Проблема быть казаться
Проблема быть казатьсяСкачать файл - Проблема быть казаться
Регистрация позволит исключить навязчивую рекламу. Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям. Всегда ли соответствует преставление человека о самом себе? Этот вопрос не теряет актуальности и по сей день, поскольку стремление быть похожим на кого-то с каждым днём возрастает. Над этой проблемой предлагает задуматься Л. Писатель в своём тексте повествует историю студента первокурсника, который своим внешним видом хотел уподобиться образу одного из героев произведений Александра Гринева. Веривший собственным иллюзиям ,он приобрёл привычки и манеры чужого поведения. Львович с сожалением говорит о том, что это качество ' не каждому даётся от природы'. Таким образом, размышляя над этой проблемой ,автор приходит к следующему выводу: Трудно не согласиться с автором. Я тоже считаю, что создавая свой собственный образ, совершенствуя его, человек сможет приобрести индивидуальность и неповторимость. Подтверждением моей позиции может служить опыт настоящей художественной литературы. Так, в рассказе И. Бунина ' Господин из Сан-Франциско' главный герой не имеет имя , потому что стремится уподобиться всем и каждому. В результате в гонке за чужими идеалами была утрачена вся уникальность ,неповторимость господина. Финальная сцена в произведении говорит нам о том, что насколько было незаметно его существование, что даже гибель персонажа никого не огорчила. Главный герой ,которого автор называет господином из Сан-Франциско ,не сумел выделиться в жизни, а также подчеркнуть свою исключительность. Гончарова 'Обломов' ,где Андрей Добавить в словарь главного героя, с детства воспитанный строгим и требовательным отцом ,в будущем становится самостоятельной и независимой личностью. Добрая, обладающая огромным внутренним миром мать способствовала проявлению лучших личных качеств у Андрея. В сочетание всех его положительных черт персонаж приобретает Добавить в словарь желание жить и развиваться ,но ни в коем случае не стоять на месте это то, что отличает его от других людей. Таким образом, работая над собой ,шлифуя свой характер и совершенствуя самого себя можно добиться невиданных успехов. Надежды, мечты, представления - все это скрашивает мучительное ожидание человека. К сожалению, не всегда наши представления совпадают с реальностью. Именно проблему неоправданных надежд поднимает в предложенном для анализа тексте Е. В небольшом по объему, но емком по содержанию тексте автор повествует достаточно типичную историю, когда молодой человек сталкивается с реальностью, ожидания не оправдываются, и его мечты рушатся. Он размышляет над тем, что произошло: Позиция автора однозначна и выражена четко. Он негодует, ему больно и обидно за себя и всех, кто переживает момент разочарования в своей жизни. Я полностью разделяю мнение автора. Действительно, момент, когда представления в голове не совпадают с жизнью, очень болезненный. У человека пропадает вера, он теряет надежду. Очень важно в этот момент собраться и правильно оценить реальную ситуацию. Для подтверждения своего мнения приведу аргументы из литературы. Толстого 'Война и мир'. Можно рассмотреть момент, когда Андрей Болконский уехал из страны, оставив Наташу Ростову и мечтая вернуться и жениться на ней. Он жил с надеждами на скорую женитьбу с возлюбленной, но Наталья не оправдала его ожиданий и изменила ему. Андрею было больно, но вскоре он отпустил эту ситуацию и зажил нормальной жизнью. Во-вторых, пьеса Островского 'Гроза'. Главная героиня грезила о счастливой семейной жизни, но оказалась в семье, в которой ей не дали стать счастливой женщиной. Ее надежды рухнули, и судьба оказалась трагичной. Прочитанный текст помог мне утвердиться в мнении, что не стоит строить ложных надежд и больших ожиданий, они могут не оправдаться и стать причиной грусти и боли. Львова Быть или казаться? Любая профессия ставит перед нами проблему: Львову по тексту Львовича Родители, семья, школа, все и всяческие коллективы Человек должен быть интеллигентен по тексту Лихачёва Можно ли быть счастливым без любви по тексту Сенковского И это еще не весь материал, воспользуйтесь поиском регистрация забыли пароль? Добавь СОЧИНЕНИЕ и получай от 50 руб. Нет 30 минут 1 час 2 часа ов 4 часа ов 8 часа ов 12 часа ов 1 день 2 дней 3 дней 7 дней 15 дней 30 дней 60 дней. И это еще не весь материал, воспользуйтесь поиском. Главная Критика По авторам По произведениям Биографии Стихи Поэмы. Главная Критика По авторам По произведениям Биографии Стихи Поэмы Сайт имеет исключительно ознакомительный и обучающий характер. Все материалы взяты из открытых источников, все права на тексты принадлежат их авторам и издателям, то же относится к иллюстративным материалам. Если вы являетесь правообладателем какого-либо из представленных материалов и не желаете, чтобы они находились на этом сайте, они немедленно будут удалены.
