Реквием по мечте
Хьюберт СелбиДа у тебя уже кожа на руках висит как старая тряпка, а ты все не ешь и думаешь про
zophtic.
Будь
zophtic
сколько тебе влезет, только все равно нужно мясо на костях нарастить. Однако Сара все равно отказывалась от еды, бесконечно пила кофе и болтала о своем появлении на телевидении. Телевизор не выключался, и Сара внимательно отсматривала все игры-угадайки, чтобы можно было участвовать в любой из них без подготовки. Потом подруги расходились по домам, а она продолжала сидеть и смотреть телевизор, кивая головой и улыбаясь, представляя, как она стоит там, у микрофона, с полным достоинством и отвечает на вопросы с такой легкостью, словно они взяты из детской книжки, и зрители аплодировали, и она получала все призы, а потом произносила краткое заявление о том, что она не станет брать призы себе, а отдаст их нуждающимся, и снова гром аплодисментов, переходящих в овацию, и фотографии в газетах и в шестичасовых новостях, и даже в полуночных, она улыбается, а люди на улицах скандируют: МЫ ЛЮБИМ САРУ, МЫ ЛЮБИМ САРУ, МЫ ЛЮБИМ САРУ, — она вздохнула с улыбкой и обхватила себя за плечи. Однако каждый день по утрам она стала чувствовать себя странно. Она задергивала тюль и занавески, время от времени подходила к окнам, чтобы посмотреть, чуть отодвинув занавеску, не наблюдает ли кто за ней, пытаясь обозреть как можно большую территорию и при этом не выдать своего присутствия «шпионам», а потом снова возвращалась в свое кресло и краем глаза наблюдала за холодильником, который стоял на своем месте молча, напуганный. Иногда она вдруг вскакивала и на цыпочках медленно шла к входной двери,
они
не слышали ее, потом нагибалась к замочной скважине и подглядывала, но
они
всегда успевали исчезнуть из поля зрения прежде, чем она их засекала. Она снова принимала несколько таблеток валиума, садилась в кресло и смотрела все сериалы подряд, хватаясь время от времени за грудь, если какая-нибудь мать беспокоилась о своем сыне, говоря женщине на экране, что понимает ее и знает, каково это — скучать по сыну. Мой единственный ребенок, мой мальчик, а у меня даже его телефона нет. Но он сильно занят, знаете ли. У него свой бизнес. Он профессионал, мой Гарри, и скоро он сделает меня бабушкой, — и Сара успокаивала женщину, говоря, что все будет хорошо, а потом принимала еще несколько таблеток, и веки ее тяжелели, и неясная печаль саваном окутывала ее, и слезы прокладывали дорожки на ее щеках, когда приходило время вечерних и ночных передач, и даже собственное появление в одиннадцатичасовых новостях не могло утешить ее, и она смотрела на экран сквозь пелену слез, сумбурно молясь о том, чтобы ей наконец пришел ответ с телевидения, и она узнала название и время выхода передачи, и чтобы Гарри приехал к ней в гости со своей невестой, и они бы вместе попили чай, и она бы рассказала им, в каком шоу ее покажут, и надела бы красное платье, — о, Сеймур, ты помнишь красное платье? Бар-мицва Гарри? Что-то не так, Сеймур? Ты тоже придешь на шоу, и мы выиграем все призы и отдадим их бедным людям, им будет так приятно, и у Гарри родится наш внучек, и она будет зорко следить за машинами... Да, с машинами надо всегда быть начеку: когда они так вот медленно ездят
А потом пробуждение утром, включается телевизор, ставится кофе, принимаются фиолетовая, красная и оранжевая таблетки, запиваются кофе, раздвигаются занавески, и делается очередной звонок в «Макдик Корп.», она ждет на телефоне, покачивая головой в попытках припомнить, что именно было сказано, потом сидит и слушает тишину в трубке и буханье сердца, такое громкое и сильное, что, кажется, оно вот-вот выскочит из груди, и пульс барабаном стучит в ушах, и она сидит в кресле, ухватившись за ручки, пульсирующая кровь грозит перекрыть ей дыхание, и вдруг, постепенно, внезапно до нее доходит, что кто-то в «Мак-дик Корп.» хочет не допустить ее появления на телевидении и что, возможно, они порвали и выбросили ее карточку и никто теперь не