Прозрение
Бурцев Михаил ИвановичСодержание «Военная Литература» Мемуары
Глава четвертая.
Перелом
На вооружении опыт Сталинграда
Сталинградская битва, в ходе которой, по выражению Л. И. Брежнева, «выдохся наступательный порыв, был сломлен моральный дух фашизма»{59}, создала благоприятные условия для более глубокого идеологического воздействия на войска и население противника. Наша пропаганда велась с еще большим размахом в общем зимнем наступлении Красной Армии, в котором участвовало 11 фронтов. На главных направлениях противник откатился на запад на 600-700 километров. Его потери зимой 1942/43 года составили около 1,7 миллиона человек.
Политорганы все чаще стали практиковать агитоперации — так мы называли целенаправленное массированное идеологическое воздействие на определенную часть или соединение противника, осуществляемое одновременно всеми возможными формами и техническими средствами агитации и пропаганды. Примером может служить агитоперация, проведенная политорганами Калининского фронта, по разложению немецкого гарнизона в Великих Луках. В этом городе еще в конце ноября 1942 года были окружены более 10 тысяч немецких солдат и офицеров во главе с командиром 277-й пехотной дивизии подполковником фон Зассом. Гитлер приказал ему ни при каких обстоятельствах города не сдавать, пообещав прорвать окружение пятью дивизиями; фон Зассу он вручил Рыцарский крест и сказал, что назовет город его именем; каждого солдата наградил Железным крестом и даровал право на внеочередной отпуск сразу же после вызволения. Гарнизон свирепо сопротивлялся. Усилия наших пропагандистов в первое время не давали должных результатов отчасти и потому, что они не находили тех аргументов, которые помогли бы командованию склонить [161] окруженных к капитуляции. К тому же был допущен досадный промах: отклонение ультиматума советского командования не было доведено до сведения вражеских солдат и офицеров.
Как и чем помочь политорганам Калининского фронта? Этот вопрос стал предметом специального обсуждения у Д. З. Мануильского. Дмитрий Захарович предложил послать под Великие Луки пропагандистскую бригаду ГлавПУ РККА. Он тут же позвонил А. С. Щербакову. Согласие было получено, и мы стали подбирать кандидатуры. Условились, что бригаду возглавит полковник И. С. Брагинский. В состав бригады вошли немецкий писатель коммунист Альфред Курелла и четверо выпускников Центральной антифашистской школы.
Пропагандистская бригада начала с того, что усилила устную агитацию — каждую ночь в передачах по громкоговорящим установкам выступало не менее 40 пленных немцев. Всего же в агитоперации участвовало 80 агитаторов. Одновременно в окруженный гарнизон были посланы прибывшие из Москвы антифашисты, а также добровольцы из числа пленных. Они склоняли немецких солдат к капитуляции. Посланцы имели при себе письма и обращения от немецких пленных в СССР. И такой массированный агитштурм, как показали новые пленные, сильно взбудоражил солдат и офицеров гарнизона, расколов их на противников и сторонников капитуляции. За 3-4 дня в плен перешло более 2500 солдат и офицеров. Именем немецкого народа антифашисты решили склонить к сдаче в плен самого фон Засса. И хотя они не добрались до него, результаты их смелого рейда не замедлили сказаться: процесс разложения гарнизона ускорился — ежедневно немецкие солдаты переходили в плен группами. Это, естественно, привело к ослаблению гарнизона, и наши войска принудили оставшихся к капитуляции. 16 января под угрозой окончательного уничтожения 50 немецких офицеров вместе с их последними солдатами сдались. «Успех этой боевой операции, — докладывал начальник политуправления Калининского фронта генерал-майор М. Ф. Дребеднев, — сопровождавшейся большим количеством пленных и перебежчиков, укрепил среди наших командиров и политработников веру в силу и эффективность пропаганды как оружия, и доверие к этому оружию значительно поднялось в глазах рядовых и начальствующего состава частей и соединений». [162]
Опыт «внешней политработы», приобретенный в Сталинградской битве и в последующих наступательных боях, представлял собой исключительную ценность. Главное политическое управление делало все для того, чтобы вооружить этим опытом кадры пропагандистов. Этой теме был посвящен издававшийся нашим отделом бюллетень. Кроме того, было решено, используя весеннее затишье на фронтах, провести Всеармейское совещание начальников седьмых отделов политуправлений.