Быть и казаться (сочинение-рассуждение)
Быть или казаться?
Образец заполнения нулевой декларации 2016
«Быть или казаться»?
ДИСТАНЦИЯ марафон личностного развития. Творить — значит оступиться в танце. Неудачно ударить резцом по камню. Дело не в движении. Усилие показалось тебе бесплодным? Сергея Львовича Львова знал я юношей-студентом, молодым военным переводчиком; зрелым человеком, известным писателем, знал более сорока лет. Помню его пухлым юношей с волнистыми волосами, с полудетским еще лицом, добродушного, разговорчивого, открытого. Он рано почувствовал свое призвание и уже на первом курсе института имел написанные рассказы, из каждой строки которых выглядывал Константин Паустовский. Романтическая струя в творчестве этого писателя была образцом литературы для юного Львова. В детстве Сергей совершил путешествие по Десне вместе с Константином Георгиевичем. Впечатление от этой поездки, наверное, было тогда одним из самых сильных его переживаний. Влияние личности и стиля любимого писателя определили манеру писания самого раннего Львова. Тогдашний вкус требовал более густого реализма. Уроки этой критики были вскоре усвоены Сергеем. Однако многое драгоценное в его натуре и творчестве осталось от раннего увлечения. Детские впечатления ничем не вытравимы, и сложившийся под их влиянием характер где-то, в основе, остается неизменным. Но об этом я скажу ниже. Во время войны почти все студенты ИФЛИ стали солдатами. Трудно было себе представить многих из них в военном обмундировании. В том числе — Сергея Львова. На фронт дошла до меня весть, что он преподает в Военном институте иностранных языков. Это было не удивительно, ибо Львов с детства блестяще знал немецкий язык. И вдруг в апреле года мы встретились с ним в местечке Аренсфельде, на переднем крае, во время боев за Берлин. Встреча эта, как она ему запомнилась, описана Сергеем Львовым. Хочу к этому добавить, что Львов был храбрым офицером и таковым быстро прослыл среди разведчиков 1-го Белорусского фронта. Я сам видел, как он хладнокровно расхаживал под минометным обстрелом. Храбрости его придали оттенок отчаянности близорукость и фронтовая неопытность. После войны начинается большая повседневная литературная работа Сергея Львова. Он писал рассказы, очерки, литературно-критические статьи. Казалось, ему легко дается слово. Но это совсем не так. Он сам не доверялся легкости. Его не удовлетворяло то, чего он достиг и чего мог бы достичь, отдавшись течению своей литературной судьбы. Все складывалось как будто благополучно, и имя Львова было уже на слуху у читателя. Но он искал и добивался другого, удачи высшего порядка. Он понимал, что одна из высших удач для литератора — найти свой жанр, то есть наиболее ему свойственную форму выражения, наиболее для него естественный способ излагать содержание. Ему нужно было найти форму и интонацию, вмещавшие одновременно его знание жизни и глубокие научные знания в разных областях культуры, его идеальные представления и живота темперамент. Поиски жанра увенчались успехом. Эту книгу сразу заметили читатели и отметила критика. Она отличалась от обычной популяристики серьезностью подхода и глубиной знания, от сугубо исторического труда достоинствами литературного стиля, художественностью построения и личностным подходом. Книга привлекала своим нравственным зарядом. В ней изображен был человек, лишенный корысти. Львов, влюбленный в своего героя, умел вжиться в его образ, он мыслил и переживал вместе с ним и излагал свои чувства и мысли с той простой непосредственностью, которая не может не тронуть читателя. Книга о великом немецком художнике Лукасе Кранахе не увидела света при жизни автора. Сергей Львов выбирал фигуры нелегкие и ключевые, времена