнена в виде фрагмента московского Кремля, а вторая — в виде стилизованной горской башни. В году аркой отметили летие Гюлистанского договора между Россией и Ираном, который формально закрепил Дагестан за российской монархией. Но между Гюлистаном и реальным покорением Дагестана оказалось еще много лет кровопролития. А присоединение, которое покорению не равнозначно, пожалуй, до сих пор под вопросом. Проблемы Дагестана — один в один проблемы остальной страны. Но решаются они там явно иначе. Арка — не единственная новость. В Дагестане, кажется, неуловимо меняется настроение. Отчаяние, которое определяло эмоциональный ландшафт последних нескольких лет, уступает место сдержанному оптимизму людей, понимающих, что в целом свете у них нет другой родины, и уставших ждать помощи от федеральной власти. Возможно, Дагестан снова оттолкнулся от дна. Перемены замечаешь уже в самолете. Конечно, солидных мужчин в черных костюмах и широкоплечих спортсменов в тренировочной одежде, которым русские стюардессы откровенно побаиваются делать замечания о спинках кресел и мобильниках, по-прежнему хватает. Но дагестанские рейсы вдруг стали чем-то похожи на бакинские или даже стамбульские. Толпа пассажиров стала пестрой. В ней теперь есть люди с внешностью свободных европейских художников, молодые мусульмане, которые смотрятся как московские хипстеры, и даже путешествующие в одиночку красивые молодые женщины с открытыми коленями. Дагестанский контраст между информационным фоном, к которому привыкаешь в Москве из новостей кажется, что в республике война , и реальной жизнью, в которой Махачкала оказывается мирным, живым, доброжелательным и очень динамичным городом, всегда поражает. Но на выезде из аэропорта на скоростное шоссе в город стоит пост, усиленный БТРом. Водители подтверждают все, что мы знаем о дагестанской манере вождения, а пост — то, о чем мы привыкли читать в новостях. Но пост все равно только мертвый нарост на живом стволе бурно цветущего дерева. Машина летит сквозь зону нелегальной стихийной застройки, которой Махачакала, удвоившаяся по площади и населению за последнее десятилетие, обросла по краям. А потом вкатывается на ярко освещенные улицы пригорода, с бесчисленными новыми домами, мечетями, магазинами, гостиницами, кафе, банкетными залами. В Дагестане живет около трех миллионов человек, и треть из них уже в Махачкале. Город отчасти становится селом, но и вчерашние горцы становятся горожанами. Несколько лет назад Махачкала начала менять облик в соответствии с привычками и верой своих новых жителей: Среди рекламных плакатов и сейчас попадаются строгие религиозные изречения — о непростительности многобожия или о том, что богу угоден лишь тот правитель, который приносит пользу народу, а не самому себе. Эти контрасты заставляют предположить, что ислам, войдя в силу и став абсолютным мейнстримом дагестанской жизни, стал более обаятельным и, возможно, терпимым. Так или иначе, эта смена облика усиливает ощущение, что Махачкала нацелена в будущее, наступлению которого едва ли могут помешать вооруженные люди на блокпостах и те, кому они, как предполагается, противостоят. Мы привыкли считать, что в роли противника выступают вооруженные люди, которых силовики то и дело застают в домах на окраине за подготовкой очередного теракта. Но иногда в роли противника оказываются совершенно неожиданные люди — например, директор сельской средней школы или бывший полковник ФСКН. Эпизод с машиной было официально квалифицирован как самоподрыв. Хотя трупы бывших офицеров со следами пыток не каждый день достают из подорванных машин даже в Дагестане, эта история не вошла в отчет о последней контртеррористической операции в Согратле, длившейся с 15 мая по 24 июня. Это была битва между свободой и феодализмом. И в году восстание Восточного Кавказа началось у нас. Согратлинцы не хотели к нему присоединяться, наш шейх Абдуррахман-гаджи говорил, что воевать с русскими бессмысленно. Но его обвинили в трусости, и тогда он отправил своего сына командовать повстанцами. А в итоге, когда восстание подавили, Согратлю досталось больше всех — село