Republic - Назад в 70-е. Как Путин обновил доктрину Брежнева

https://t.me/nopaywall

5 июня 2017 г. Владимир Фролов.

Законные интересы и полный суверенитет. Два столпа внешней политики России.

Публичные выступления Владимира Путина на экономическом форуме в Санкт-Петербурге – помимо программной речи, это и высказывания в ходе встреч с руководителями иностранных информационных агентств, с американскими и другими инвесторами, и, конечно же, полемика с американской телезвездой Мегин Келли – посылают четкий внешнеполитический сигнал условному Западу: «Не дождетесь!»

Никаких существенных изменений в российской внешней политике, тем более пересмотра ее главного концептуального нарратива – «Запад противодействует возрождению России как великой державы, чтобы сохранить свое доминирование в однополярном мире, и Россия отвечает на ущемление ее законных интересов» – не предусматривается. Наоборот, противостояние с Западом закрепляется в качестве идеологического стержня российской внешней политики и определяет содержание действий Москвы на международной арене. Продвижение российских интересов теперь понимается почти исключительно как подрыв геополитических и экономических позиций Запада в «игре с нулевой суммой».

Интенсивность этого ⁠противостояния, его конкретные ⁠региональные и дипломатические ⁠фронты, а также набор применяемых Россией средств воздействия будут варьироваться в зависимости ⁠от региональной конъюнктуры, актуальной международной ⁠проблематики, содержания и решимости в действиях Запада ⁠по блокированию российских устремлений, внутриполитической ситуации и внешнеэкономической конъюнктуры, от ⁠которой зависят ресурсы России для проведения решительной внешней политики. В высказываниях Владимира Путина на форуме сформулирована заинтересованность Москвы на ближайший период перейти к более мягкой стадии противостояния (но не к его прекращению) – условной «разрядке международной напряженности» в стилистике середины-конца 70-х годов.

Западу предлагается «смириться» с новым геополитическим статусом России, признать легитимность ее региональных и глобальных амбиций со сферой законных интересов, подтвердить полный суверенитет России как невмешательство Запада в ее внутренние дела. Также ему предлагается отказаться от критики действий российских властей внутри страны, снять санкции и возобновить полномасштабное экономическое сотрудничество, перейти к тесному политическому сотрудничеству с Москвой по важнейшим глобальным проблемам с признанием равенства России и Запада и с учетом продвигаемого Москвой пропагандистского нарратива.

Выглядит все это как предложение Хельсинки-2.0, но уже не только для Европы, а для мира в целом и с весьма существенными новациями, прежде всего в части «гуманитарной корзины». Речь идет о фиксировании границ контроля (не только географических, но и идеологических – разное отношение к правам человека и свободам личности), невмешательстве во внутренние дела (порядок сменяемости власти не может быть предметом международных отношений), выгодных для России правилах применения военной силы (внешнее силовое вмешательство как «гуманитарная интервенция» и «ответственность по защите населения» недопустимы, но военная интервенция по приглашению для «сохранения государственности» легитимна), суверенности информационного пространства (контроль в интернете и в медиа в своей зоне интересов), свободе торговли и инвестиций под государственным контролем и без какой-либо увязки с внешнеполитической и внутриполитической повесткой.

При этом вводятся и предлагаются к безоговорочному принятию два потенциально дестабилизирующих внешнеполитических концепта, также заимствованных, но в видоизмененном виде из славных 70-х: «законных интересов» и «полного суверенитета».

Первый утверждает право Москвы на внешнее силовое вмешательство как по периметру своих границ, так и в других регионах мира, где это создает возможности давления на Запад при относительно умеренных затратах. Рамки «законности» интересов преднамеренно четко не очерчены и подвержены быстрой и легкой реинтерпретации, а право на такую интерпретацию и стремительную подстройку всей внешней политики под их новую редакцию есть только у одного человека. Возможности рационального внешнего воздействия на этот процесс практически отсутствуют, а инструменты медийно-пропагандистской и разведывательной манипуляции наращиваются. При полной непрозрачности системы принятия внешнеполитических решений, отсутствии возможностей влияния на них через свободную общественную дискуссию и полном эмбарго на обсуждение неизбежного транзита власти такая фундаментальная непредсказуемость российской внешней политики носит для окружающего мира дестабилизирующий характер, провоцируя встречную политику сдерживания. «Законные интересы» сегодня – это Крым, завтра Донбасс и юго-восток Украины, через год Сирия, через два Ливия, через три Балканы и Афганистан. Исключать появление в этом списке какой-нибудь Венесуэлы или Никарагуа нельзя.

Концепция «полного суверенитета» для одних опасна тем, что она автоматически предполагает «ограниченный суверенитет» для всех остальных, утверждает двухуровневую структуру международных отношений, где «некоторые страны более равны, чем другие». В понимании Владимира Путина в мире есть всего несколько государств, обладающих полным суверенитетом – то есть способностью проводить полностью независимую внешнюю политику без оглядки на мнение других держав. Помимо России и США, к «полным суверенам» он относит Индию, Китай, Бразилию и Иран. Список опять-таки неокончательный и подлежит периодическому «перевзвешиванию».