знает, что она должна участвовать в шоу, — она слышала, что такое бывает, она много раз видела по телевизору, как люди делают подобные вещи, чтобы, например, лишить кого-нибудь наследства, кто его знает, — так она пойдет и выяснит, кто виноват, и ей заведут новую карточку, и вот она уже надевает чулки и толстые шерстяные носки Сеймура, с трудом впихивает ноги в золотые туфли, надевает пару свитеров на красное платье, сверху теплое пальто, оборачивает шарфом шею и голову и выходит на улицу, решительно и без колебаний, невзирая на холод и снежную кашу под ногами, идет к подземке, не слыша ни людей, ни машин, склонив голову, сопротивляясь порывам ветра с мокрым снегом, бормоча себе под нос, засматриваясь на рекламу, узнавая продукты, рекламиру
К счастью, Сара не осознавала происходящего, не видела коридоров с людьми, комнат, криков, плача, стонов, мольбы, жалоб. Они не проникали через ее барабанные перепонки, а ее глаза не замечали избитые, окровавленные, больные тела. Ее болезнь изолировала ее в кокон боли. Когда все необходимые бумаги были заполнены и доктор быстро осмотрел ее, прочитав отчет санитаров, ее посадили в коляску и повезли к психиатру по другим коридорам, и снова она сидела и ждала своей очереди, и примерно через час ожидания она попала в кабинет, доктор быстро осмотрел ее, глянул ее бумаги, спросил ее имя, и она снова начала плакать и рассказывать ему о Гарри и телешоу, что он подарил ей новый телевизор и что она будет помогать бедным, а доктор кивал и быстро что-то писал: параноидная шизофрения, тщательное психиатрическое лечение с обязательным применением электрошока. Он вызвал санитара, и Сару увезли на коляске в другую очередь. Через несколько часов Сару наконец отвезли к кровати в коридоре закрытого блока. По коридору расхаживали, шаркая ногами, другие пациенты. Их лица были лишены всякого выражения из-за лошадиных доз транквилизаторов, другие были в смирительных рубашках, третьи были привязаны к кроватям и вопили, плакали или умоляли. Сара лежала на спине, глядя в потолок, периодически всхлипывая, ее собственное страдание защищало ее от страданий остальных. Неожиданно перед ее кроватью возник молодой врач-ординатор. С усталым видом, зевая, он прочитал предварительный диагноз, прикр
Доктор дал необходимые указания дежурной сестре — перевести Сару Голдфарб из психиатрии в терапию — и вручил ей карточку пациентки. Она улыбнулась: что, снова Рейнолдс? А кто еще? Он самый большой козел от медицины, который когда-либо существовал. Сестра засмеялась. Послушать его, так каждому необходимо лечение электрошоком. Параноидальная шизофорения... Все беды этой женщины от таблеток, которые она принимает.
Тайрон Си Лав сидел на краю кровати, потирая голову и пытаясь понять, что происходит. Он слышал, как ветер сотрясает окна, — пипец какая холодина, — а ему скоро снова надо на улицу. Чиерт! Кажется, еще недавно было лето и они тусовались в морге, кайфовали, а теперь сраная зима, и дни и ночи будто наезжают друг на друга, и каждый день тянется тысячу лет, и будто не было никакого лета и больше никогда не будет. Что-то где-то не задалось. Еще недавно у них все шло нормально, они приносили домой кучу денег каждый день, а теперь им приходится собирать по центу, чтобы как-то протянуть еще один день без ломки. Чиерт! Блядские улицы, братка, это уж точно. Он повернулся и посмотрел на свернувшуюся калачиком Элис. Из-под одеяла виднелась только ее макушка, девушка казалась такой довольной и умиротворенной, но скоро она проснется и захочет укол. Бля, эта сучка бессонницей не страдает, это уж точно. А если не спит, то залипает. Он улыбнулся: но она все равно отличная баба, прирожденная шлюшка. Он продолжал чесать голову и слушать ветер за окном. Дорогое барахло, легкие деньги, а теперь не могу даже на укол наскрести. Чиерт, откуда же на них это свалилось? Все было так здорово, мы с Элис просто лежали в этой кроватке, и окно было открыто, и занавески развевались от бриза, и мы трепались о всякой ерунде, а теперь чертов ветер того и гляди снесет на хер весь дом. Блин, кажется, кроме неприятностей ничего в жизни не осталось. Не понимаю я этого. Просто не понимаю. Хорошо, что есть