отдаленные и драматические. Он исследовал характеры и творчество художников великих и образцовых. Талант изображать был дан ему от природы. Но нужно было еще понимать то, что трудно постижимо — смысл великого творчества. Нужны были огромные знания, чтобы вообразить и постичь личности и их великие творения. Всю свою сознательную жизнь Сергей Львов упорно накапливал знания. В нем смолоду не было никакого дилетантизма. Об избранном предмете он должен был знать все. Он досконально изучил языки, литературу, изобразительное искусство, историю. Он был ходячей энциклопедией. Однако ничего не было во Львове от засушенного эрудита, от книжного червя, не знающего, не понимающего текущей жизни. Давно ушла из его литературного стиля подражательность приподнятой манере Паустовского. Но осталась непреходящая свежесть в восприятии мира и приподнятость душевного строя. Среди многих призваний Сергея Львова — рассказчик, очеркист, критик, искусствовед — не последнее место занимает призвание педагога, учителя, проповедника. Он свято верит в силу доброго слова. Последние годы много сил он уделяет публицистике. Его выступления обращены главным образом к юношеству, к тем, кто ищет путей в жизни, они посвящены подлинным и мнимым ценностям, подлинной духовности и высокому жизненному идеалу. В сущности, ото то же самое, о чем писал он в своих книгах о великих людях прошлого. Во время гражданской панихиды по Сергею Львову по радио звучал его голос. Передавали последний очерк Львова. Его голос продолжал звучать. Звучит он и со страниц данной книги. Он ушел внезапно и рано. Он находился в расцвете творчества. Многое из того, что он сделал, еще предстоит узнать читателю: Он вырос в среде с высокими духовными запросами, учился в знаменитом институте у блистательных учителей, знал любовь, дружбу, счастье творчества, видел многих значительных людей нашего времени, жил в бурные, захватывающие времена, накопил огромные знания, которыми успел поделиться с людьми…. Хорошо помню муки школьных лет. Одновременно с появлением песни: В клубах, учреждениях и школах стали возникать кружки танцев. В нашей школе тоже. Записался почти весь класс. Руководительница учила нас, как подходить к девушке, приглашая ее на танец, как кланяться ей, как класть руку ей на талию, как провожать ее на место и благодарить. Только когда мы все это усвоили, она принялась учить нас самим танцам. Наступил долгожданный день, когда она сказала: Вечером в зале грянула музыка. Я знал, что неуклюж и немузыкален, но неужто я ничему не научился на уроках, которые так добросовестно посещал? По всем правилам подошел к девушке, которая мне нравилась. По всем правилам, слегка поклонившись, пригласил ее. По всем правилам вывел ее в круг. Обнял, отчего у меня сильно застучало сердце. Пока все шло хорошо. Но через минуту все стало плохо. Одно дело танцевать на занятиях кружка под присмотром руководительницы с безразличной тебе партнершей, другое дело вести в танце на глазах всей школы девочку, на которую давно и безнадежно заглядываешься. Я сбился раз, другой, третий. Наступил на ногу своей даме. Она охнула, потом добродушно рассмеялась. Но меня этот смех убил. Я бросил ее посреди зала и вышел из круга…. Как можно было поступить дальше? Это я понял много времени спустя. Вернуться, извиниться за неуклюжесть и невежливость и рискнуть еще раз. Тихо уйти домой, пережить неудачу, снова пойти на занятия кружка и добиться, выучиться… Я не сделал ни того, ни другого. Терзаясь, смотрел, как танцуют другие, как другой приглашает мою избранницу, и, чтобы скрыть свои истинные чувства, саркастически улыбался, отпускал язвительные шуточки по поводу танцующих. Собрал вокруг себя таких же неудачников, подпиравших