сожгли, жителей выслали, а вернуться разрешили только в м, когда новый царь, Александр III, объявил амнистию. В остальном Дагестане считают, что мы и к восстанию подстрекали, и стали причиной его разгрома. Почти каждое дагестанское село имеет свою традиционную специализацию, и согратлинцы не без оснований считают, что в их случае это образование, политика — и журналисты, которых убивают за их работу. Пятеро из погибших за последние годы дагестанских журналистов, в том числе Малик Ахмедилов, Хаджимурад Камалов и Ахмеднаби Ахмеднабиев, как и убитый в году политолог Загид Варисов, родились в Согратле. Многие в Дагестане считают, что все они пали в битве за свободу против феодализма — в его современном варианте. В самом селе и на хуторе-спутнике живет чуть больше человек. На кутанах — зимних равнинных пастбищах, которых у Согратля 14, — еще примерно столько же. На сломе десятилетий, когда нулевые менялись на десятые, на Согратль многие в Дагестане смотрели как на образец. Общество создали еще в конце х, но ощутимых успехов, замеченных другими дагестанскими муниципалитетами, добилось в е. Фонду удалось посодействовать устройству сельского водопровода, обеспечив общественный контроль за выделенными средствами, потом возродить местную школу, а потом начать решать вопрос правового оформления земель бывшего колхоза на равнине, которые оказались по факту приватизированы несколькими бывшими колхозными функционерами. Вопрос прав на землю очень остро стоит в Дагестане, где, боясь обострения этнических трений, до сих пор не провели земельной приватизации. Одна из самых больных тем — как раз принадлежность земель отгонного животноводства, которые советская власть выделяла горным обществам в качестве зимних пастбищ. Теперь временные сезонные поселения стали постоянными, и это вызывает трения между их обитателями и коренными жителями равнины. В десятках конфликтных ситуаций обе стороны тщетно предъявляют друг другу старые советские постановления на полуистлевшей бумаге с серпом и молотом. Но системы, в которой эти споры могли бы быть законно урегулированы — нет: Согратль со своим мощным самоуправлением искал приемлемые способы защиты своих земельных интересов — и, возможно, поэтому оказался не только в центре внимания, но и под прицелом недоброжелателей. Под прицелом — в буквальном смысле. Его нельзя с полным основанием считать полностью импортированным из стран Ближнего Востока. К салафитам стало принято относить мусульман, не признающих духовного авторитета убитого в августе года суфийского шейха Саида-эфенди Чиркейского. Последователи шейха все еще деморализованы его смертью, тем более, что свое сакральное знание, наследуемое, как считают суфисты, непосредственно от пророка, Саид-эфенди передал аж шестерым преемникам, один из которых уже умер. Число преемников создает некоторое замешательство среди последователей, но в Дагестане их все еще устойчивое большинство, они удерживают под контролем республиканский муфтият и не слишком склонны к диалогу с теми, кто верит и молится иначе. А те, кто воюет против власти с оружием в руках, считаются салафитами. И хотя это не во всех случаях так, сложилась привычка считать потенциальными боевиками всех, кто объявляет себя салафитами, и объявлять салафитами всех, кто так или иначе мешает представителям власти и их клиентам решать свои карьерные, финансовые, политические и прочие жизненные задачи. Он уклоняется от прямого ответа: Я окончил математический факультет Дагестанского госуниверситета, служил офицером в армии в Кемерово. Потом до года занимался недвижимостью в Махачкале. Примерно в это время совет аспирантов — согратлинцев решил восстановить нормальное преподавание в согратлинской школе, и они позвали меня учителем физики, сначала на два дня в неделю. Работающие сельские комьюнити Дагестана вообще производят сильное впечатление на тех, кто привык к ситуации разрушенного сообщества, характерной для средней России. Согратлинская школа, которой начало помогать сообщество, сохранила физико-математические и химико-биологические специализации в старших