Пожарный

– Ну да. Наверное. Но все же, когда они выберутся из подвала, лучше, чтобы Алли встретила их на парковке с винтовкой за плечом. Брать на мушку их не надо. Просто пусть будет. Когда Алли не заперта в женской спальне, она обычно выполняет всякие задания. Я могу устроить так, чтобы ее назначили в эту ночь кастрюли драить. Бен Патчетт составляет график нарядов, но доверяет мне распределять их. В общем: Алли сгребает кастрюли на кухне, идет на улицу и находит винтовку, которую я ей оставлю. Потом ждет у дверей подвала, когда появятся Рене с заключенными. Ей тоже надо вернуться к часу ночи.

Тревога сжала желудок Харпер. Похоже, слишком многое может пойти не так.
– А Дон Льюистон? – спросила Харпер.
– Это просто. Почти всю ночь он проводит у воды – проверяет удочки. На него никто не обращает внимания. За ним не следят. Он встретит вас на пристани и сядет на весла.
– А ты? – спросила Харпер. – Ты идешь, Майкл? Я хотела бы, чтобы ты был там. Думаю, и Алли хотела бы.
Майкл виновато улыбнулся и резко помотал головой.

– Нет. Не надо. Я позабочусь о том, чтобы меня назначили на пост в лазарете, тогда я смогу выпустить вас и прикрыть в случае чего. И мне не обязательно присутствовать на вашей встрече. Алли все расскажет мне потом. – Он искоса взглянул на Ника. – И мальчика возьмите. Наверняка ему будет приятно повидаться с сестрой. И с Джоном.
Харпер сказала:
– Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы крепко обнять тебя, Майкл Линдквист.
– Зачем же бороться с собой? – спросил он.
7
Все же Ник не захотел идти.

Когда пришло время, он сидел на ободранном стуле у койки отца Стори и читал комикс: человек, созданный из пламени, сражался с громадным желто-оранжевым роботом, напоминавшим ходячий «Фрейтлайнер», – фары вместо глаз и лопаты вместо рук. Ник сказал, что хочет остаться с Томом.
«А вдруг он проснется, а нас нет? – спросил Ник руками. – Здесь должен кто-то быть, если он откроет глаза».
«Здесь будет Майкл», – показала Харпер.

Ник серьезно покачал головой. «Это совсем не то». А потом добавил: «Дедушка все время шевелится. Он может проснуться в любой момент».

Ник был прав. Иногда Том Стори делал глубокий вдох и выдыхал с удовлетворением… или вдруг хмыкал, словно в голову пришла удивительная мысль. А иногда правая рука тянулась почесать грудину и только через мгновение-два снова падала на простыню. Но больше всего Харпер нравилось, когда он подносил палец к губам, словно говоря «ш-ш-ш», и улыбался. Так ребенок во время игры в прятки зовет приятеля разделить укромный уголок. Том таился в своем укромном уголке месяцами, но, возможно, готов был выскочить.

Харпер кивнула, пригладила волосы Ника и оставила его в компании комикса и молчаливого старика. В приемной ждал Майкл… и Дон Льюистон – специально пришел, чтобы проводить Харпер до берега. Дон был в клетчатом зимнем пальто и в шапке с наушниками, а нос покраснел от холода. Дон ждал у приоткрытой двери. Майкл, не в силах усидеть на месте, мерял шагами приемную, крутя в руках «Рейнджера Рика». Журнал свернулся в жесткую трубку.

