Прозрение

Содержание «Военная Литература» Мемуары

Глава третья.

Страда

«Прощай, Москва, долой Гитлера!»

Авантюра с блицкригом потерпела неудачу, и это теперь начали понимать в вермахте.

«Четыре года я в армии, два года на войне, но. мне начинает казаться, что настоящая война началась только сейчас. Все, что было до сих пор, — это учебные маневры, не больше. Русские — отчаянные смельчаки, они дерутся как дьяволы... — писал брату ефрейтор Конрад Думлер. — Командование убаюкивает нас, как маленьких детей, уверяя, что мы близки к победе. Эта самонадеянность опротивела, ибо собственными глазами солдаты видят, что делается на самом деле».

На конверте этого письма, перехваченного цензурой 8-й немецкой пехотной дивизии, имелась следующая резолюция: «Странно! Думлер участвовал во многих кампаниях, всегда был на хорошем счету. По характеристике командира роты — исполнительный и храбрый солдат. Все же установить особый надзор. Завести карточку».

Комментарии, как говорится, излишни!

«Сразу же после первых дней наступления, — писал перед смертью ефрейтор Альфред Ранц из того же 774-го пехотного полка, — мы увидели, что западный поход по сравнению с этим был увеселительной прогулкой. Если бы мы не взяли с собой на фронт немного прежней удачи... то было бы совсем неважно».

«Немного прежней удачи...» Не в этих ли словах разгадка одной из причин, почему германскому командованию удавалось бросать свои изрядно потрепанные дивизии в новые «решительные» наступления на восточном фронте? Тем более что эти дивизии получали свежее пополнение [72] из Германии и оккупированных стран Европы. Теперь же основным мотивом «решительного» наступления становилась близость Москвы. Гитлер любой ценой хотел добиться решительных успехов, но сопротивление Красной Армии срывало его планы. И он истерически требовал: «Учитывая важность назревающих событий, особенно зиму, плохое материальное обеспечение армии, в ближайшее время любой ценой разделаться со столицей Москвой».

Не «овладеть», как принято в военной терминологии, а «разделаться» — по-бандитски, «чтобы ни один житель — будь то мужчина, женщина или ребенок — не мог покинуть город». На захват «Москвы возлагались главные надежды гитлеровцев. «Солдаты! — обращалось немецкое командование к войскам. — Перед вами Москва! За два года войны все столицы континента склонились перед вами. Вы прошли по улицам лучших городов. Осталась Москва. Заставьте ее склониться. Покажите ей силу вашего оружия, пройдите по ее площадям. Москва — это конец войны. Москва — это отдых. Вперед!» Итак, в ход пущено все: и тщеславие — «все столицы склонились перед вами», и близость цели — «перед вамп Москва», и посулы пограбить — «пройдите по ее площадям», но главное: «Москва — это конец войны».

Советское командование, как известно, принимало все меры, чтобы сорвать этот коварный план Гитлера, измотать и обескровить его войска и перейти в контрнаступление. Подтягивались резервы, готовились новые дивизии. Высокий моральный дух советского народа и его армии противостоял оголтелой нацистской шумихе о якобы уже одержанной победе на Востоке, для закрепления которой, по заявлениям Геббельса, нужны лишь последние усилия. Эти усилия действительно окажутся последними, говорилось в наших пропагандистских материалах, ибо силы вермахта с каждым днем слабеют, истощаются, растут кладбища с железными касками на крестах. В одной из наших листовок была приведена выдержка из документа 18-й немецкой танковой дивизии. Ее командир генерал-майор Неринг заявил: «Мы допобеждаемся до своей собственной гибели». Он признавал, что потери «необычайно велики, несмотря на успешное продвижение», «его продолжение в течение длительного времени недопустимо».

Однако враг продолжал наступление, уверовав в то. что единственная возможность покончить с «адом» — это [73] овладеть Москвой. Но с каждой новой атакой росли потери, росло отчаяние. «До Москвы осталось очень немного, — писал своим родителям перед смертью ефрейтор Отто Золфинтер, — и все-таки мне кажется, что мы бесконечно далеки от нее. Мы уже свыше месяца топчемся на одном месте. Сколько за это время полегло наших солдат! Если собрать трупы всех убитых немцев в этой войне и положить их плечом к плечу, то эта бесконечная лента протянется, вероятно, до самого Берлина. Мы шагаем по немецким трупам и оставляем в снежных сугробах своих раненых. О них никто не думает. Раненый — балласт. Сегодня мы шагаем по трупам тех, кто пал впереди, завтра станем трупами мы, и нас так же раздавят солдаты и гусеницы танков».

Настроение, в какой-то мере характерное для воевавших под Москвой немецких солдат... Это подтверждали и трофейные документы и опросы пленных. Всемерно усиливать эти настроения, чтобы они обезволили немецкого солдата, — такую цель преследовали мы, разработав в отделе 200 тезисов и аргументов и сгруппировав их вокруг 10 основных тем: «Лозунги устрашения», «Ты нужен своей семье», «Позор для честного немца», «Спасай свою родину» и т. д. Эти аргументы легли также в основу фронтовой и армейской пропаганды — листовок и агитпередач, обострявших переживания немецких солдат. «Судьба Наполеона и замерзшего французского солдата», как утверждали пленные, угнетающе действовала на военнослужащих группы армий «Центр».

Как и Наполеон, Гитлер погубит здесь лучшие силы, цвет немецкой нации, подчеркивали мы в своих листовках. Помимо листовок и агитпередач была развернута широкая и непрерывная информация войск противника в форме еженедельных бюллетеней «Известия с фронта» и «Что происходит в Германии?» (вскоре к ним прибавились еще два — «Жизнь военнопленных в Советской России» и «Международная жизнь»). Эти бюллетени составлялись из достоверных фактов — со ссылкой на авторитетные, преимущественно документальные источники, — которые должны были подрывать веру немецких солдат в победу и угрожать им гибелью под Москвой. Именно под Москвой моральные и материальные силы вермахта были особенно перенапряжены, и именно под Москвой без преувеличения назревали крупные военные события. В сообщении Совинформбюро еще от 23 ноября было сказано: [74] «Советский народ закончит войну только полным разгромом врага. И этот разгром врага должен начаться под Москвой».

И действительно, 5-6 декабря началось мощное контрнаступление советских войск.

Командование и политорганы Красной Армии, создавая в войсках высокий наступательный порыв, одновременно принимали меры к тому, чтобы в ходе контрнаступления подрывать моральный дух противостоящих частей врага. К решению этой задачи подключился и наш отдел.

5 декабря с двумя фотокорреспондентами из «Фронтиллюстрирте» я выехал в район Крюкова в 16-ю армию К. К. Рокоссовского — нужно было собрать в ходе контрнаступления нужные нам материалы для листовок. Не стану утомлять читателя подробным описанием увиденного и пережитого, скажу только, что брошенная, еще догорающая вражеская боевая техника, трупы немецких солдат и офицеров — кто в нижнем белье, а кто и вовсе полуголый, — как и другие свидетельства поспешного бегства, говорили о том, что немцы не предполагали нашего наступления: оно явилось для них неожиданностью.

Это подтверждали и мешки трофейных документов, которые вскоре стали поступать в ГлавПУ РККА из политорганов. В мешках — фашистские газеты и журналы, приказы и распоряжения командования, обращения и воззвания к войскам с призывами к «последнему натиску», дневники и письма солдат и офицеров.

Рядовой А. Фольтгеймер в письме к жене жаловался: «Здесь ад. Русские не хотят уходить из Москвы. Они начали наступать. Каждый час приносит страшные для нас вести... Умоляю тебя, перестань мне писать о шелке и резиновых ботиках, которые я обещал тебе привезти из Москвы. Пойми — я погибаю, я умру, я это чувствую...» Письмо это оказалось не отправленным. Жена Фольтгеймера не получила ни шелка, ни резиновых ботинок: ее муж погиб под Москвой.

Таких свидетельств было немало.

Материал, доставленный к нам в мешках, тщательно изучался при помощи специально созданных переводческих бригад (в том числе Иноиздата и других учреждений Москвы), и на его основе был составлен обзор «Разгром немцев под Москвой (признание врага)», изданный, отдельной книжечкой.