классах, обзавелась компьютерными классами. Таким же образом согратлинцы пытались мобилизовать врачей — это вообще практика, набирающая в Дагестане популярность. Сельские сообщества обращаются к односельчанам, добившимся успеха в той или иной области медицины, с настойчивой просьбой вернуться в село — иногда врачом, а иногда — имамом мечети. Когда врач приезжает, выясняется, что в соседних селах, в радиусе минут сорока езды на машине, уже есть специалисты смежных медицинских специальностей. Возникает своеобразная земская клиника. Общины приплачивают своим врачам, чтобы они могли позволить себе достойное существование. Так по кирпичикам разбирается система, в которой взятка нужна была даже для того, чтобы завести карту в регистратуре. И создается новая, в которой, к примеру, травматолог в ответ на традиционный вопрос родственников очередного пациента, чем его благодарить, отвечает: Решать так же вопросы приобретения более сложной техники и лекарств, конечно, сложней, но это все равно рабочая схема, которую люди делают для себя сами. Ее проблема в том, что устроена она вопреки власти, которой удобней иметь дело с главврачом, купившим должность и отбивающим ее за счет пациентов. Вторая проблема в том, что она не воспроизводима там, где комьюнити мертвы — например, где-нибудь под Псковом. Судя по седой бороде, ему за Но молодежь 19—20 лет легко попадается на эту удочку. Они считают нас слабаками. Конвейер насилия, считает Магомед, возник после событий года. В селе Карамахи, откуда федералы две недели выкуривали боевиков Басаева, салафиты взяли власть в свои руки за несколько лет до событий, но их всегда было меньшинство. В итоге появились мстители, типа Расула Макашарипова. И те, кто сперва бил лежачих, сильно удивились, что они, оказывается, не в безопасности. Потом большую часть амиров выбили. Сейчас в лесу есть идеология, но нет боеспособности. Но почти никто не сдается властям. Из них двое оказались в машине, сгоревшей 8 июня — таксист Шафи и Мухтар Агаев, бывший полковник ФСКН, некогда сам участник спецопераций против боевиков, который однажды попытался провести собственное расследование убийства согратлинского журналиста Малика Ахмедилова август года. Не нужно быть экспертом по дагестанской политике, чтобы понять, что тень убийства журналиста и уголовного процесса по делу Агаева как минимум затрагивает Исаева. Исаев, сам влиятельный мужчина и обладатель обширных связей в Махачкале, Москве и Краснодаре, комментариев предпочитает не давать. Как принято считать, салафиты. Агаев, который не отрицал, что считает себя салафитом, год провел в тюрьме по обвинению, которое Верховный суд Дагестана в итоге объявил несостоятельным. После этого он уже не вернулся на службу в ФСКН, а стал одним из общественных активистов, пытаясь не только фермерствовать, но и продолжать свои собственные расследования. Тем не менее, он, как и исчезнувший вместе с ним за двое суток до взрыва машины Шафи числятся среди ушедших в лес. Также ушедшими и не вернувшимися считаются двое согратлинцев, убитых в спецоперации у села в прошлом году. Спецоперация в м стала для села резким поворотом к худшему. Кульминация же наступила в мае—июне этого года — и она, похоже, не пройдена до сих пор, хотя режим КТО, который действовал в Согратле с 15 мая, 24 июня был официально снят. В ночь с 8 на 9 мая в центре села был подорван памятник воинам Великой Отечественной. Ущерб невелик — устройство закрепили на тыльной стороне монумента, взрыв выбил несколько камней, никто не пострадал. Но именно в ночь подрыва камеры бездействовали. Между Чохом — соседним аулом, из которого вышло беспрецедентное для Дагестана количество офицеров царской армии, и Согратлем колонна попала под огонь с обочины. Трое полицейских были убиты, еще восемь ранены. В районе ввели КТО. В четверг, го, мы поехали в Гуниб и попали на место боя. Дорога была блокирована, знакомые полицейские попросили вывезти раненых, и я посадил в машину троих. Хотя у них были вертолеты, они так и не нашли или не захотели найти тех, кто устроил засаду. У всех, кто проходил по оружию, находили