– Ник не пойдет, – сказала Харпер. – Может, и к лучшему. Если Бен Патчетт явится с проверкой, он ничего не заподозрит, когда ты скажешь, что я сплю. Мы, беременные дамочки, засыпаем при первой возможности. Но если он не увидит ни меня, ни Ника, вот тогда начнет подозревать.
Когда Харпер упомянула возможность проверки, лицо Майкла перекосилось; он так побледнел, что даже губы посерели. Харпер подумала: не засомневался ли он в своем решении сейчас, когда момент настал, и спросила:

– У нас ведь все хорошо?
Ее интересовало состояние Майкла, но вместо него ответил Дон – как будто она спрашивала про нынешний заговор:
– Остальные уже на пути к острову. Я встретил Алли и Рене с заключенными в лесу. Чака Каргилла закрыли в мясном холодильнике. Он орал благим матом и долго стучал в дверь, но Рене говорит, что с середины коридора уже ничего не слышно из-за шума кафетерия сверху.

– Если готовы – ступайте, – сказал Майкл. – Я присмотрю. Не беспокойтесь, мисс Уиллоуз, уж вам-то не обязательно торопиться. Вас я прикрою до смены поста – это перед самым рассветом. Но у остальных не так много времени. Если узники не приплывут назад через сорок пять минут, нам всем крышка.
Харпер шагнула к Майклу и положила ладони на его руки, чтобы он перестал крутить «Рейнджера Рика». Чуть нагнувшись, она поцеловала его в холодный сухой лоб.

– Ты очень храбрый, Майкл, – сказала Харпер. – Ты один из самых смелых людей, каких я знаю. Спасибо.
Плечи Майкла чуть расслабились, и он сказал:
– Не преувеличивайте, мэм. Вряд ли у меня есть выбор. Если любишь кого-то, надо делать все возможное, чтобы сберечь этого человека. Не хочу потом вспоминать, как я мог оказаться полезным, мог помочь, но струсил.
Харпер погладила его по щеке. Майкл избегал ее взгляда.
– А ты говорил Алли об этом? О том, что любишь ее?
Майкл шаркнул ногой.

– Не напрямик, мэм. – Он осмелился взглянуть Харпер в лицо. – Вы ведь ей не скажете, да? Мне бы хотелось, чтобы все осталось между нами.
– Разумеется, я ничего не скажу, – ответила Харпер. – Но не затягивай, Майкл. В наши дни, боюсь, неразумно откладывать что-то важное на завтра.

Дон придержал перед ней дверь, и Харпер вышла во тьму и острый, кусачий холод. Звезды сияли ясным колючим светом. Сосновые доски еще лежали зигзагом между зданиями, но снег уже растаял, и доски прикрывали кочковатую грязь.

Они сошли с досок и двинулись вниз по холму, среди деревьев. Следов не останется. В этот арктический час земля глубоко промерзла, и миллионы ледяных искорок сверкали в грязи. Дон Льюистон предложил Харпер руку, она приняла ее, и они шли, как пожилая семейная пара, по мерзлой земле.

На полпути к берегу они остановились. С колокольни доносился сладкий и сильный девичий голос. Харпер решила, что это одна из сестер Нейборс. В старших классах они обе пели в хоре. Песня неслась в холодном, чистом воздухе; от невинной и сладкой мелодии у Харпер по рукам побежали мурашки. Это была песня Тейлор Свифт – о Ромео и Джульетте… и она напомнила Харпер другую, более старую песню об этих несчастных влюбленных.

– В этом лагере много хороших людей, – сказала Харпер Дону. – Может, они набрались дурных идей, но это только от страха.
Дон прищурился, глядя на колокольню.

– Голос у нее славный, точно. Всю ночь бы слушал. Но вот что бы вы сказали про лагерь, если б послушали, как все пели в церкви пару часов назад. Пока начинали – да, это было еще пение. Но уже вскоре просто жужжали – одну идиотскую ноту. Будто ты в самом большом в мире улье, да еще все вокруг изнутри. Глаза, на хрен, просто сверкают. Они не дымятся, но от них веет жаром, да таким, что с ног валит. А иногда жужжат так громко, что череп начинает дрожать и хочется кулак запихнуть в рот, чтобы не закричать.

Они пошли дальше; камни и глина поскрипывали под ногами.
– И вы не можете присоединиться? Вы не сияете с ними?