Это была самая странная ночь и самое странное зрелище, которое когда-либо наблюдалось в районе. Капитан местного полицейского участка был заранее поставлен в известность о том, какой именно район будет взят в кольцо, чтобы в его границах был обеспечен полный контроль и порядок. Словно ты пробирался по полю битвы в разгар сражения, и внезапно, повернув за угол, вдруг обнаружил себя в демилитаризованной зоне. Улицы были пусты. В заброшенных зданиях не горели костры. Не было видно даже одинокого бомжа, укрытого матрасом. Зона запустения тянулась на пять кварталов в радиусе от точки «икс». В этой зоне даже не было полицейских машин — они патрулировали границы. Проникнуть туда можно было, только пройдя через один из спецпостов, где ребята с автоматами-«томпсонами» и рациями обыскивали каждого, прежде чем пропустить внутрь. Все оружие оставалось за пределами зоны. Когда чувакам говорили, чтобы они сдали оружие, те кричали и матерились. Че за херню ты несешь? Ты хочешь, чтобы я вошел туда с пятью сотнями, купил героину и меня бы тут же кинули, на хер? Бля, да ты просто мозги просрал, мужик. Тогда, считай, ты потерял свой кайф, гондон, ствол «томпсона» направляется парню в лицо, и тот разворачивается и уходит, матерясь и плюясь во все стороны, а через некоторое время возвращается уже чистый. Я все заныкал, вашу мать. Они тщательно обыскали его и кивнули, пропуская внутрь. Если меня там кинут, я с твоей жопы не слезу. Ага, подай на меня в суд. Парень продолжал материться се
Гарри и Тайрон решили, что будет умно разделить деньги пополам и приклеить скотчем по чуть-чуть по всему телу, пока они будут осматриваться, оставив в карманах по нескольку долларов на случай, если их попытаются ограбить. В зону они вписались без проблем и продолжали зорко следить за обстановкой, идя к пункту раздачи. Через каждые пол квартала стояли машины с автоматчиками на крыше и человеком с рацией внизу. Чиерт, ты врубаешься в эту тему, чувак? Ага. Я, типа, словно в киношку попал. Оба подняли воротники своих пальто. Я никогда не чувствовал себя так стремно, братка. Они шагали по щебню и кирпичной крошке разрушенных зданий, их сгорбленные силуэты четко виднелись в сумерках, тишина была странной и причудливым образом пронзала глаза и уши. Они подошли к очереди, в которой уже стояло человек сто, а то и больше, все выстроились, кто стоя, кто полусидя, вдоль кирпичной стены, согбенные, дрожащие от холода, пытаясь не смотреть на направленные на них автоматы, стараясь держаться с достоинством, круто, чтобы у кого-нибудь в этой накаленной обстановке не возникло неправильной мыслишки, и все стояли спокойно, насколько возможно, переминаясь с ноги на ногу, руки глубоко в карманах, вытирая носы плечами, ребята в драных кедах оборачивали ноги и тела газетами, чтобы хоть как-то удержать тепло. Гарри и Тайрон знали многих ребят и обменялись с ними рукопожатиями, думая, что сами они до такого никогда не дойдут, что их никогда не будет настолько сильно кумарить, чтобы жить только
Люди двигались быстро, но все равно своей очереди приходилось ждать часами, впрочем, никто не протестовал, зная, что находится на прицеле пары-тройки пушек. Гарри с Тайроном скотчем приклеили пакеты к телам, а выйдя на улицу, подобрали пару камней и пошли строго по центру улицы, имея 360-градусный обзор на двоих. Они не выбросили камни, даже сев в такси, и держали их наготове до тех пор, пока не добрались до квартиры. Первым делом они поставились, потом разбавили героин, расфасовали его по пакетикам, и каждый взял себе половину для своих клиентов. Потом они решили удвоить цену и сделать чеки чуть меньше обычного. Ситуация была напряжной, и многие торчки готовы были заплатить вдвое, даже если чек был немного легче, чем всегда.