Готовясь к совещанию, мы в отделе под руководством Д. З. Мануильского провели всесторонний анализ сталинградского опыта: в результате каких именно пропагандистских акций сдавались в плен десятки тысяч вражеских солдат и офицеров. С этой же целью был вызван в Москву начальник седьмого отдела политуправления Донского фронта полковник И. П. Мельников. Д. З. Мануильский пригласил также немецких, румынских, итальянских и венгерских товарищей, выезжавших на фронты южного направления в составе бригад ГлавПУ РККА и проводивших там свою пропаганду, и устную, и печатную, среди войск противника. Сообщение Ивана Петровича Мельникова произвело весьма приятное впечатление. Среди многих вопросов организации пропаганды он выделил едва ли не самый главный: умение найти аргументы, которые заставили бы солдат и офицеров противника преодолеть психологический барьер и капитулировать.
Из сообщения Мельникова мы сделали и другой вывод: весьма действенным средством воздействия на вражеские войска стала пропаганда изнутри. К этому выводу приходили также В. Ульбрихт и Э. Вайнерт, много сделавшие для того, чтобы с помощью военнопленных, антифашистская настроенность которых не вызывала сомнений, устанавливать постоянную живую связь с окруженными вражескими частями. «Засылка новых идей и нового духа» — так, точно и метко, назвал Э. Вайнерт агитацию пленных-антифашистов в своих частях. Но для этого опять же надо было знать все, что происходит в стане противника. Увы, именно такого знания порой и недоставало армейским политорганам, и это не позволяло находить наиболее сильные аргументы в пропаганде среди вражеских войск. В. Ульбрихт, например, рассказал о таком курьезе: однажды он сделал подряд пять агитпередач, адресованных немцам, а пришли в ответ на эти передачи румыны — немцев на этом участке не было. Отметил [163] В. Ульбрихт и такой факт: пропагандисты «не всегда отвечали на контраргументы противника». В частности, утверждение гитлеровцев о том, что «за декабрем придет май», то есть после поражения под Сталинградом придет успех весной, осталось без опровержения, а ведь этот аргумент подкреплял упавший дух врага. Да, упущения, недочеты в нашей работе тоже были. И их также предстояло обстоятельно проанализировать.
Всеармейское совещание открылось 15 апреля 1943 года. В Центральном Доме Красной Армии мы встречали боевых друзей — начальников седьмых отделов политуправлений фронтов, начальников седьмых отделений политотделов ряда армий, наиболее отличившихся старших инструкторов политотделов некоторых дивизий. Были приглашены и начальники политуправлений некоторых фронтов. Многих участников совещания я знал очень хорошо, с иными был только знаком или наслышан о них.
Минутой молчания все мы почтили память наших товарищей по оружию: незадолго до совещания скончался от ран, полученных под Сталинградом, уже известный читателю полковник Самойлов; под Новгородом в бою погибли все сотрудники седьмого отделения политотдела 2-й ударной армии во главе с полковым комиссаром Шабловским, а под Киевом — весь седьмой отдел политуправления фронта, возглавляемый батальонным комиссаром Рябошапко; в тех же краях на Днепре мы потеряли майоров Гельбраса и Изаковича, выполнявших задание Военного совета Южного фронта; на Северо-Западном геройской смертью пали пропагандисты Мишкин-Яблонский (в свое время он был личным секретарем Эрнста Тельмана) и Гершензон...
Какими словами передать чувства, обуревавшие меня в эту минуту? Чувства, никогда, пожалуй, не покидавшие меня, но теперь вспыхнувшие с особой остротой, особой болью. «Вопрос о жалости на войне — сложный вопрос, — очень точно заметил в своих воспоминаниях Л. И. Брежнев. — Война дело жестокое, и смерти на ней неизбежны... Тут нравственное оправдание одно — быть вместе с бойцами в тяжелый момент, испытывать те же опасности. И делать все, что ты можешь сделать, чтобы уберечь их от излишнего риска, облегчить их невзгоды»{60}. Наши пропагандисты утверждали высокую правоту [164] дела, которому они служили и во имя которого отдали свою жизнь. Памятником, наградой им явились победы Красной Армии — в этих победах частичка и их ратного подвига.
На совещании единодушное признание получил опыт Сталинграда. Этому способствовали и выступления участников беспримерной эпопеи. Они охотно делились «секретами» успеха, подчеркивали, что под Сталинградом доказано: моральный дух немецкой армии — это в конечном счете ее ахиллесова пята.
На совещании отмечалось, что командиры и политорганы теперь придают должное значение «внешней политработе». Так, подготавливая контрнаступление против 3-й румынской армии, Военный совет Юго-Западного фронта, например, специально указал командующим армиями: «Работа среди войск противника является одним из непременных условий успеха подготовляемых операций войск». И это действительно так. По признанию румынского командования 3-я армия оказалась морально индифферентной: не хотела воевать за интересы фашистской Германии, все более склоняясь к нашим лозунгам и призывам. При первом же мощном ударе оружием началась массовая сдача румынских солдат в плен. Начальник отдела политуправления Юго-Западного фронта А. Д. Питерский привел примеры непосредственного участия командиров и политработников в Пропагандистской работе: командующий армией генерал Д. Д. Лелюшенко писал листовки — а он хорошо знал, о чем надо писать и к чему призывать вражеских солдат; командир 137-й стрелковой дивизии генерал-майор А. И. Алферов обращался к окруженному немецкому гарнизону в Чертково — его выступление сыграло важную роль в капитуляции гарнизона.
Мне вспомнился рассказ Д. З. Мануильского, возвратившегося с фронта в феврале 1943 года, о подвиге начальника политотдела Лисичкина:
— Товарищ Лисичкин случайно попал в расположение противника, но не растерялся. Он вышел из машины и пошел навстречу итальянским солдатам, жестами призывая их в советский плен. Жесты были поняты. Полковой комиссар привел на пункт сбора военнопленных почти пятьсот солдат. В другой раз, прекратив огонь, он снова вышел навстречу врагу и стал агитировать его солдат прекратить сопротивление. Но перед ним оказались не итальянцы, а немцы, и политработник погиб. [165]
Поясняю: речь идет о Лисичкине Емельяне Алексеевиче, полковнике (это звание ему присвоено 20 декабря 1942 года), начальнике политотдела 35-й гвардейской стрелковой дивизии.
На Всеармейском совещании полковник А. В. Кирсанов, в то время уже начальник седьмого отдела политуправления Воронежского фронта, доложил об эффективном использовании такого фактора, как растущая ненависть венгерских солдат к «чужой войне».
О работе среди войск стран — сателлитов фашистской Германии говорил также начальник политуправления Ленинградского фронта генерал-майор К. К. Кулик, посвятивший свое выступление опыту ведения пропаганды по разложению противника в условиях блокады города, ее прорыва в январе 43-го. Политорганы воздействовали не только на отборные, в том числе эсэсовские и полицейские, части немецкой армии — фронту противостояли солдаты 14 национальностей. Шестую часть полосы фронта занимали дивизии финской армии. Под Ленинград гитлеровцы бросили и испанскую «голубую» дивизию.
— Политорганы фронта, — сказал генерал Кулик, — преодолели столь многослойный языковой барьер.
«Ленинград вам не взять, вы оказались бессильны это сделать, и долго отсиживаться за оборонительными сооружениями вам не удастся!» — такая предупредительная агитация, неустанно проводимая на базе отличных технических средств, помогла создать в противостоящих вражеских частях настроение бесперспективности и желание избежать «печального повторения» Сталинграда. И это настроение дало себя знать уже в ходе» прорыва блокады, сказалось как в упадке силы сопротивляемости врага, так и в пленении нескольких тысяч солдат и офицеров; испанская же дивизия вскоре и вовсе была выведена из строя, многие ее солдаты перешли в расположение советских войск.
На совещании говорилось о творческой инициативе пропагандистов, об их чувстве нового, поддерживалось все ценное и полезное. С интересом была выслушана речь начальника отдела политуправления Северо-Западного фронта подполковника Л. А. Дубровицкого. Он рассказал, в частности, о диалоге с немцами по трофейной боевой рации. Инициатором такого диалога выступил старший инструктор политотдела горнострелковой латышской дивизии капитан Д. Вульфсон, за плечами которого была [166] школа революционного подполья. В начале января 1943 года Военный совет поручил ему, политически зрелому и великолепно владеющему немецким языком пропагандисту, установить «агитационный контакт» с радистами противостоящих частей противника. Вульфсону вручили трофейную рацию типа «Т. Эмкфеллер» с радиусом действия 20 километров. В течение недели он слушал переговоры вражеских радистов, изучал режим и технику их работы, а затем вошел с ними в контакт. Поначалу он выдавал себя за немецкого радиста. Затем задал как-то коллегам вопрос: «Верите ли вы сообщениям ОКВ?» Ответы получил самые разноречивые. И прокомментировал очередную сводку ОКВ... Любопытство немцев росло день ото дня, хотя они скоро догадались, что с ними беседует советский пропагандист, потому что «унзере рус», как они его называли, передавал письма пленных с точными адресами их семей и номерами воинских частей, в которых те служили, задавал радистам вопросы. Думаю, что есть смысл воспроизвести один его диалог.
Вульфсон. Партнер! Слушайте «В последний час» о Сталинграде.Немец. Я вас уже несколько раз слышал. Отвечаю на ваш вопрос. Битва под Сталинградом — тяжелый удар для нас. Но, сами понимаете, когда лес рубят, щепки летят.
Вульфсон. Шестая армия — это тоже «щепка», по-вашему?
Немец. Да, правда, большая, но не единственная.
Вульфсон. Мы по плану наступаем, вы по плану отступаете. У обоих у нас хорошее настроение: все идет по плану.
Немец. Хорошо смеется тот, кто смеется последний.
Вульфсон. Дело не в смехе. Мы деремся за свою свободу, за свою страну, за свои семьи, а вы пришли угнетать, наживаться, грабить.
Немец. Это неправда. Мы предотвратили лишь ваше нападение на Германию.
Вульфсон. И вы верите этой выдумке Гитлера? Почему же вы в июне сорок первого не встретили у нашей границы готовые к наступлению войска?
Немец. Да, это и удивило меня.
Вульфсон. Вот видите, а теперь мы будем драться, пока последний немецкий фашист не будет изгнан из нашей страны. Вы ведь тоже поступили бы так же, если бы кто-нибудь напал на Германию. [167]
Немец. Ну конечно. Слушайте, я должен кончать.
Вульфсон. Я вас вызову завтра в 16.00. Вы слышите?
Немец. Понял. 16.00.
Вульфсон провел свыше тысячи таких передач, а слушали его каждый раз от 20 до 40 вражеских радистов, этих разносчиков «слухов», а по существу, нашей правдивой информации. В дальнейшем опыт Вульфсона был использован почти на всех фронтах. Успешно применил его на Ленинградском фронте, например, пропагандист Эккия, установивший агитконтакты с финнами. Всего же в годы войны свыше 30 трофейных раций работали в системе «внешней политработы».
Но вернемся на Всеармейское совещание, где продолжался заинтересованный обмен мнениями и опытом. Запомнилось мне, в частности, яркое выступление начальника отдела Главного политического управления ВМФ подполковника К. А. Денщикова.
С Константином Александровичем, воспитанником Военно-политической академии имени В. И. Ленина, мы были хорошо знакомы. Стройный, подтянутый офицер с волевым выражением лица, вежливый и корректный, он часто заходил в наш отдел, знакомил меня с листовками, обращенными к военным морякам вражеских стран, просил перевести тексты этих листовок на соответствующие иностранные языки и отпечатать массовым тиражом. Все его просьбы мы охотно выполняли. Содружество наше раз от разу расширялось и крепло. В памяти сохранились названия некоторых листовок: «Советские воды — могила немецких кораблей», «Каждые четыре часа в русских водах гибнет немецкий корабль»... Серия листовок была посвящена действиям советских подводников, наносивших мощные удары по немецкому судоходству на Севере.
Внимание участников совещания привлек рассказ Денщикова о том, как остро и эффективно оружие слова звучало в героической обороне полуострова Ханко.
— Вместе со снарядами и минами, — говорил Константин Александрович, — к противнику летели листовки. Они были краткие, но острые, били, как говорится, не в бровь, а в глаз.
Позднее, уже после войны, я ознакомился в архиве с донесением об этой «войне слов». Политработники гарнизона Ханко — военный комиссар А. Л. Раскин и начальник политотдела П. И. Власов — привлекли к разработке листовок талантливых литераторов, в том числе известного [168] ныне поэта Героя Социалистического Труда Михаила Дудина, и не менее известного художника Бориса Пророкова, работавших в редакции гарнизонной газеты «Красный Гангут». Всю силу своего таланта они вкладывали в слова и рисунки, изобличавшие фашистских правителей Германии и их финских прихвостней.
* * *
На совещании, проходившем два дня, выступило свыше 60 политработников и представителей политэмигрантов-антифашистов. И доклад и прения подтвердили правильность курса, взятого политорганами; оправдали себя и общеполитическая пропаганда, и конкретно-оперативная агитация, и такие средства и формы работы, как обращения командования, разложение вражеских войск изнутри, участие антифашистов и многое-многое другое.
Это, разумеется, не означало, что не было недочетов в нашей работе или что мы не видели их. Нет конечно. И об этих недостатках я прямо говорил в своем докладе: приводил примеры малоубедительности некоторых листовок и агитпередач; сетовал на неумение пропагандистов находить неопровержимые аргументы и вовремя использовать факты массового пленения для обеспечения капитуляции врага; не забыл сказать о распылении сил и технических средств пропаганды, тогда как нужна была их концентрация на наиболее слабых и уязвимых участках противника; указал на досадные языковые ошибки.
Некоторые пропагандисты не проявляли должной инициативы и активности, притерпелись к шаблону, не использовали новых форм и приемов работы в соответствии с изменениями обстановки. В частности, политорганы Брянского фронта, распространив за ноябрь-декабрь 3 миллиона листовок и проведя 3 тысячи агитпередач, получили в результате всего лишь 8 перебежчиков. Мне могут возразить: дескать, о результатах пропаганды нельзя судить только по количеству перебежчиков. Что ж, тут есть доля истины. Действительно, пропаганда — оружие дальнего действия. Но верно и другое: в условиях войны время не ждет. Да и объективные причины (удары по врагу оружием) создают благоприятные возможности для пропаганды. Очень важно при этом, чтобы пропаганда была острой, конкретной, ее аргументы — убедительны. Но именно этого и не хватало многим листовкам, изданным политорганами Брянского фронта. [169]
— Работа по разложению войск противника — дело партийное, следовательно, дело всех военных советов и командных кадров, всех политорганов, а не только их седьмых отделов, — начал свое выступление на совещании Д. З. Мануильский, и его слова вызвали шумное одобрение в зале. — К сожалению, не все еще понимают эту простую истину, кое-кто сводит столь важное и сложное дело к второстепенной задаче. Когда наша армия вела преимущественно оборонительные бои, мы применяли соответственно им и средства — листовки, агитпередачи, плакаты. В нынешних же условиях одного этого недостаточно. В сборном войске противника начался процесс разложения. Наши героические воины выводят из строя армии союзных Гитлеру государств. Вызревают элементы разложения и в вермахте. Но чтобы дать им созреть, надо применять дополнительные, новые, более живые формы пропаганды и агитации. Надо стремиться разлагать немецкую армию немецкими же руками — это как бы второй план нашей работы. Он более сложен. Он требует инициативы, активности, мастерства. Но прежде всего мы должны преодолеть консерватизм и косность в нашей собственной среде. Я хочу привлечь ваше внимание к инициативе политработников Юго-Западного и Северо-Западного фронтов. На базе лагерей для военнопленных они создали нечто вроде курсов для немецких солдат и офицеров, изъявивших желание включиться в борьбу с фашизмом{61}. Теперь важно провести четкую границу между нашей пропагандой, ведущейся от имени Красной Армии, и пропагандой антифашистов. Мы доказываем немцам безнадежность их борьбы, неизбежность их поражения, нашу готовность бороться до победы. Антифашисты, признавая неизбежность поражения Гитлера, призывают немецких солдат не допустить катастрофы Германии, помочь своему народу кончить войну, призывают уходить с фронта, принимать ультиматумы командиров Красной Армии о капитуляции. Вместе с антифашистами [170] мы бьем в одну точку, но по-разному... Дерзайте, товарищи! В 1918 году Ленин писал командующему Шестой армией в ответ на его телеграмму, — глаза Д. З. Мануильского молодо заблестели, когда он с чувством читал ленинские строки: — «Вполне сочувствую Вашему плану отпускать пленных, но только непременно понемногу и исключительно тех, кто действительно хорошо распропагандирован. Телеграфируйте мне немедленно, если надо, то шифром, сколько у вас пленных, какой национальности и сколько из них распропагандировано»{62}. Так вот, товарищи, сегодня таких же добрых вестей — сколько у вас пленных и сколько из них распропагандировано — ждем и мы от вас. Ждем вашего содействия углублению процесса разложения гитлеровской армии. Она еще сильна, как сильна и фашистская пропаганда, которая во что бы то ни стало постарается этот процесс пресечь. Его можно замедлить, притормозить, однако остановить и предотвратить процесс разложения вражеских войск уже невозможно! И от вас во многом зависит, какими темпами пойдет его развитие!..
Получив исчерпывающие указания об организации нового идеологического наступления на противника, пропагандисты разъехались по своим фронтам и армиям. Мы же, сотрудники седьмого отдела ГлавПУ РККА, продолжали разрабатывать меры по обеспечению его эффективности. Так, обобщив предложения участников совещания, мы внесли представление о дополнительных льготах для перебежчиков. Вскоре Генеральным штабом была издана директива № 1470. Теперь солдаты и офицеры противника, добровольно перешедшие в плен Красной Армии, получали: 1) повышенную норму питания; 2) размещение в лагерях, расположенных в особо благоприятных климатических условиях; 3) преимущество в выборе работы по специальности; 4) преимущество в отправке писем родным в Германию; 5) внеочередное возвращение в Германию или, по желанию, в любую другую страну немедленно после окончания войны. Этот документ стал сильным и убедительным доводом в агитации за плен.
В мае мы направили в политорганы рекомендации, связанные с положениями приказа № 195 Верховного Главнокомандующего [171] от 1 мая 1943 года. Были определены следующие направления пропаганды среди вражеских войск: итоги зимнего наступления Красной Армии предопределяют неотвратимое поражение Гитлера; Германия стала театром войны с воздуха, а в ближайшем будущем станет и с моря и с суши; гитлеровская клика переживает кризис, пугает немецкий народ катастрофой, следовательно, сама признает неизбежность своей гибели; тотальная мобилизация в Германии — яркое проявление кризиса, это не спасение от него, а истощение Германии, она может оттянуть поражение, но не предотвратить его; иностранные рабочие в Германии — горючий революционный материал в немецком тылу.
Работники нашего отдела готовились к выездам на фронты и в армии. Предстояло провести учебные сборы пропагандистов, оказать помощь политорганам в осуществлении тех рекомендаций, которые были выработаны Всеармейским совещанием. Д. З. Мануильский, напутствуя каждого отъезжающего, напоминал:
— Поинтересуйтесь, что думают вражеские солдаты о предстоящих летних сражениях. Нам очень важно это знать...
Я выехал на Северо-Западный фронт, войска которого готовились — после долгого стояния на месте — к активным боевым действиям. Со стороны командующего генерал-полковника П. А. Курочкина, члена Военного совета генерал-лейтенанта Ф. Е. Вокова и начальника политуправления генерал-майора А. Д. Окорокова я встретил весьма заинтересованное отношение к использованию сталинградского опыта по разложению войск противника. В частности, сразу же был решен вопрос о реорганизации фронтовых антифашистских курсов в школу и ее полном материальном обеспечении. Хочу отдать должное начальнику седьмого отдела подполковнику Л. А. Дубровицкому (ставшему вскоре полковником): одним из первых оценил он перспективность антифашистской агитации пленных и сумел создать для нее базу. В активе отдела была и устная газета для немецких солдат, стоявших у Ильмень-озера, — записанные на грампластинки выступления немецких пленных об условиях их жизни в советском плену удачно сочетались с признанием их соотечественника — солдата, который перед смертью записал в своем дневнике: «Лучше 10 походов во Францию, чем один на Россию...» Все средства, которыми [172] располагал отдел, были задействованы в полную силу: хорошо оснащенная передвижная типография, мощная громкоговорящая установка, спецмашина для записи выступлений на пластинки и их воспроизведения, походная фотолаборатория и т. д. Действовали курсы подготовки дикторов для «звуковок», которыми, кстати, руководил В. Б. Герцек, впоследствии известный диктор Всесоюзного радио. Артиллеристы придумали прицельные «листометы», разбрасывавшие листовки среди тех солдат, которым они были адресованы. Одним словом, дело свое здесь любили, занимались им увлеченно, и это наглядно показал фронтовой сбор пропагандистов. Прошел он на высоком уровне, подтвердившем готовность пропагандистов скрестить оружие с врагом.
Запомнился волевой и энергичный начальник седьмого отделения политотдела одной из армий майор П. Г. Пшебильский, наладивший регулярный выпуск оперативных листовок и агитпередач для противостоящих вражеских частей. Приятное впечатление произвела небольшого росточка, но очень складная и боевая Галина Хромушина, инструктор политотдела 53-й армии, отлично знавшая немецкий язык и ратовавшая за то, чтобы «смелее вторгаться в самое логово врага». Впоследствии, как я не раз узнавал из донесений, она неоднократно доказывала, что слова у нее не расходятся с делом...
Слушая выступления на этом сборе, я испытывал чувство признательности к своим товарищам по оружию, о чем и сказал им. Но одновременно сказал и о том, о чем не мог умолчать: некоторые листовки, изданные политуправлением Северо-Западного фронта, явно грешили литературщиной. Тема порой раскрывалась со стороны какой-нибудь остроумно подхваченной, но маловажной и случайной детали. Выдумка сковывала автора, мешала ому подойти к теме всесторонне вооруженным, снижала убедительность аргументов. Так, в листовке «Король гол» лишь пересказывалось содержание известной сказки Андерсена и разоблачения Гитлера не получилось, хотя именно это, вероятно, и было задумано. Другая «невинная шалость» — кроссворд в форме свастики — больше подходила для развлечения немецких солдат, нежели для их разложения. Пишу об этом потому, что каждая листовка — это своего рода заряд, и если заряд начинен не порохом, а трухой — пусть даже в хорошей упаковке, — он, понятно, не взрывается. [173]
Возвращался я с Северо-Западного фронта обогащенный как наблюдениями и встречами с пропагандистами, так и опытом политорганов. Думал о том, как использовать те сведения о противнике, которые почерпнул здесь из трофейных документов и рассказов пропагандистов.
В июне, когда с фронтов вернулись и другие сотрудники отдела, мы занялись изучением данных о противнике, добытых из различных источников. Очень кстати, естественно, оказались и те сведения, которыми интересовались работники отдела по совету Д. З. Мануильского. Постепенно складывалась такая картина. Несмотря на поражение зимой 1942/43 года, враг по-прежнему обладал большой военной мощью. Тотальная мобилизация в Германии, а также в оккупированных странах позволила Гитлеру сосредоточить на советско-германском фронте огромную армию, оснастить ее новейшим оружием и боевой техникой. Пользуясь отсутствием второго фронта в Европе, немецкое командование усиленно готовилось к новому летнему наступлению. Но в то же время сведения, которыми мы располагали, указывали, что вермахт — это далеко не монолит. В нем наряду с теми, кто рвался в бой с безумной мыслью о реванше, немало солдат, проявляющих известную осторожность. Они не прочь взять реванш, но «к шансам на победу Германии» относятся скептически: «У русских много резервов, у немцев же их не хватает» (многие пленные оказались из дивизий, переброшенных на Восток с Запада!). Другие же недовольны пополнением: «Если уж мы, старые фронтовики, не смогли ничего добиться, то все эти тыловые крысы ничего нового не дадут». Была, наконец, и такая часть солдат, которая поняла, что «не нуждается в жизненном пространстве на Востоке». (Еще бы! Сотни тысяч немецких солдат уже получили свои три аршина «пространства»...) Заметна и неприязнь к насильно мобилизованным ненемцам, которыми разбавляют роты, батальоны и даже полки, — на них нет никакой надежды, так как они не обладают «патриотическим настроением».
Но обольщаться, безусловно, не приходилось. Фашистская пропаганда обладала достаточным опытом оболванивания, чтобы, играя на любви к родине, на устрашении гибелью Германии, бросить немецких солдат на новый штурм. Один пленный, утверждая, что его показания выражают настроения фронтового большинства, заявил на допросе: «У солдат теперь нет моральной убежденности, [174] 50 процентов из них не верит в победу Германии, но большая часть боится и поражения».
Таков едва ли не первый результат обработки немецких солдат, которым стали открыто говорить о нависшей угрозе. «Германия, пробудись!» — верещал Геббельс. Война вступила в критический этап, требующий чрезвычайных усилий нации, «священного фанатизма», «новых жертв». И снова ложь, клевета, запугивание: «За Красной Армией идут карательные отряды, за ними следует массовый террор, а затем начнется ад». Ложная посылка — ложное и следствие: «Вместе воевали — вместе и отвечать будем». А потому выход у всех один: победить или погибнуть. Гитлеровская клика с маниакальной настойчивостью тащила за собой в пропасть немецких солдат — страх перед местью и уничтожением, автоматизм повиновения, заложенный десятилетиями пруссачеством, и на этот раз сделали свое дело.
Нет, говорили солдатам вермахта наши листовки, новое наступление Гитлера не изменит хода войны, оно принесет немцам лишь новые жертвы, еще большие, чем на Волге (этот тезис выражал одно из направлений в нашей пропаганде летом 1943 года). Помните, «что произошло под Сталинградом», помните «уроки Сталинграда» (так называлась серия листовок) — все это может повториться. Мы издали иллюстрированную документальными фотографиями листовку «Мертвые обращаются к живым»: «тени Сталинграда» напоминали тем, кто готовился к новому наступлению, — и они в свое время были обмануты, и они стали жертвами этого обмана. «Не верьте тому, чему верили мы!» — призывали мертвые живых и предупреждали: «Летом вам предстоит пережить еще более ужасные неожиданности, чем те, которые пережили мы прошлым летом». Цифры, факты, расчеты, Сравнения, соотношение экономического потенциала СССР и антигитлеровской коалиции, с одной стороны, и гитлеровской Германии, с другой, — все это было призвано доказать немецким солдатам, что «победит тот, кто сильнее (еще одно направление в пропаганде). «Неумолимый закон войны гласит: побеждает тот, кто сохраняет свои силы и достигает превосходства к ее развязке», — говорилось в листовке, изданной Главным политическим управлением Красной Армии. Между тем «тотальная мобилизация» Гитлера, истощающая последние резервы Германии, приведет лишь к его «тотальному поражению», [175] поскольку развязка еще впереди. Вывод: «Гитлер — банкрот» (третье направление в пропаганде), а банкроты во главе государства — дело гибельное. Спасение — в свержении банкрота! Его поражение — не гибель Германии, а ее благо. Истинные сыны отечества должны не бояться военного поражения Гитлера, а способствовать этому...
Тем летом, как известно, советское командование готовило войска не только к оборонительным, но и к наступательным боям. Готовило тщательно и скрытно. Не сидели сложа руки и пропагандисты. У них были свои заботы и задумки. В помощь пропагандистам наш отдел подготовил два сборника на немецком языке: «Как сдавались в плен солдаты противника зимой 1943 года» и «Образцы ультиматумов и обращений советского командования к войскам противника». Развернувшиеся события показали, что оба эти сборника были изданы как нельзя более кстати.