– Пару раз получилось. Но в итоге вышло как-то не так. И не в том дело, что бьет крепко – хотя когда в себя прихожу, череп, на хрен, гудит, будто я литр виски жахнул. И не в том дело, что забываешь, кто ты. Это худо… но еще хуже превращаться в Кэрол. Как будто твои мысли передает какая-то далекая радиостанция, а станция Кэрол ближе и забивает твою музыку своей. Ее музыка крепчает и становится громче, а твоя слабеет и затухает. Начинаешь думать, что отец Стори – это
твой

папа, он лежит в лазарете с разбитой головой; и от того, что виновника не накажут, тебе плохо, ты злишься и закипаешь. Начинаешь думать, а не стукнет ли теперь кто-нибудь
тебя

по башке, и нет ли в лагере тайных врагов, борющихся против тебя. И чувствуешь в душе, что если придется умирать, то умрешь в песне, вместе со всеми. Держась за руки. И уже хочешь, чтобы это случилось… чтобы явилась кремационная бригада. Потому что это будет избавление, и смерть уже не страшна, ведь ты сгоришь вместе с теми, кого любишь.
Харпер вздрогнула и прижалась к Дону, чтобы было теплее.

Они дошли до пристани, и Дон помог Харпер забраться в шлюпку. Она порадовалась, что он поддерживает ее. За последние месяцы Харпер часто переплывала протоку, но сегодня впервые нетвердо стояла на ногах и с трудом удерживала равновесие.
Несколько глубоких, ровных гребков – и они отошли от берега. Дон сидел на банке между весел, наклонялся и вытягивался в струнку, становясь похожим на ломтик вяленой говядины – жилистый и жесткий.

Видит ли их сейчас око на башне (которое видит далёко)? Дон обмолвился Бену, что, возможно, возьмет ночью лодку порыбачить. Остается надеяться, что если их увидят, то решат, что это Дон Льюистон ищет рыбное место… Если вообще увидят.
Неожиданно Дон продолжил свой рассказ с того места, где остановился несколько минут назад:

– Ужасно, когда в голове сплошная Кэрол. Плохо забыть свое имя, имя родной матери. Но это не все. С месяц назад мы все усердно пели как обычно. А потом Кэрол начала типа проповедь, про то, что не было вовсе никакой истории до того, как мы заразились драконьей чешуей. И новая история началась для каждого, именно когда мы заболели. И что важна только жизнь, которой мы живем сейчас, вместе, одним сообществом, а не та, что была прежде. А потом мы снова пели – и светились, даже я, и жужжали от души, а потом расползались кто куда, как пьяные матросы в канун Нового года. И я забыл… – Он выдохнул, нагибаясь, чтобы снова потянуть весла. – Я забыл моего приятеля, Билла Эллроя, с которым мы вместе рыбачили тридцать лет. Его просто вымыло у меня из головы. И не на несколько часов. На неделю. Лучшие годы моей жизни я проводил в лодке с Билли. Не передать, какое счастливое это было время. Мы по три недели рыбачили без устали, возвращались, выгружали добычу в Портсмуте, а потом отправлялись на лодке к островам Харбор-Айлендс, бросали якорь и пили пиво. И домой не тянуло. Я наслаждался каждой минутой с Билли. Я нравился сам себе рядом с ним. – Дон опустил весла. Лодка закачалась на волнах. – Быть рядом с Билли – все равно что иметь под собой целый океан. Мы ведь и не разговаривали толком. Незачем было. Ведь с океаном-то не говоришь, и не ждешь ответа. Ты просто… позволяешь ему нести тебя.

Дон снова начал грести.

– Да. И когда я внезапно понял, что потерял Билли, что его смыло – вот тогда я и решил, что сыт по горло этим лагерем. Никто не отнимет у меня Билли Эллроя. Никто. Ни за что. Никто не отнимет нашу дружбу. Прошлой осенью тут объявилась воровка, так Кэрол, если бы поймала ее, скормила бы по кусочкам диким псам. Так я вам вот что скажу. То, что у нас похищали каждую ночь, пока мы пели вместе, гораздо важнее, чем то, что крала воровка. И мы ведь знаем похитительницу – и не сажаем ее под замок, а избираем главой лагеря.

