Разноголосица
Лена Гордиенко
К "Демократии" Фрейна/Бородина в РАМТе хочется возвращаться, думать о ней, обнаруживать все новые слои и тонкости – в перипетиях сюжета, игры, подтекстах. Чувство – как от классической книги, которую прочитываешь после запоя современным. Поначалу все кажется устаревшим, а потом подсаживаешься и следишь с открытым ртом. И думаешь, и думаешь.
Конструкция выверенная, стройная, ритм – заведен, и нужно сказать, что скорость здесь высокая: хотя текста ну просто очень много, это не статичный и равномерный (что и хорошо там) "Копенгаген", а самое настоящее детективное действо. Но и даже не в жанре дело (тут и комедия, и шпионский роман, и драма). Динамика тут происходит на деле: стремительно развиваются события по сюжету, и меняются сами главные герои (Вилли Брандт - Илья Исаев и Гюнтер Гийом – Петр Красилов), внешнее отражается во внутреннем и vice versa. А что слова-слова, так это политический материал: парламент – это же (не) место для дискуссий.
Дискуссии. Герой Красилова, "слуга двух господ", признается в конце, что, вернувшись домой, в ГДР, он скучает по разности мнений, что была там, в ФРГ. Это будет рифмой к словам его куратора Арно Кречмана (Андрей Бажин) в первом акте, когда он смеется над прениями в правительстве Брандта, противопоставляя их (условно) "лебедь-рак-щука" ситуации единодушие гдр-овцев. Для него единодушие – сила. А вот уже для его подопечного – нет.
Брандт и Гийом – герои разные, противопоставленные друг другу, но, конечно, скорее все-таки похожие, зеркалящие друг друга – и противостоящие остальным. Они амбивалентны. Их идентичность не едина, размыта: и тот, и другой, выдают себя за другого – по жизни (срастаясь со своим псевдонимом/маской, но разрыв все же не может не напоминать им о себе), и тот, и другой дома чувствуют себя больше всего в поезде, отрыве от каких-то фиксированных точек. И тот, и другой сомневаются в своих ответах, своих решениях. И тот и другой, наконец, движимы скорее интуицией, чувствами – долга, совести ли, но и просто чувствами, – чем рацио.
У соратников и конкурентов Вилли есть на все предустановленные взгляды, и его действия часто просто пугают, потому что они не прогнозируемы (как коленопреклонение в Варшавском гетто) и не понятны (ибо не корыстны). Гийома ему "сватают", потому что тот – простак. Его, говорят, стоит использовать, как представителя народа, как фокус-группу. Но Вилли слишком для этого по-бахтински устроен. В референте, который ему даже не нравится, он находит собеседника.
Ирония истории в том, что агент, подосланный понять и донести, готов ли канцлер действительно придерживаться выдвинутой им ост-политики, и даже помочь ему в этом, разрушает карьеру выгодного для отправившего его государства и блока политика. Горькая ирония пьесы в том, что доверять Вилли мог только шпиону, и даже после раскрытия Гийом верен своему шефу /и топит его и себя оттого, что не может перед ним повести себя некрасиво и сбежать/. Ирония спектакля же, помимо названных, еще и в том, что демократия, вынесенная в название, гораздо больше проявляется в присутствии идеологически противной стороны, чем среди условно своих. И это оптимистично: может, поняв, что границы между своими и чужими не такие уж определенные, а "предатель" – слишком обобщающий ярлык, люди задумаются о том, что нужно учиться слушать другого и не бояться другого – в самом себе?