Контрнаступление под Москвой переросло в общее [75] наступление Красной Армии, которое продолжалось до весны 1942-го. В зимних боях идейно-политическое воздействие на противника осуществлялось значительно интенсивнее, чем прежде. Прорыв вражеской обороны, окружение и преследование отступающего противника — все это вызвало появление новых форм пропаганды и агитации, которая теперь опиралась на такие неопровержимые аргументы, как крушение гитлеровского блицкрига и развенчание мифа о «непобедимости германской армии». Командование и политорганы вели разговор с противником уже другим тоном — повелительным. Этот тон отражался в лозунгах и листовках, разработанных нашим отделом и одобренных бюро военно-политической пропаганды.

28 лозунгов были переданы в политорганы уже 7 декабря, а вслед за ними мы издали листовки, которые являются характерными для нового стиля и направления. Одна из листовок называлась: «Под Москвой начался разгром гитлеровской армии!» И это подтверждалось разгромом немецких частей под Тулой и Наро-Фоминском, под Калинином, Клином и Сталиногорском. Силы Красной Армии росли, подходили все новые и новые ее дивизии, в то время как силы немецких войск все больше и больше истощались, гитлеровцы замерзали в своем летнем обмундировании. Поэтому наш призыв «Бросай оружие!» становился боевым лозунгом дня. «Но, — предупреждала листовка, — если враг не сдается, его уничтожают!» Помню, как, утвердив эту листовку, начальник Главного политического управления протянул мне неряшливый, очевидно побывавший не в одних руках, вырванный из тетради клочок бумаги, на нем латинскими буквами было написано: «Proschai, Mosckva, doloi Hitler!» («Прощай, Москва, долой Гитлера!»)

— Прислали из политуправления Западного фронта, подобрана в окопе после отступления немцев, — сказал он. — Обратите внимание, как кратко выражено настроение определенной части немецких солдат. Это их лозунг, их желание... Он может стать паролем для перехода немцев в плен. — Затем, подумав немного, добавил: — Надо написать специальную листовку; она нужна для обоснования пароля. Так ее и назовите: «Прощай, Москва, долой Гитлера!»

Так и печатались эти слова на всех издаваемых нами листовках. Вплоть до апреля 1942 года, когда стало ясно, [76] что как пароль они исчерпали себя. Но в период поспешного отступления разбитых вражеских частей записка отражала сиюминутное настроение солдат группы армий «Центр», переживавшей тяжелый кризис из-за поражения под Москвой. И слова «Прощай, Москва, долой Гитлера!», сопровождавшие наши листовки, оказывали определенное воздействие на какую-то часть немецких солдат. Но теперь они уже устарели: во-первых, не отражали настроения всей массы солдат вермахта; во-вторых, из того, что немцам действительно пришлось проститься с Москвой, даже с самой мыслью захватить ее, отнюдь не вытекало, что они тем самым выступают против фюрера. Требование «Долой Гитлера!» было лозунгом антифашистов, а их в вермахте было немного. Склонить же к сдаче в плен нужно было и тех, кто еще не порвал с нацизмом, но хочет сохранить свою жизнь.

В ходе зимнего наступления наших войск все чаще стали появляться листовки с официальными обращениями командования к окруженным немецким войскам. В листовках-обращениях объяснялись сложившиеся условия и предлагалось в интересах сохранения жизни прекратить сопротивление. Неумолимые факты, хорошо известные солдатам противника, и подпись под обращением: «Советское командование» — все это, конечно, привлекало внимание, и не только солдат, но и офицеров, вызывая брожение в стане неприятеля. Такие обращения были распространены среди окруженных войск противника в районе Клина, Сухиничей, Калинина и других пунктов. Познакомлю читателя с одним из этих обращений, в подготовке которого участвовали политуправление Западного фронта и наш отдел.

«От русского командования — к немецким войскам, окруженным в КлинуВ Клину и Рогачеве вы узнали истинную правду войны на русской земле.

Сейчас все немецкие части, находящиеся в Клину, окружены.