Гарри и Мэрион сидели, наслаждаясь теплом и чувством защищенности, слушая щелчки обогревателя и глядя на пакетики с героином, лежавшие на столе перед ними. Ты хочешь все это продать, Гарри? Да, а что? А что, если мы не сможем достать больше? Что нам тогда делать? Должно быть еще. Но представь, что ничего нет, — в голосе Мэрион появилась паника, ты же знаешь, как трудно было в последнее время. Но сегодняшний вечер — это только начало. Мэрион повернулась к Гарри и посмотрела ему прямо в глаза: я так не считаю. О чем ты говоришь? Не знаю. Просто у меня такое чувство. Но я не хочу больше страдать, Гарри, я не хочу больше просыпаться и не иметь укола на утро. Да и мне не хочется, но для бизнеса плохо, если вовремя не выкидывать кайф на улицы. Теперь, когда они подняли цены на героин, кайфа на улицах будет много. Мэрион покачала головой: у меня плохое предчувствие, Гарри. Не продавай товар, — впервые в глазах Мэрион появился страх, а в голосе послышались умоляющие нотки, — подожди, чтоб знать наверняка, что будет еще... пожалуйста, Гарри, умоляю, — ее тело было напряжено, расширенные глаза смотрели в одну точку. Не переживай, мы всегда сможем найти кайф. Мы не останемся на кумаре.
Доктор Спенсер стоял напротив доктора Харвуда, заведующего отделением, руки в карманах сжаты в кулаки, желваки ходят мощно, до боли. Доктор Харвуд откинулся в кресле за письменным столом и нахмурившись смотрел на доктора Спенсера: вы какой-то вздыбленный. Лучше сядьте, отдохните. Тот сел и, глубоко вздохнув, попытался расслабить мышцы тела, но оно продолжало ныть от слишком долго сдерживаемой ярости. Доктор Хар-вуд продолжал хмуриться: так в чем дело, коллега? Вы сказали, это срочно. Доктор Спенсер глубоко вздохнул, закрыл на секунду глаза и медленно выдохнул: доктор Рей-нолдс.
Доктор Харвуд строго посмотрел на него: я уже говорил вам, если хотите враждовать с доктором Рейнолдсом, делайте это в свободное время. Это не имеет отношения к личной вражде, речь идет о правильном лечении пациентов. Доктор Харвуд устроился в кресле поудобнее: хорошо, что на этот раз? Доктор Спенсер изо всех сил пытался успокоиться и взять себя в руки, но с каждым словом ему было все труднее сдерживать свою ярость. Он сделал еще один глубокий вдох: Сара Голдфарб поступила в госпиталь в состоянии полной дезориентации, и доктор Рейнолдс диагностировал параноидальную шизофрению и отправил в отделение психиатрии с рекомендацией применения электрошока, как обычно. Я осмотрел ее и выяснил, что она принимала диетические таблетки и валиум и не ела нормально в течение нескольких месяцев... Он на секунду остановился, пытаясь унять гнев... Я перевел ее в терапевтическое отделение. А сегодня утром я обнаружил, что мои указания были отменены доктором Рей-нолдсом и что пациентка все еще находится в психиатрии, мало того, он еще оставил предыдущие указания в силе, полностью проигнорировав мои распоряжения. Доктор Спенсер покраснел и даже слегка вспотел, сдерживая бурлившие внутри чувства. У него есть авторитет и право поступать так, доктор. Я не обсуждаю правомочность его действий, я говорю о правах пациентов на получение профессионального ухода. То есть вы хотите сказать, что она
не
получает его в нашем госпитале? Я хочу сказать, что ее проблема медицинского, а не психиатрического свойства. Нужно просто дать ей как следует отдохнуть, поесть, очистить ее организм от стимуляторов и депрессантов, которые она принимала, и она вскоре поправится. Доктор Харвуд посмотрел на него холодным взглядом: это вы так считаете, доктор. Это не просто мое мнение, это доказывает мой опыт. За последние восемь месяцев я принял шесть пациентов с теми же симптомами, направленных ко мне доктором Рейнолдсом, я назначал им обычное лечение, и они поправились полностью менее чем за месяц
без