стенку, и мы всем своим видом показывали, что выше этих дурацких танцев. Но как тяжело было на сердце и как хотелось танцевать вместе со всеми! Больше я на кружок танцев не ходил и на вечерах танцевать не пробовал. И еще долго принимал на танцах ироническую позу — мол, презираю я это. Так хмурился и кривился, что однажды приятель громко спросил меня:. Очень обидно, когда у тебя не получается то, что легко дается другим. Свое огорчение и досаду я скрывал неестественным поведением. Ничего никому этим не доказал. Помню, как однажды, уже молодым офицером, все так же стоя у стеночки, хотел я удержать рядом с собой девушку и по привычке иронически комментировал все происходящее в клубном зале. Вот только жаль, что не танцуете… — И упорхнула от меня. Но вернемся к школьным годам. На уроках литературы мне ничего не стоило сделать доклад, выходивший за пределы программы, или написать сочинение, которое прочитают в классе вслух. Но никому не приходило в голову, как охотно я променял бы и свой доклад, и свое сочинение на успехи в танцах и на уроках физкультуры. Мне захотелось узнать, в чем ее несогласие со мной. Она сказала, что сочинению не хватает исторической перспективы: Потом, молодо сверкнув глазами, отчего ее некрасивое лицо стало прекрасным, осведомилась, что именно мною читано из трудов Гераклита. Эрудицию следует иметь настоящую, поверхностной щеголять не годится. Ведь я не просто выразил свое отношение к портрету у Тургенева, а сильно преувеличил его. Не просто привел слова древнего философа, а щегольнул ими. Подсознательно брал реванш за то, что не танцую, за то, что неуклюж, за малые успехи на уроках физкультуры. Сочинение мне Анна Алексеевна прочитать вслух не предложила. Взять реванша не удалось. А если бы прочитал? Разве это что-нибудь изменило бы? Так я, наверное, первый раз в жизни столкнулся с проблемой: Случилось так, что в качестве преподавателя в аудиторию высшего учебного заведения я впервые вошел, когда мне не было и двадцати лет, в году. Мы только что закончили курсы военных переводчиков при Военном институте иностранных языков и готовились ехать на фронт. Но нескольких из нас оставили преподавать в институте. Мы рвались на фронт, во безуспешно, все наши рапорта возвращали. Перед ними я робел. Предстоит учить мне и призванных в армию студенток. Вид мой был отнюдь не бравый: Вот тут-то передо мной и встал вопрос: Как сделать, чтобы они почувствовали, каков я есть? Решил начать с лобовой психологической атаки. Продемонстрирую несколько примеров работы военного переводчика, потом скажу: Взяв с собой трофейные уставы и письма немецких солдат, схемы организации соединений гитлеровского вермахта, я с замирающим сердцем пошел в класс. Перед дверью маячил дежурный — выше меня на голову, выправка умопомрачительная, обмундирование, какое мне и не спилось: Растерявшись и видя перед собой аудиторию из одних бравых строевиков и блистательных красавиц, — так мне казалось — я, вместо того чтобы продемонстрировать на примерах, в чем состоит работа военного переводчика, сразу сказал:. Тут у меня распустилась обмотка. Я поставил ногу на табурет и начал обматывать ею ногу, но продолжал говорить:. И я стал переводить с листа, сам себе приказав: Особенно впечатлил слушателей перевод трофейного письма, написанного возрожденным в гитлеровские времена готическим шрифтом. Непривычному он кажется иероглифами. И наконец, не глядя на схему, отбарабанил структуру двух дивизий вермахта: Это не хвастовство, — военный переводчик должен все это делать так же быстро и четко, как пулеметчик разбирает и собирает пулемет. Но моим слушателям еще предстояло стать военными переводчиками, а я уже много месяцев занимался этим с утра и до вечера. Словом, я