Ваши танки, автомашины и мотоциклы разбиты и сожжены в районе Рогачев, КЛРН. Взрывы от ваших складов боеприпасов в Борисовке и Дорошеве, видимо, вам были слышны. [77]

Трупы солдат и офицеров тысячами разбросаны по подмосковным селам и городам.

Вы сами видели в Рогачеве, как по приказанию немецких офицеров свалили в одну кучу ваших раненных в боях солдат, облили керосином и при отходе сожгли всех. Большей подлости, чем жечь собственных раненых солдат, представить себе нельзя.

Командир 14-й мотодивизии генерал Фюрст опять зовет вас в бой, а сам, спасая свою шкуру, приготовил самолет, чтобы удрать из Клина. Он не хочет умирать, а вас гонит на верную смерть в русских лесах.

Командир 58-го мотополка полковник Бельгам уже приказал своему адъютанту капитану Хагенау держать наготове бронемашины. Он тоже приготовился удирать.

Вам обещали уют и тепло в Москве, теперь вы убедились, что все это вранье. Вас съедают вши. Вы голодаете. Страшная холодная смерть уже покосила немало обманутых ваших товарищей.

Русские танки и кавалерия зашли к вам в тыл. Ваши танки и машины остались без горючего. Последняя надежда — колонна с бензином, которую вел к вам лейтенант Дистель, уничтожена русскими партизанами.

Штаб вашей дивизии, бежавший в Борозду, тоже окружен.

Немецкие солдаты!

Русское командование предлагает вам немедленно сложить оружие и сдаться. При сдаче в плен русское командование гарантирует вам жизнь.

Русское командование предупреждает: если условия сдачи в плен не будут приняты, то вы все до единого будете истреблены.

Командование русской армии».

И правдивая информация о событиях и фактах, и оперативность в ее подаче, и апелляция к непосредственному опыту немецких солдат («вы сами видели», «вам, видимо, были слышны», «вам обещали»), и, наконец, уже первые слова обращения: «...вы узнали истинную правду войны на русской земле» — все в этой небольшой листовке было направлено на то, чтобы разоблачить лживые нацистские утверждения и обещания. Но самое главное в листовке — тон, в котором чувствуется уверенность и. превосходство в силе, подкрепляющие естественное желание избежать ненужного кровопролития.

К сожалению, в Клину, как и в ряде других пунктов, [78] немецкие гарнизоны отказались сложить оружие и сдаться в плен. Их пришлось вышибать силой, причем немало немцев было перебито. Что ж, мы еще раз напомнили ненецким солдатам слова великого писателя Максима Горького: «Если враг не сдается — его уничтожают».

Коротко расскажу о листовке «Вы окружены!», изданной политуправлением фронта и обращенной к немецким солдатам в Тихвине. Две цифры: 6000 трупов, собранных красноармейцами в освобожденных ими деревнях, и 1462 солдата, сдавшихся в плен, подкрепляли содержащийся в листовке призыв: «Сопротивление бесцельно. Вывешивайте белые флаги! Поднимайте руки вверх! Переходите в плен группами и в одиночку!» Распространенная в критический для врага момент, эта листовка принесла желаемые результаты: для многих немецких солдат она послужила пропуском в плен.

В ходе битвы под Москвой родилась и такая неизвестная ранее форма листовки, как листовка-приказ, обязанная своим происхождением командующему Западным фронтом Г. К. Жукову. История ее появления такова. Командующий приказал седьмому отделу политуправления фронта подготовить листовку, которая помогла бы перехватить бегущих вражеских солдат и побудила бы их сдаться в плен. Листовку написал батальонный комиссар М. П. Соколов, уже зарекомендовавший себя к тому времени способным пропагандистом. А спустя какое-то время командующий пригласил его к себе:

— Ваша листовка правильная, но слишком гладкая, литературная. Немецкий же солдат привык к коротким, чеканным фразам, к официальному языку. — С этими словами он протянул Соколову другой листок бумаги: — Вот возьмите, я сам написал...

«Приказ войскам Западного фронта» — гласил заголовок листовки, после которого шло всего два пункта и подпись:«1. Всех немецких солдат, ефрейторов и унтер-офицеров, сложивших оружие и добровольно отказавшихся драться против частей Красной Армии, немедленно принимать на свою сторону, хорошо накормить, раздетых одеть и, не задерживая, направлять в глубь страны.

2. Настоящий приказ является пропуском через линию фронта русских для неограниченного количества пленных.

Главное командование Западного фронта». [79]

Листовка-приказ была напечатана тиражом 800000 экземпляров и в тот же день распространена среди отступавших войск противника.

Немцы все еще боялись плена — верили фашистской болтовне, будто в плену их расстреляют. Официальный же приказ за подписью командования в значительной степени ослаблял этот страх и в отличие от обычных листовок воспринимался с большим доверием: немецкие солдаты и унтер-офицеры привыкли с почтением относиться к приказам, даже в том случае, если приказ исходит от командования противной стороны. Должен заметить, что упомянутая листовка-приказ отвоевала у Гитлера немало его солдат и тем самым сохранила жизнь многим советским воинам.

Разоблачая ложь и клевету

Обстановка на фронтах позволяла значительно расширить военно-политическую информацию, рассчитанную на население и войска противника. Уже упоминавшийся мной бюллетень «Известия с фронта» пестрел в ту зиму сообщениями: «Русские прорвали укрепленные линии немцев» (на южном и юго-восточном направлениях), «Тяжелое положение немцев на центральном участке фронта», «Наступление Красной Армии продолжается», «Путь на запад устлан тысячами трупов немецких солдат и офицеров», «Богатые трофеи русских войск» и т. д. Нередко эти сообщения печатались в сопровождении выразительных иллюстраций: схем или фотографий. «Известия с фронта» чаще всего готовил в нашем отделе старший политрук Ф. П. Куропатов, хорошо знавший военную обстановку.

Отличался оперативностью и бюллетень «Что происходит в Германии?» (его редактировал сотрудник отдела подполковник Г. Е. Константиновский). Материалы этого бюллетеня также оказывали морально-психологическое давление на солдат противника, обостряли их переживания, связанные с положением семьи, разгулом фашистского террора, полуголодным пайком одних и роскошной жизнью других. В номере от 2 февраля 1942 года, например, разоблачалось выступление Гитлера 30 января, в котором он, признавая поражение под Москвой, попытался реабилитировать себя перечислением прошлых заслуг. Какие же это заслуги? [80]

«Гитлер оказал, что получил в наследство 3 миллиарда марок государственного долга и погасил его. Это — ложь. Газета «Франкфуртер цайтунг» 25 декабря сообщила, что государственный долг Германии составляет теперь уже 110 миллиардов марок. Гитлер сказал, что получил в наследство омертвевшую торговлю и оживил ее. Это — ложь. Министр Функ совсем недавно заявил: «В Германии нарушено равновесие между наличием товаров и количеством денег». «Денежный оборот заменяется товарообменом», — писала и газета «Данцигер форпостен». И так факт за фактом. «Но самая большая ложь Гитлера, — говорилось в заключение, — это та, когда он говорит, что, придя к власти, стремился к мирному процветанию немецкого народа, к культурному строительству и социальным преобразованиям. С первого же дня прихода к власти Гитлер стал готовить войну за мировое господство. Гитлер — виновник этой войны и всех страданий и мучений немецкого народа». Так немецкие солдаты подводились к выводу: Гитлер нашел козлов отпущения в лице нескольких десятков генералов — он отстранил их от командования, объявил себя главнокомандующим сухопутными войсками, но тем самым еще больше ухудшил положение вермахта. «Не пора ли покончить с этим кровавым безумцем, толкающим германский народ в пропасть? — спрашивали авторы материала. И призывали: — Сговаривайтесь между собой! Создавайте в каждой части солдатские комитеты борьбы за прекращение войны! Кончайте с Гитлером и его войной! Ваш пароль: «Домой!»...»

Казалось бы, обстановка благоприятствовала этому новому лозунгу — сговариваться между собой и создавать солдатские комитеты, — и он должен был найти отклик у широкой массы солдат. Однако этого не произошло. Разумеется, были случаи, когда отдельные группы немецких солдат действительно сговаривались и переходили в плен (чаще всего при отступлении своих частей они оставались в избах у местных жителей, поджидая войска Красной Армии), но в массе своей солдаты разбитых вражеских дивизий предпочитали отступать. Они не смели ослушаться офицеров, боялись как огня слежки и репрессий — вездесущее гестапо пресекало малейшие попытки к организованной антивоенной оппозиции. Но была и еще одна причина — пленобоязнь: редкий солдат или офицер не верил тому, что его расстреляют или сошлют на каторгу [81] в Сибирь. Нацистская пропаганда всячески пугала немцев ужасами советского плена.

Надо было усиливать борьбу с пленобоязнью у солдат противника. А для этого требовалась хорошо продуманная система (именно система!) пропаганды и агитации за плен, чтобы с помощью фактов и документов систематически и убедительно опровергать лживые заявления больших и малых фюреров. Наряду с публикацией сообщений Совинформбюро, официальных заявлений правительственных органов и приказов советского командования об отношении к пленным мы начали выпускать бюллетень «Жизнь военнопленных в Советской России», в котором печатались заявления самих военнопленных об отношении к ним со стороны Красной Армии, их письма на родину. Чтобы эти заявления и письма не вызывали никаких сомнений в их .подлинности, указывались точные адреса родных, публиковались фотографии пленных, в том числе сюжеты из повседневной жизни в лагерях.

Слов нет, пленобоязнь была органически связана со всей системой идеологического оболванивания солдат в вермахте. Но нельзя было сбрасывать со счетов и любовь людей к родине. Наконец, многие военнослужащие опасались расплаты за преступления на нашей земле, совершенные как по приказу начальства, так и в соответствии с общей политикой нацизма. В этой связи одного только «Положения о военнопленных» оказывалось явно недостаточно — нужен был документ еще большей политической силы, вызывающий доверие к русскому плену. И такой документ вскоре появился. Я имею в виду приказ № 55 народного комиссара обороны И. В. Сталина от 23 февраля 1942 года. К такого рода документам, как уже отмечалось, немецкие солдаты относились не как к «вражеской пропаганде», а с особым пиететом — как к официальному заявлению. У Красной Армии, говорилось в этом приказе, нет и не может быть таких целей, как истребление немецкого народа или уничтожение германского государства. Красной Армии приходится уничтожать немецко-фашистских оккупантов, поскольку они хотят поработить нашу Родину, или когда они, будучи окружены нашими войсками, как это было в районах Калинина, Клина, Сухиничей, Андреаполя, Торопца, отказались сложить оружие и сдаться в плен. В приказе нарком обороны — и это было очень важно — четко и [82] ясно сформулировал отношение Красной Армии к пленным: «Красная Армия берет в плен немецких солдат и офицеров, если они сдаются в плен, и сохраняет им жизнь. Красная Армия уничтожает немецких солдат и офицеров, если они отказываются сложить оружие и с оружием в руках пытаются поработить нашу Родину»{38}.

Политорганы Красной Армии разъясняли вражеским солдатам истинный смысл этих слов. В листовках и звукопередачах выдвигались положения: плен — верный путь на родину после войны; Красная Армия пленньм не мстит и против безоружных не воюет; сдача в плен для немецкого солдата — не позор, а акт благоразумия; грабительский характер войны освобождает немецких солдат от верности присяге фюреру и т. д.

Еще в большем количестве, чем прежде, издавались листовки (и целевые номера бюллетеней) о жизни военнопленных в СССР, причем нередко с рассказами об этом выступали сами пленные немецкие солдаты, а чуть позже — даже и генералы. «Пожалуй, нас считают пропавшими без вести, — писали, например, взятые в плен солдаты 347-го немецкого пехотного полка своим друзьям в листовке «Мы живы!», изданной политуправлением Калининского фронта. — Пропавший без вести! Какое это страшное слово для родных. Они будут думать, что мы уже погибли: ведь всем нам старательно вдалбливали в голову, что красные не берут в плен. И все-таки мы находимся в плену. Здоровы, бодры и вне какой бы то ни было опасности. Просим сообщить об этом нашим родным, чтобы они не отчаивались». Далее следовали их адреса и фамилии.

Дальше