гранаты. Почти все они вернутся — или развалится обвинение, или будет условный срок, или даже реальный. Сейчас часть этих обвинений надуманная, все это понимают. И когда они выйдут, они будут реально ненавидеть эту систему. Он уверен, что суд, где все помнят, как салафит Энхов директорствовал в школе и создавал там компьютерные классы, пройдет по упрощенной схеме, и ему дадут условный срок. Выйдя из СИЗО, он сам написал заявление об уходе — задним числом, 10 мая. Итог почти полутора месяцев спецоперации — двое убитых боевиков — один в лесу близ села, один в Махачкале. Два трупа из сгоревшей 8 июня машины, вероятно, не в счет. До отчета силовиков за согратлинскую КТО в селе считали, что за 15 лет было убито 16 человек — в том числе пятеро журналистов и пятеро из тех, кто ушел в м году на войну против федералов в Карамахи и потом в Чечню. Понятно, что в Москве в неделю больше людей гибнет за неделю в ДТП. Но маленький Согратль — не Москва. А в огромной постоянно бурлящей Махачкале согратлинской истории почти не замечают. В том числе потому, что одновременно или с небольшой разницей во времени происходят и другие похожие. Но именно в Махачкале, вопреки подобным историям, возникает ощущение, что стронулся с места баланс сил, к которому все привыкли за последние годы. Те, кто называет себя салафитами, сейчас в положении самой модной городской субкультуры. Не чиновники, не силовики, не бандиты и не спортсмены, а именно эти ребята, гордящиеся строгостью своей веры, становятся самым крутым социальным примером. Они сидят в городских кафе, пьют чай литрами, смотрят матчи чемпионата мира по футболу, спорят о том, стоит ли болеть за Россию, и вообще беспрерывно общаются. Люди, которые просили президента Путина разрешить в Москве миллионный митинг против исламофобии, и люди, которые создают в Махачкале новые медресе. Они шутят друг с другом: Но под дружный хохот, который подхватывают соседние столики, снова кажется: Будущее, похоже, уже не зависит от того, скольких из них еще посадят, а скольких убьют. Вместо того, чтобы бояться и скрываться, они сидят и хохочут в популярных кафе. Сила этих людей в том, что они дома. У них есть и представление о том, как именно должен быть устроен этот дом, и готовность его обустраивать — если надо, то даже ценой жизни и свободы. Этот дом, вероятно, будет еще меньше, чем сейчас, похож на остальную Россию. Многие не без оснований боятся уверенности этих ребят в своей правоте. Их картина мира, пожалуй, не может не быть несколько средневековой — ведь она целиком базируется на исламской догматике. Но когда они, один за другим, уходят на вечерний намаз в молельную комнату, на торце длинного общего стола обнаруживается классика актуального дагестанского натюрморта: Репортаж из Дагестана, где проблемы такие же, как в остальной стране, но решаются совершенно иначе. Шамиль Магомедов 28 июня , Карата ахвахского района 0. Реакция людей, проезжающих мимо. В бизнесе я следую исламским принципам. Ни один факт коррупции не ускользнет от внимания полпредства и силовых структур. Жители дагестанского поселка Временный обратились в Совет при президенте России. Что происходит в Земле обетованной? Признание — дело тонкое. Информационная война в Кесабе. Силовики блокировали дом Хизри Шихсаидова. Кадыров, Темрезов и Абдулатипов вошли в группу лидеров рейтинга эффективности губернаторов. Сколько стоит жизнь Немцова. Как остановить деградацию Дагестана? Как сложатся отношения Дагестана с Азербайджаном? Французские карикатуристы и кавказские журналисты. С глубочайшим сожалением пляшу на вашей могиле. О рассерженной молодежи на улице Котрова. Чем Коран не угодил российским судам? По следам неопознанной смерти. Достоинство мертвых и мерзость живых.
Семена марихуаны почтой россии
Какой южный фрукт русские называют шишкой?
Если выпить новокаин что будет
Поездка в Дагестан, август 2009
Мой Дагестан
Мушмула германская (кавказская) - характеристика полезных свойств, ее фото
Съедобные лесные ягоды
Лечебные свойства сосновых шишек и список противопоказаний
Доступ ограничен Ростелеком как обойти запрет в Яндекс