Остальные государства обладают ограниченным суверенитетом, не могут сами принимать внешнеполитические решения и должны координировать свои действия со своим «сеньором». Путин относит в эту группу все страны НАТО, включая Германию и Францию, полагая, что все в альянсе решают только США. Эта упрощенная картина сильно удивила бы канцлера Германии Ангелу Меркель и нового президента Франции Эммануэля Макрона, обладающих, как и еще 26 стран, правом вето на действия альянса. Но она удобна для Москвы как оптимальная матрица международных отношений, где все ключевые вопросы и правила мирового порядка решаются в узком кругу «настоящих суверенов», контролирующих свой сектор, а мнение других государств можно не учитывать. Например, Путин дает понять, что всерьез обсуждать с Японией передачу любого из островов, включая упомянутые в декларации 1956 года Шикотан и Хабомаи, он будет только после обретения Японией «полного суверенитета», понимаемого как выход из военного союза с США, чтобы не было американских баз на Курилах и американских систем ПРО в Японии.

Этот «концерт великих держав» также означает, что и у России есть свой «вассальный сектор», набор государств, суверенитет которых ограничен необходимостью получения санкции Москвы на отдельные аспекты своей внешней, оборонной и торговой политики, прежде всего в выстраивании отношений с Западом. Налицо обновленная доктрина Брежнева, где суверенитет стран «российского лагеря» ограничен не следованием марксистской догме строительства социализма, а отказом от самостоятельных отношений с Западом и от демократического устройства власти, лидеры которой должны устраивать прежде всего Москву. Проблема, однако, в том, что этот удобный концепт существует преимущественно в российском телевизоре, а сама международная реальность несколько сложнее и динамичнее, что тоже провоцирует нестабильность.

Есть также признаки заимствования еще одного внешнеполитического концепта из 70-х – политика разрядки напряженности сопровождается обострением «народной» идеологической борьбы с Западом. Это видно в одобрительных высказываниях Путина относительно «свободных, как художники, патриотических хакеров», готовых постоять за страну, и в выстраивании болезненной для Запада линии, когда критика России и ее руководства рассматривается как проявление этнической русофобии, которая приравнивается к антисемитизму (правда, непонятным остается, будет ли формула «русские как новые евреи» встречена однозначно одобрительно внутри страны).

Партизанская война «патриотических хакеров» против «политиков-русофобов» в странах Запада как бы одобряется в традиционных для советской внешней политики рамках поддержки «командируемых комсомольцев-добровольцев». Даруемая современными технологиями возможность сравнительно легко и недорого напрямую обращаться к западной аудитории и поддерживать при этом «правдоподобную недоказуемость» (plausible deniability) позволяет уклоняться от западных санкций («на государственном уровне мы этим не занимаемся») и без смущения заявлять, что Россия не вмешивается в чужие выборы, размещаяпри этом в фейсбуке таргетированную рекламу в поддержку правильных кандидатов.

«Свободное хакерство» и войны ботов в соцсетях – это новое измерение идеологической борьбы, которому пока нет эффективного противодействия в западных правовых рамках «свободы слова». В отличие от России западные деятели не могут просто так заблокировать сайты и посты невыгодной им направленности, а попытки Запада ответить тем же в России «попадут в засаду» Роскомнадзора. Продвигаемая Москвой в централизованном порядке аргументация, что «истерика» и «политическая шизофрения» на Западе по поводу российских хакеров и вмешательства в их выборы отражает слабость западных демократий и неуверенность в своих институтах, указывает на намерения продолжать и поощрять славную деятельность «кибердобровольцев», не считая ее вмешательством во внутренние дела.

Надо сказать, что предложенный на форуме «ремейк с апгрейдом» внешнеполитических концептов 70-х весьма органично сочетается с таким же апгрейдом социально-экономической политики. Вместо структурных реформ, разгосударствления и повышения конкуренции предлагается всеобщий блокчейн и цифровая экономика под четким государственным контролем, где госкорпорации в установленном порядке поддерживают «так называемые стартапы». В 70-е это называлось «кампанейщина».

Концептуально проблему точно описал участник форума Анатолий Чубайс:

«Действующая социально-экономико-политическая система в стране является удивительно целостной, сбалансированной и даже по-своему гармоничной. Это система, в которой внутренняя политика дополняет внешнюю. Невозможна была бы такая внешняя политика России, если бы не было такой внутренней политики. <…> Это означает, что попытаться провести экономическую реформу, не затрагивая собственно основы государственного устройства, малореально. Это означает, что преобразовать всерьез внутреннюю политику, не трогая внешнюю политику, тоже не очень просто. Скорее всего, нужны целостные шаги, а это означает очень высокие риски».

На горизонте семи лет стратегия «назад в 70-е» во внешней и внутренней политике, казалось бы, выглядит беспроигрышной. Осталось примирить с ней внешнюю реальность.

Читайте ещё больше платных статей бесплатно: https://t.me/nopaywall