заставил своих учеников забыть и мою неприличную молодость, и гротескно-нелепое появление, и даже обмотки. Но уж потом мне приходилось каждый день, не давая себе спуску и поблажки, быть, а значит, не заботиться о том, чтобы казаться. Без малого десять лет — с го по й — прослужил я в армии. В действующую армию попал поздно. Вначале меня не отпускали с преподавательской работы, потом помешала тяжкая болезнь. Когда, наконец, оказался на фронте, мне, естественно, как всякому новичку, было страшно. Но больше всего меня пугало, что кто-нибудь из бывалых фронтовиков, например солдаты из разведроты, из которых трое-четверо несколько раз попадали под мое начало, подумают, что я боюсь. Значит, надо вести себя так, чтобы никому и в голову не могло прийти такое. Мне помогали в этом неопытность и близорукость. Кое-чему научило одно происшествие. Я получил в дивизии под расписку группу пленных, только что взятых на окраине Берлина. Предстояло провезти их по рокадной дороге, то есть дороге, расположенной в прифронтовой полосе и параллельной линии фронта, к Франкфурту-на-Одере, где шли тяжелые бои, и перебросить пленных через передний край: Чтобы растолковать им достаточно опасное для них задание, я привез их в немецкий фольварк, где размещалась наша отдельная фронтовая разведрота. Место и время для этих действий выбрать неудачнее было трудно — фольварк находился под тяжелым обстрелом. Опытные пленные глядели на разрывы с ужасом, но команду выполняли; автоматчики, меня сопровождавшие и уже ничему не удивлявшиеся, охраняя квадрат, на котором я подчинял пленных своей воле, тихо и с полным основанием ругались. И вдруг раздался крик:. Я оглянулся и увидел под сводом глубоких ворот приятеля по довоенному институту — Давида Самойлова, ныне известного поэта, в те далекие годы — старшину разведроты. И он увел нас в сравнительно безопасное место, где отругал меня, потом на глазах изумленных автоматчиков и пленных обнял. Мы не виделись с июня года. Я бы не стал рассказывать эту историю, да она давно существует в устном рассказе Давида: Еще два раза едва не сложив головы, я понял: Думать надо о деле. Если меня убьют потому, что я буду заботиться о впечатлении, которое произвожу, задание останется невыполненным. Не думать о том, насколько храбрым или нехрабрым кажешься, думать только о деле, остальное приложится! Многие молодые, да и не только молодые люди думают, что тот, кто хочет быть мужественным, должен казаться грубым. У меня перед глазами десятилетиями маячит выразительный пример. Рос в интеллигентной семье единственный ребенок. Мать любила его без ума и безмерно баловала. Отец, человек немолодой, суровый, властный, был слишком занят работой, чтобы противопоставить этому свою линию. Сыну дали воспитание, которое его мать считала наилучшим и в котором действительно было немало хорошего. Его с детства обучали хорошим манерам и иностранным языкам, со вкусом одевали. Он сам обнаруживал с детства многие прекрасные качества, обычно маменькиным сынкам не свойственные: Однако проработал там недолго, Совсем молодым человеком выбрал себе другую — трудную, мужественную профессию и другую среду. И вот тут-то, вероятно услышав насмешки по поводу своего вида и манер и не сумев отстоять своей личности, он начал подражать скверным образцам, скрывая свою воспитанность, как дурную болезнь. Когда через несколько лет мы встретились, он играл роль солдафона, лихого хвата, хриплоголосого грубияна, сквернословил, плоско острил. Лихо, на глазах матери опрокидывал стакан водки. Пьянея, был нехорош, мутнел взглядом и мокрыми губами нес хвастливую ахинею. При начальстве, с которым, между прочим, отлично умел ладить, вел себя чуть иначе, но основной рисунок был тот