применения электрошока и психотропных препаратов. Доктор Хар-вуд посмотрел на него и медленно заговорил: да, я знаю. Именно поэтому он и отдал соответствующие указания. Вы не можете менять распоряжения других врачей, в противном случае... — Даже если эти распоряжения не только некомпетентны, но и опасны для здоровья и душевного состояния пациентов? Доктор Харвуд медленно и с выражением бесконечного терпения моргал, глядя на него: я не считаю, что вы можете судить о компетенции врача, специализирующегося в той области медицины, к которой вы так враждебно настроены, и у которого намного больше опыта, чем у вас. Я с вами не согласен. Причем абсолютно. И этот отчет является доказательством моей правоты. Если кто-то страдает зубной болью, вы не посылаете его к ортопеду. На что это вы намекаете? Это просто означает, что больные с заболеваниями ясной природы не должны попадать в психиатрическое отделение, а с этой женщиной, как и с большинством других, случилось именно это. Доктор Харвуд мягко постукивал кончиками пальцев по столу: и всеже это ваше личное мнение, отличающееся от мнения доктора Рейнолдса. Рей-нолдс — просто тупица. Не смейте высказывать обидные замечания о персонале больницы в моем присутствии, доктор, — взвился доктор Харвуд, глядя прямо в глаза Спенсеру, — а также о решениях, с которыми я полностью согласен. Вы хотите сказать, вы одобрили это? Конечно. Но как вы могли, особенно после того, как прочитали мои замечания в ее карте? Мне не нужно было читать
не интересно
ваше мнение о компетентности других врачей! Я должен делать свое дело. Но эта женщина... — Я уже сказал вам, мне наплевать на эту женщину. Даже если вы правы в своем диагнозе и выводах, самое худшее, что ее ждет, это несколько ненужных сеансов электрошока. Самое худшее? Доктор Харвуд в упор смотрел на Спенсера, придвинувшись к нему почти вплотную: вот именно. Самое худшее. Даже если вы правы и я пойду у вас на поводу, это вызовет разброд среди персонала и нарушит работу отделения, что вызовет гораздо более серьезные потери, чем несколько месяцев в жизни этой женщины. Доктор Спенсер выглядел оскорбленным и изумленным: мне казалось, вы ответственны прежде всего за здоровье больных. Доктор Харвуд внимательно посмотрел на него: не будьте наивным, доктор. Доктор Спенсер смотрел на него, чувствуя себя опустошенным, ощущая во рту свинцовый привкус. На его глаза наворачивались слезы. Доктор Харвуд продолжал смотреть на него, потом, вздохнув, откинулся в кресле. Конечно же, если вас не устраивает положение вещей в нашей больнице, вы всегда можете найти другое место работы. Это ваше право. Доктор Спенсер смотрел прямо перед собой, доктор Харвуд и вся остальная комната превратились в размытое пятно. Его тело обмякло и стало ватным. Его мозг словно разбух. Внутри была пустота. Он закрыл на секунду глаза, затем покачал головой. Доктор Харвуд продолжал постукивать кончиками пальцев по столу: я уверен, у вас будет и так много работы в отделении, доктор. Доктор Спенсер кивнул и встал
Радиаторы продолжали щелкать, но им все равно было холодно. Паника продолжалась, и они снова вернулись к прочесыванию улиц, доставая героина лишь на то, чтобы продержаться. Мэрион держала в доме солидный запас снотворного, которое доставала через знакомых врачей, но, несмотря на это, почти постоянно находилась в истеричном состоянии. Каждое утро, когда они просыпались и у них ничего не было на поправку, поскольку они истратили все ночью, поддавшись предательским мыслям о том, что все будет нормально и утром их не будет ломать, она становилась истеричной и тряслась, делая укол растертой в порошок и смешанной с водой таблеткой снотворного, часто промахиваясь и сжигая кожу, и рука распухала и краснела, и она кричала, что это Гарри виноват в том, что у них нечем поправиться утром. Да что ты несешь, дура? Это ты не мог вчера удержаться и решил догнаться. Ну, одного чека маловато. Это не моя вина, что героин такой слабый. Мне нужен был второй укол. Не пори чушь. Ты мог продержаться до утра на одном чеке. Ты бы нормально залип и нормально уснул. Ты знаешь, что я не залипаю с чека. И вообще, раз я мог бы протянуть на чеке до утра, то почему же ты не смогла? Да ты достал своими уговорами поставиться на все. Ну да, а почему нет-то? А что мне оставалось? Сидеть и смотреть, как ты ставишься, и не ставиться самой? Не фига сваливать все на меня, вот так. И оставь меня в покое. Я из-за тебя вчера задула под кожу, и теперь вот вся рука распухла, и я не знаю, куда мне теперь ставить
Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями бота. Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь