Прозрение

Содержание «Военная Литература» Мемуары

Глава шестая.

Победа!

Борьба за капитуляцию крепостей

Боеспособность вермахта к 1945 году резко ослабла, но он по-прежнему оставался покорным орудием гитлеровской клики и был способен к сопротивлению, тем более что ширина советско-германского фронта теперь сократилась наполовину. Процесс разложения немецких частей сдерживался репрессиями. По имевшимся у нас данным, к этому времени свыше 130 тысяч немецких солдат и офицеров были осуждены за дезертирство с поля боя.

Политорганы стремились трезво оценивать морально-психологические возможности противника к сопротивлению. Ведь именно на стойкость своих войск делали ставку гитлеровская верхушка и командный состав вермахта. Штабы по национал-социалистскому воспитанию ревностно насаждали злобную ненависть к нашей стране и ее пароду. В обращении «К солдатам на Востоке» Гитлер в те дни требовал, чтобы сильнее всего была ненависть: «Навстречу русским должна быть брошена наша ненависть». Он даже требовал брать пример с большевиков, которые «сражаются так упорно» и которых надо одолеть «еще большей собственной ненавистью».

Так насаждалась ненависть к Красной Армии у немецких «солдат последнего часа», как они сами себя называли, в 1945 году. Из записи в дневнике убитого унтер-офицера Ш. Найдорота, в прошлом активного нациста, явствовало, что он разуверился в фюрере и нацизме-, больше того — «теперь ненавидит нацистов», но «сражаться и повиноваться, — писал он, — будет до конца». Эта запись подтверждала и наши выводы: разочарование немецких [279] солдат в нацизме отнюдь не всегда сопровождалось отказом подчиняться приказам и воевать. Чувство страха за Германию, народ, семью и близких, культивируемое нацистской пропагандой, сознание собственной вины или причастности к преступлениям, совершенным на русской земле, надежда на «новое оружие» — все это сдерживало развитие активных антифашистских или антивоенных действий.

Анализ военно-политической обстановки и морального духа вермахта убеждал нас в том, что в завершающих сражениях следует ожидать упорного сопротивления обреченных на гибель солдат и офицеров гитлеровской армии. Это подтверждалось, кстати, и ходом боев в Венгрии, где рассвирепевшие гитлеровцы вновь пошли на грубое попрание международного соглашения, под которым имелась и подпись Германии, — на злодейское убийство парламентеров.

29 декабря 1944 года в окруженные немецкие войска в Будапеште была послана советская парламентерская группа с ультиматумом, в котором «во избежание ненужного кровопролития и в целях сохранения Будапешта, его исторических ценностей, памятников культуры и искусства» Маршалы Советского Союза Ф. И. Толбухин и Р. Я. Малиновский предлагали великодушные условия капитуляции: немцам гарантировалась жизнь, безопасность и возвращение домой после войны, а венграм — немедленный роспуск по домам. Гитлеровские генералы, однако, не приняли ультиматума, приказав «отогнать парламентеров огнем». Подробности я услышал от самого старшего лейтенанта Орлова — члена парламентерской группы. Когда она подошла к переднему краю врага, ее окружили пятеро гитлеровцев, завязали всем глаза и повели в штаб полка. Немецкий подполковник тут же вышел в соседнюю комнату, чтобы доложить по телефону выше стоящему командованию. Вернувшись, он приказал солдатам отвести парламентеров обратно к передовой линии. Им снова завязали глаза. «Не успели мы пройти и несколько десятков метров, — рассказывал Орлов, — как раздались выстрелы. Я сорвал повязку и увидел, что капитан Остапенко убит наповал, а наклонившийся над ним гитлеровец вынимает у него из-за отворота шинели пакет с ультиматумом. Затем, вложив этот пакет мне за пазуху, он сказал, чтобы мы шли дальше. Через несколько минут мы со старшиной (третий член парламентерской [280] группы. — М. Б. ) были уже у своего переднего края».

Вместе с капитаном И. А. Остапенко был убит и другой член группы — антифашист капитан Миклош Штейнмец. Разумеется, спецпропагандисты оповестили войска противника об этом чудовищном преступлении гитлеровских офицеров, что, несомненно, способствовало усилению антифашистских настроений в немецких и особенно в венгерских салашистских частях.

Еще раз подчеркиваю: мы понимали, что сопротивление противника будет не менее упорным, чем раньше, ибо на зеленое сукно будущих сражений противник действительно бросил последние карты.

Так и произошло в ходе Висло-Одерской операции, которая с такой тщательностью готовилась нашим командованием. Она, как известно, началась несколько раньше, чем предусматривалось планом, — по просьбе англо-американских союзников, теснимых внезапно перешедшими в наступление немцами в Арденнах.

Висло-Одерская операция была выдающейся как по масштабам, так и по своему историческому значению, поскольку она решала задачу разгрома противника на огромном фронте в междуречье, завершала освобождение Полыни и давала непосредственный выход на территорию Германии. 1-й Белорусский фронт наносил удары в направлении на Познань и Лодзь, 1-й Украинский — на Бреслау (Вроцлав). За 23 дня непрерывных сражений было разгромлено 60 немецких дивизий, 35 из которых вовсе перестали существовать. Наступление Красной Армии было столь могущественным и динамичным, что немецкие группировки не успевали откатываться на запад, часто оставаясь в тылу наших войск отсеченными или окруженными, что создавало благоприятные условия для морально-политического воздействия на солдат и офицеров. И я расскажу о том, как эти условия были использованы командирами и политорганами, склонявшими к капитуляции окруженные гарнизоны.

Начну с Познани. Ее гарнизон, состоявший из более чем 60 тысяч хорошо вооруженных солдат и офицеров, 26 января был окружен в результате обходного маневра войск 1-го Белорусского фронта. Еще перед окружением крепости ее комендант генерал-майор Маттерн за «капитулянтские настроения» был отстранен от должности, и [281] оборону возглавил полковник Гоннель, вскоре произведенный Гитлером в генерал-лейтенанты.

Чтобы уберечь Познань от тяжелых разрушений, наши войска вели уличные бои без применения артиллерии и авиации, что, конечно, затрудняло ликвидацию узлов сопротивления. В этих условиях действия штурмовых отрядов и групп сочетались с распространением листовок. Командующий фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков предъявил гарнизону ультиматум. Когда он был отклонен и уличные бои возобновились, пришла очередь частичных спецпропагандистских акций, начало которым положил добровольно перешедший на нашу сторону врач немецкого военно-полевого госпиталя. Ему были даны гарантии лечения раненых в безопасных условиях. Утром 8 февраля он изъявил желание вернуться в немецкий госпиталь и вечером привел с собой 39 офицеров и 356 легкораненых солдат. А на следующий день в расположение наших войск перешла с листовками группа курсантов офицерской школы венгерской армии. Трое из них изъявили желание вернуться в осажденный город, чтобы убедить своих товарищей последовать их примеру. И они действительно привели 397 курсантов и трех офицеров. В эти же дни четверо красноармейцев, вырвавшихся из немецкого плена, привели с собой 450 солдат и офицеров фашистского гарнизона.

Активно действовал и уполномоченный НКСГ на 1-м Белорусском фронте пленный солдат-антифашист Макс Эмендорфер, вице-президент Национального комитета «Свободная Германия». С помощью политработников он подготовил и отправил в познанский гарнизон две группы антифашистов, по 15 человек в каждой. Одну группу постигла неудача — при переходе линии фронта она была обстреляла, гитлеровцами, — но вторая туша, которой руководил лейтенант, с заданием справилась весьма успешно. Сам лейтенант привел 126 немецких солдат, 123 солдата увлек за собой обер-фельдфебель и 17 — унтер-офицер. Все члены группы имели на своем счету определенное число добровольцев, перешедших в расположение частей Красной Армии. А вот антифашисту Матцке не повезло — его схватили и расстреляли эсэсовцы.

Помогали нам и местные жители. По поручению политработников 67 поляков склонили к переходу в плен 375 немецких солдат и офицеров.

Тем временем штурмовые отряды освобождали дом [282] за домом, улицу за улицей Познани, пока 18 февраля остатки вражеского гарнизона не оказались запертыми в цитадели, овладеть которой было приказано частям 8-й гвардейской (ранее именовавшейся 62-й) армии генерала В. И. Чуйкова. Собрав спецпропагандистов из политотделов дивизий, командарм продиктовал им обращение-ультиматум к гарнизону цитадели:

Начальник отделения спецпропаганды политотдела армии майор Волков выставил 2 мощные и 5 окопных громкоговорящих установок, а между ними — в боевых порядках бойцов — 45 рупористов. И все они били в одну цель: ультиматум генерала Чуйкова — путь спасения для немецких солдат и офицеров. Перебежчиков день ото дня становилось больше. Но многих гитлеровские офицеры успевали расстреливать, поэтому гарнизон пока не сдавался.

Тогда генерал В. И. Чуйков обратился через МГУ к бойцам и офицерам армии, да так, чтобы каждое слово слышал и противник: «Славные гвардейцы! Вы овеяли себя славой побед. Вы штурмуете крепость окруженного противника. Враг упорно сопротивляется. Добьем его окончательно и водрузим знамя победы над цитаделью. Вперед, на штурм!» Мощное «ура» подтвердило: штурм начался.

Теперь немцам оставалось одно из двух: либо драться до конца и нелепо погибнуть в конце проигранной войны, либо сдаваться. А «звуковки» настойчиво призывали их воспользоваться последней возможностью, чтобы сохранить свою жизнь для семьи и для будущего Германии, которая должна развиваться по-новому, на демократических началах...

Утром 23 февраля над цитаделью взвился белый флаг, а из ворот ее потянулась большая колонна войск во главе с опальным генерал-майором Маттерном.

Любопытно его признание: «После того как я был отстранен от должности коменданта крепости, я играл роль наблюдающего. Я часто говорил Гоннелю о бессмысленности сопротивления. Вместе с ним мы обсуждали ультиматум советского командования, слушали советские передачи и просматривали все ваши листовки. Передачи были настолько громкими, что даже заглушали работу телефонов. В ответ на мое предложение прекратить сопротивление Гоннель каждый раз ссылался на приказы Гитлера и Гиммлера. Тем не менее 23 февраля я все же решил вывести первую группу — 1500 солдат и офицеров». [283]

Лиха беда — начало. За ними последовали новые и новые колонны, в общей же сложности капитулировала добрая половина оборонявшихся — все, кто остался жив после штурма.

Работа по разложению войск противника в ходе Висло-Одерской операции приносила ощутимые результаты. И неудивительно, что средства спецпропаганды широко использовались командирами и политорганами всех звеньев. Знакомясь с документами архивов, я обнаружил доклад начальника политотдела 5-й гвардейской армии генерал-майора Ф. А. Каткова об идеологическом воздействии на окруженный немецкий гарнизон в городе Бриг. В докладе делался вывод: «Задача, поставленная командующим армией перед пропагандистской операцией, была успешно выполнена. Этот успех объясняется прежде всего боевым натиском частей дивизии и своевременным и быстрым развертыванием пропаганды на основе предъявленного ультиматума». Начальник политотдела особо подчеркнул «активную роль командования 78-й дивизии, и в первую очередь командира дивизии гвардии генерал-майора Мотова и начальника политотдела гвардии полковника Мутовина, мобилизовавших для этой цели весь командно-политический состав полков и батальонов»{87}.

Все важнейшие крепости вражеской обороны, которые по замыслу Гитлера должны были послужить главным заслоном на пути наступающей Красной Армии, — Познань, Бреслау, Бриг, Шнайдемюль — не оправдали возлагавшихся надежд: вопреки категорическому требованию фюрера «стоять насмерть» значительная часть оборонявшихся предпочитала сложить оружие. И в этом наряду с главной силой — силой нашего оружия сыграло свою роль и оружие слова, спецпропагандистское обеспечение боевых действий. В этом смысле заслуживает внимания признание начальника штаба капитулировавшей крепости города Шнайдемюль: «Скажу прямо, солдаты прислушивались к вашим звуковым передачам больше, чем к голосу своих офицеров, читали ваши листовки охотнее, чем приказы и сводки ОКВ». Он подтвердил, в частности, что во время окружения и осады — еще до падения крепости — свыше 10 процентов солдат гарнизона перебежали на сторону Красной Армии. Это более 1500 человек! Активно способствовали переходу в плен, по свидетельству того [284] же начальника штаба, агитаторы из пленных, появившиеся в расположении крепости. Действительно, в Шнайдемюль с агитационными целями было направлено 48 антифашистов, 22 из них привели с собой около 500 немецких солдат и офицеров.

Итак, под мощным напором Красной Армии, под воздействием пропаганды ее политорганов устойчивость вражеских войск на территории Польши неуклонно снижалась, сходя в ряде случаев на нет. Тот же процесс разложения происходил и в немецких армиях, противостоящих 2-му и 3-му Белорусским, а также 1-му Прибалтийскому фронтам, которые в это же время проводили Восточно-Прусскую операцию. Они решали задачу отсечения 800-тысячной гитлеровской армии в Восточной Пруссии от остальных сил вермахта, ее расчленения и уничтожения по частям.

Гитлер же требовал от своих генералов во что бы то ни стало удержать стратегический плацдарм, представлявший собой систему укрепленных районов, крепостей, железобетонных полевых укреплений с выходом на балтийские просторы. Море исключало возможность сплошного окружения, и это служило важным фактором сохранения боевою духа сопротивляющихся. Но с другой стороны, в восточно-прусской группировке насчитывалось до 200 тысяч спешно мобилизованных фольксштурмовцев — 16-летние юнцы мечтали о военных победах, но не имели необходимого боевого опыта. Были здесь и 60-летние вояки, испытавшие тяготы и поражение двух мировых войн и мечтавшие о возвращении к родным очагам.

Политорганы учитывали все это, разубеждая немецких солдат и офицеров, будто их сопротивление играет решающую роль в исходе войны, как им твердили о том из Берлина. Ту же цель преследовала и наша оперативная информация для немецкой группировки о событиях на других участках советско-германского фронта. Таким образом, немцы могли реально представить свое положение, а следовательно, и бесплодность своих попыток. В эти же дни политорганы широко распространяли среди вражеских войск новое обращение «К армии и народу», подписанное на этот раз пятьюдесятью немецкими генералами:

«Немецкий народ, поднимайся на борьбу за свое спасение, против Гитлера и Гиммлера, против системы, несущей несчастье... — призывали пленные немецкие генералы. [285] — Освобождайся от забывшего свой долг преступного государственного руководства, которое ведет Германию к явной катастрофе». Генералы призывали немцев кончать войну и «восстановить своими мужественными действиями честь и имя немецкого народа в глазах всего мира».

Как только наши войска сокрушили вражеские укрепления, политуправления фронтов издали и распространили среди немецких солдат ошеломившие их листовки: «Ваша оборона прорвана!» В свою очередь и мы в Москве в порядке помощи политуправлениям фронтов подготовили листовки «Наступление Красной Армии началось!», «Штурм на Востоке начался!»; в этих листовках от имени Красной Армии содержался призыв к немецким офицерам и унтер-офицерам: «Возьмите на себя инициативу спасения,, организуйте почетную капитуляцию своего отделения, взвода, роты, спасите вверенных вам людей для жизни, и ваши товарищи, родные и близкие солдат будут вам за это бесконечно благодарны!»

Особые листовки разбрасывались во время преследования отступающих немецких войск: «Стой! Бегство — не спасение! Погибнешь от ударов нашей авиации и «катюш». Единственное средство, верное и безопасное, — капитуляция».

Особенно успешно проводилось идеологическое воздействие на окруженные войска. Ограничусь примером Эльбинга (Эльблонг), имевшего важное оперативное значение, поскольку он прикрывал подступы к Данцигу (Гданьск). Части 2-й ударной армии окружили город, но гарнизон его, поддержанный корабельной и данцигской артиллерией, ожесточенно сопротивлялся. С 27 января по 7 февраля спецпропагандисты политотдела армии усиленно «атаковали» осажденных: распространили 15 тысяч экземпляров листовок, провели по девяти звуковещательным установкам 134 агитпередачи, в которых участвовали 10 антифашистов из пленных и 5 местных жителей — немцев; направили в расположение гарнизона добровольцев — 42 распропагандированных солдата и 62 местных жителя, а для вручения ультиматума командующего армией — еще 9 человек.

Политотдел делал ставку на привлечение к участию в агитоперации местных жителей, особенно женщин, — они должны были убедить офицеров окруженного гарнизона [286] сложить оружие и тем самым спасти от гибели тысячи граждан.

«Внимание! Внимание! Солдаты Эльбинга! Соотечественники, друзья! Братья! Слушайте! Говорю я, немецкая девушка Гильдегард Линднер, — начиналось одно из многих выступлений. Она говорила о городе, который бессмысленно разрушается по вине самих немцев, призывала солдат спуститься в подвалы и погреба, чтобы увидеть, как мучаются старики, женщины и дети из-за того» только, что офицеры безрассудно приказывают продолжать бессмысленную борьбу. — Я, немецкая девушка, от имени всех жителей города умоляю вас: жизнь тысяч детей и женщин стоит гораздо больше, чем проигранное сражение. Подумайте об этом. Складывайте оружие, пока еще не поздно. Русские ведут себя по отношению к нам, мирным жителям, порядочно, помогают всем, чем могут, а главное — продуктами и горячей пищей».

Давление силой оружия, подкрепленное силой слова, взяло верх. Путь на Данциг был открыт!

«Танковые части генерала В. Т. Вольского и две общевойсковые армии вышли на побережье Балтийского моря, отрезав восточно-прусскую группировку от сплошной линии немецкой обороны. Тем временем и с востока армии 3-го Белорусского фронта обошли Кенигсберг и, освободив значительную часть Земландского полуострова, также вышли к морю. Немецкая группировка оказалась рассеченной на три части: земландскую (на оставшейся части полуострова), кенигсбергскую и ту, что была прижата к морю юго-западнее Кенигсберга. Эти три котла и стали объектом настойчивого воздействия политорганов 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов. Ограничусь рассказом о борьбе за капитуляцию Кенигсберга, гарнизон которого вместе с отрядами фольксштурма насчитывал до 130 тысяч солдат и офицеров. Разумеется, фашистское командование делало все, чтобы удержать «защитников» крепости в повиновении. В приказе «стоять до конца» среди прочих аргументов появился еще один — возможность отсидеться за крепостными стенами. Перебежчики рассказывали о ежедневных казнях. Один из них свидетельствовал, что видел повешенных на площади близ Северного вокзала и что на груди у каждого висела табличка: «За трусость на фронте его не миновала пуля в тылу».

На южной окраине Кенигсберга наступление вела 11-я гвардейская армия, Военный совет которой, рассмотрев [287] 13 февраля вопрос об усилении спецпропаганды, поставил задачу добиваться массовой капитуляции гарнизона. Политработникам вменялось в обязанность: разоблачать преступный характер мероприятий, проводимых в городе гитлеровскими наместниками — гауляйтером Кохом, красляйтером Вайнером и военным комендантом Ляшем; убеждать немецких солдат в том, что их оборона приведет лишь к разрушению города, в развалинах которого окажутся погребенными десятки тысяч невинных людей, Да и сами солдаты обрекают себя на бессмысленную и бесполезную гибель.

Должен сказать, что агитпередачи политотдела возымели действие. Еще до штурма крепости в расположение 11-й гвардейской армии пришли 62 перебежчика. Один из них заявил: «Ваши передачи подтолкнули нас к переходу. Другие солдаты ожидают удобного случая». Командующий армией генерал К. Н. Галицкий приказал командирам дивизий, прежде чем начать штурм опорных пунктов и узлов сопротивления, предъявить противостоящим подразделениям врага ультиматумы, в которых гарантировалась жизнь всем тем, кто соглашался без боя сдать свои укрепления.

Дальше