же: А я глядел на него, с детства владеющего французским и немецким, твердо знающего, в какой руке держать вилку, а в какой нож, и думал: Теперь он оброс им, как коростой. Хотел в юности сбросить одеяние старомодного, благонравного домашнего воспитания и не стал отстаивать того, что было в этом воспитании ценным. А во что облекся? В постоянный грим и костюм хама. Но этот грим и наряд не безразличны к сущности человека. Если долго изображать хама, с годами непременно станешь хамом. Так оно и произошло. Избранная линия поведения требовала пренебречь родительской любовью, пусть слепой и неразумной, но безмерной. И он провел эту линию последовательно до смертного часа отца, который перед смертью все ждал и не мог дождаться сына. Почти ослепший, почти оглохший сидел старик целыми днями один-одинешенек в кресле посреди квартиры, ждал сына, спрашивал тех, кто заходил к нему, не видели ли его? А тот знал, как скупо отмерен срок отцовской жизни, но то и дело уезжал, даже не оставляя отцу адреса. Когда его в последний раз отвезли в больницу, сына по странному совпадению снова не оказалось в Москве. Страшнее похорон, чем похороны его отца, я не видел. Приехало несколько поколений сослуживцев покойного — тот едва ли не всю жизнь проработал на одном месте,— знакомые и друзья. Их оказалось много — у родителей был открытый и гостеприимный дом. Почти всех этих людей, когда они пытались узнать у сына об отце, понять, почему сын забросил его, не навещает, почти не звонит, не пишет, когда уезжает, он сумел оскорбить, прогнать, отвадить, только бы не напоминали о том, о чем он твердо решил забыть. И теперь все шли к гробу, минуя сына стороной. Никто не подошел к нему выразить соболезнование. Его несли друзья и родственники — старые люди. Для сыновнего плеча под отцовским гробом, не сговариваясь, места не оставили. Существует расхожий литературно-психологический штамп. Грубость и резкость изображаются в книгах, на экране и на сцене как проявление недюжинной творческой личности или как защитная броня, под которой скрывается нежная и ранимая душа. Но нередко под маской грубости не скрывается ничего, кроме грубости. С печальным недоумением прочитал я, а потом посмотрел в театре пьесу умного, талантливого драматурга, многие произведения которого мне дороги. В провинциальный городок попадает крупный московский архитектор. Он недоволен тем, как здесь, в глуши, воплощен его замысел. Все это в грубейшей, высокомернейшей форме выкладывает местному коллеге. Гость язвит, слушая возражения местного архитектора, унижает его, беспардонно пользуясь тем, что тот моложе, скромнее и чтит в приезжем гостя и пожилого человека. Все грубое, унизительное, обидное приезжий словно нарочно говорит молодому коллеге в присутствии его жены. Попутно похваляется — ему-де нужно как можно скорее улететь отсюда; командировка в дальний город — эпизод, а у него много дел поважнее. С другими жителями глубинки он столь же высокомерен. Бесцеремонно компрометирует одинокую и, судя по всему, хорошую женщину, которая сразу правда, неизвестно почему увлеклась им, оскорбляет ее друга, который с полным основанием хотел уберечь ту, кого любит, от двусмысленной ситуации. Автор старается убедить нас, что под этой маской — большая душа и оригинальный ум. А мне захотелось сказать драматургу: Своеобразно возникает эта проблема в жизни людей свободных профессий — актеров, литераторов, музыкантов. Многим из них веками было свойственно стремление выделиться, подчеркнуть свою исключительность, принадлежность, к избранному кругу. Поэтические кудри до плеч, бархатные куртки и банты художников, шевелюры музыкантов описаны в литературе, запечатлены в живописи и на фотографиях. Высмеяны в карикатурах и эпиграммах. Менялась мода, а вместе с ней и ее художественно-артистическое ответвление. Молодого человека в прюнелевых ботиночках и с томным голосом, который хвастается своими любовными победами? Настоящим актерам, поэтам, музыкантам не приходится заботиться о том, чтобы их узнавали по оригинальности одежды и манер. Такое стремление — почти всегда признак внутренней неуверенности. Первыми известными литераторами, с которыми я познакомился в юности, были Михаил Аркадьевич Светлов, Константин Георгиевич Паустовский, Александр Иосифович Роскин, Рувим Исаевич Фраерман — каждый личность, да какая! По напрасно стараться вспомнить, чем отличался их облик от облика любого представителя интеллигентной профессии тридцатых годов. Вот у меня на столе одна из фотографий Светлова. Он сидит на сцене Центрального Дома литераторов в день своего последнего юбилея. Темный костюм, незаметный галстук, ни намека на оригинальность или фатовство. Огромная витрина с довоенными фотографиями литераторов, погибших на фронтах Отечественной войны. Какие скромные костюмы, пиджаки, куртки, кепки, рубашки! И какие прекрасные, незаурядные лица! Одного такого служителя муз мне довелось увидеть в студенческие годы. Он, знаменитый писатель, вел в нашем институте кружок начинающих прозаиков. Мы провожали его после занятий к остановке трамвая. Шли по Ростокинскому проезду, что в Сокольниках, похожему в те годы на улицу любого провинциального городка. Можно было поручиться, что до следующего занятия нашего кружка здесь не появится ни одного такого щеголя, с такой тяжелой тростью, с таким массивным перстнем, с такой английской трубкой, в такой серо-голуоой шляпе, в таком не но годам ярком шарфе. Его облик запомнился прекрасно: Его суждения начисто забылись. Но в конце концов не это главное. Я недавно раскрыл их: В годы моего довоенного студенчества нас не занимало, как мы одеты. Донашивали одежду школьных лет, покупали дешевые бумажные свитера, тяжелые ботинки на кожимите или парусиновые туфли. Многие ходили на занятия в байковых лыжных костюмах — они отличались бесформенностью, унылыми расцветками, но большой практичностью. Молодые люди, не совсем равнодушные к моде, носили домодельные пуловеры, выпуская поверх выреза воротничок рубашки. Нам казалось, что это выглядит по-европейски. О настоящих импортных вещах никто и не слыхивал. Драм из-за того, что нечего надеть, среди моих сверстников не помню. Пока у меня самого не возникли впервые переживания на этой почве. Был я тогда студентом I курса. Осенью оказалось, что мое пальто, купленное еще в восьмом классе, носить более невозможно. Я получал стипендию, подрабатывал переводами, но вклад мой в семейный бюджет был невелик. Просить у родителей, а тем более требовать новое пальто мне, восемнадцатилетнему, было стыдно. Мама извлекла из сундука папино осеннее пальто-реглан, сшитое из верблюжьего сукна в начале двадцатых годов. Пальто доходило мне до пят, было бутылочно-зеленого цвета и застегивалось на огромные костяные пуговицы. Сейчас оно, вероятно, заставило бы модников побледнеть от зависти. В ту пору мы увлекались Александром Грином. Такое пальто вполне могло бы облекать одного из его героев. Почувствуют ли это сходство мои товарищи? Примирит ли оно с моим пугающим видом любимую девушку? Чтобы подчеркнуть суровый романтизм своего одеяния, я в огромную петлю на лацкане вместо пуговицы просовывал большой палец правой руки, зажимая четырьмя остальными грубую ткань пальто, ходил подчеркнуто широкими шагами, мрачно насупившись и нервно комкая ткань, казавшуюся мне столь же суровой, как моя жизнь в роли одного из героев Грина. Но этого сходства не оценил никто из нашей компании. Только мой друг Женька сказал однажды, когда мы возвращались из института домой:. И между нами состоялся памятный разговор, что естественное поведение, при котором все — интонация, манеры, одежда — полностью отвечает внутренней сущности человека,— редкое благо. Оно не часто дается человеку от природы. Большинству приходится трудно, иногда мучительно искать и создавать свой внешний образ. И великое счастье найти его, а иногда просто отказавшись от поисков, быть тем, что ты есть, совершенствуя свое, а не заимствуя чужое и часто чуждое тебе. Жизнь и новости Дистанция Синтон в психологии Игры и тесты Книги мои Библиотека интересного Контакты и друзья. Разное Также в разделе: Бертран Рассел Бредли Тревор Грив Вит Ценев Лукьяненко Сергей Никонов Александр Тимур Гагин. Разные произведения, статьи и книги Мартин Гарднер Рот Йозеф. Необыкновенное путешествие в безумие и обратно: Умение кидать мяч Вайсбергер Лорен. Слово живое и мертвое: Форрест Гамп Губерман Игорь. Чудеса и трагедии чёрного ящика Ершов В. Раздумья ездового пса Жуховицкий Леонид. Уроки писателя Каплан Роберто. Видеть без очков Карен Прайор. Несущие ветер Клавелл Джеймс. Между двух стульев Кордонский Михаил, Кожаринов Михаил. Очерки неформальной социотехники Коршунов Анатолий. Секреты долгой молодости профессора Никитина Кот Бегемот. Философия бабства Кот Бегемот. Христианство и мировое бабство наброски Кротов Антон. Автостоп, или Практика вольных путешествий Лакатос. Доказательства и опровержения Латинизмы Львов Сергей. Итака навсегда Малкова Анна. Моя профессия — репетитор Метерлинк Морис. Жизнь термитов Пекерская Е. Вокальный букварь Розендорфер Герберт. Письма в Древний Китай Стил Лилия. Статьи по истории культуры Шелейкова Нина Ивановна. Счастье-Несчастье Шелейкова Нина Ивановна. Эффективные методы улучшения зрения. Для работающих на компьютере Философия жизни Мужчины, женщины, любовь и семья Книги о детях и для детей Психология Синтон и дистанция Саморазвитие Педагогика Успех и бизнес Духовность Жизнь замечательных людей Наука, история и общественная жизнь Классика художественной литературы Поэзия Юмор Фотогалерея Поиск Поиск. Вера в доброе слово Сергея Львовича Львова знал я юношей-студентом, молодым военным переводчиком; зрелым человеком, известным писателем, знал более сорока лет. Когда думаешь об ушедших друзьях, часто задаешь себе вопрос: Не знаю, ощущал ли себя счастливым Сергей Львов. Но мне кажется, что он был счастлив. Он вырос в среде с высокими духовными запросами, учился в знаменитом институте у блистательных учителей, знал любовь, дружбу, счастье творчества, видел многих значительных людей нашего времени, жил в бурные, захватывающие времена, накопил огромные знания, которыми успел поделиться с людьми… Давид Самойлов Быть или казаться? Я бросил ее посреди зала и вышел из круга… Как можно было поступить дальше? Так хмурился и кривился, что однажды приятель громко спросил меня: Слушатели мои немецкий язык немного знали, но военного перевода еще не нюхали. Я взялся за ручку двери. К нам сейчас преподаватель придет! Растерявшись и видя перед собой аудиторию из одних бравых строевиков и блистательных красавиц, — так мне казалось — я, вместо того чтобы продемонстрировать на примерах, в чем состоит работа военного переводчика, сразу сказал: Я поставил ногу на табурет и начал обматывать ею ногу, но продолжал говорить: Слушатели задохнулись от смеха. Делая вид, что не слышу смеха, я приказал: Дежурный раскрыл одну из синих книжек. И вдруг раздался крик: Доигрался… Существует расхожий литературно-психологический штамп. Только мой друг Женька сказал однажды, когда мы возвращались из института домой: Страница сформирована за 0.
Подшипник 200 размеры характеристики
Печень говяжья жарить со сметаной