Дон замолчал. Из осторожности он повел лодку вокруг северной оконечности острова, к дальнему концу скалы, чтобы оставить там, где ее не заметит с берега случайный наблюдатель. Харпер увидела два каноэ, уже вытащенных на гальку. А дальше, в стороне от воды, на стапельной тележке отдыхал тридцатитрехфутовый крейсерский шлюп, укрытый тугим белым брезентом.
– А что стало с воровкой, как думаете? – спросила Харпер. – Зимой, похоже, краж не было.

– Может, просто нечего стало красть, – сказал Дон. – А может, получила что хотела.
Харпер смотрела, как Дон сгибается и выпрямляется, сгибается и выпрямляется, и думала, что сила Света не сравнится с близостью к тому, кого любишь всем сердцем. Одно обедняет; второе делает тебя лучше, счастливее. «Я нравился сам себе рядом с ним», – сказал Дон Льюистон, и Харпер задумалась: был ли в ее жизни кто-то, кто заставлял бы ее ощущать то же самое; и тут нос лодки с хрустом ткнулся в песок, и Дон сказал:

– Ну что, навестим Пожарного?
8
Прежде чем выбираться из лодки, Харпер залезла в ларь под банкой и нашла припрятанную хозяйственную сумку – там до сих пор оставались бутылка дешевого бананового рома и блок «Галуаз». Дон ждал ее на склоне, под носом длинного белого шлюпа, положив руку на корпус.
– Умеете его водить? – спросила Харпер.
Дон поднял бровь и искоса посмотрел на Харпер веселым взглядом.
– Проведу вокруг мыса Горн и до самого загадочного Шанхая, если понадобится.

– Да мне бы – просто вдоль побережья.
– А-а, – ответил Дон. – Ну, это еще проще.
Они пошли дальше рука об руку, через дюны, вверх по узкой заросшей тропинке, на холм – к сараю Пожарного. Дон поднял задвижку и распахнул дверь – за ней были смех, тепло и колеблющийся золотой свет.

Рене стояла у печки в кухонных рукавицах – вешала чайник на крюк над углями. Гилберт Клайн устроился рядом, на стуле с прямой спинкой у стены. Он вскинул глаза, когда дверь открылась – готов свалить, если компания не понравится, подумала Харпер.

Мазз сидел на краю койки Пожарного, сам Джон – на другом, и оба тряслись от хохота. Широкую уродливую физиономию Мазза заливал румянец, и на ресницах поблескивали слезы. И все – кроме Гила – не сводили глаз с Алли, которая стояла над ведром, изображая писающего мужчину. Алли надела пожарный шлем Джона и приставила к паху пластиковую зажигалку.
– И это только
вторая

крутейшая вещь, которую я могла бы творить с членом! – объявила Алли с нарочито ужасным британским акцентом. Она щелкнула зажигалкой, и ее фальшивый член полыхнул огнем. – Я бы мигом устроила костер, но если вам нужно вот прямо срочно поджарить сосиски, я нагнусь и вы просто…
Алли увидела Харпер в дверях и замолкла. Улыбка погасла. Она опустила зажигалку.
Однако Джон продолжал трястись от хохота. Он махнул Маззу и сказал:

– Она-то просто придуривается, а у меня такое правда было. Впрочем, задолго до драконьей чешуи, и пенициллин быстро помог.
Мазз оглушительно захохотал – так хрипло, что развеселил всех. Тень улыбки тронула даже губы Алли – но только на мгновение.
– Ух ты, – сказала Алли. – Мисс Уиллоуз, вы огромная.
– Рада слышать твой голос, Алли. Не слышала целую вечность. Я скучала по нему.
– Непонятно, с чего бы. Похоже, стоит мне открыть рот, и всем становится плохо.

Она опустила взгляд и поморщилась. Страшно было смотреть, как она старается не заплакать, как напряжены мышцы лица. Харпер подошла и взяла Алли за руки; тут-то Алли перестала сдерживаться и заревела.
– Мне так плохо, – вздохнула Алли. – Мы ведь могли стать настоящими друзьями, а я все просрала, и мне так жаль!

– О, Алли… – сказала Харпер и попыталась обнять ее. Но живот теперь превращал объятия в сложный трюк, так что Харпер только толкнула Алли своим пузом. Алли коротко то ли хмыкнула, то ли всхлипнула. – Мы и есть настоящие друзья. И, честно говоря, я много лет собиралась постричься покороче.
Теперь Алли точно рассмеялась, впрочем, придушенно и еле слышно; она уткнулась лицом в грудь Харпер.
Наконец Алли отступила на шаг и провела ладонями по щекам.

– Я знаю, что в лагере все пошло неправильно. Знаю, что все окончательно свихнулись, особенно моя тетя. Там страшно. И она страшная. А угрозы забрать ребенка, если дедушка умрет, хотя вы сделали все возможное – это просто срань и безумие.
Джон сел прямо, улыбка погасла.
– Ты о чем?
– Вы болели, – сказала Харпер через плечо, не поворачиваясь к Джону. – Не хотелось вас тревожить. Кстати, вы выглядите лучше.

– Да, – согласился Джон. – Антибиотики и драконья чешуя во многом похожи. Антибиотики – плесень, которая поджаривает бактерии, а чешуя – грибок, который поджаривает нас. Жаль, нет таблетки, которая могла бы избавить нас от Кэрол Стори. Она просто выжила из ума. Она не могла такого сказать. Забрать ребенка? Что за дерьмо?

– Кэрол сказала мне… сказала, что если Том умрет, она будет считать виновной меня и прогонит. А ребенка оставит – тогда, если меня поймает карантинный патруль или кремационная бригада, у меня не возникнет искушения рассказать хоть что-то о лагере Уиндем.

– Не совсем так. Она действительно хочет безопасности для ребенка. Она хочет защитить нас. Всех, – сказала Алли. Она обвела взглядом каждого в комнате, и ее голос стал почти умоляющим. – Я знаю, что она ужасна. Я знаю, что она теперь творит жуткие вещи. Но дело в том, что моя тетя Кэрол умрет за каждого человека в лагере. Не задумываясь. И она действительно любит каждого… по крайней мере, каждого, кого не подозревает. Я же помню, что было до того, как дедушку ударили по голове. Она была хорошая. Когда оказалось, что она может помочь пением и музыкой, может показать дорогу к Свету – тогда она была лучшим в мире человеком, с которым хотелось дружить. Я всегда могла пойти к ней и поплакать, если ссорилась с мамой. Тетя делала мне чай и бутерброды с арахисовым маслом. Я знаю, что вы все ее ненавидите, и что нужно что-то делать. Но вы должны знать: я все еще люблю ее. Она засранка, но и я тоже. Наверное, это наша фамильная черта.

Джон расслабился и прислонился спиной к стене.
– Ваша фамильная черта – благопристойность, Алли. И действительно несгибаемое личное мужество. И обаяние. А мы все порхаем вокруг вас, Стори, как мотыльки вокруг свечи.
Харпер невольно припомнила, как обычно кончаются романы мотылька со свечой: мотылек летит навстречу гибели, крылья дымятся. Но высказывать мысль вслух сейчас не стоило.
Тут заговорил Гилберт Клайн, сидевший у печки. Харпер заметила, что он обхватил рукой талию Рене.

– Как приятно все-таки оказаться хоть ненадолго за пределами мясного холодильника. Когда я в следующий раз выберусь глотнуть свежего воздуха, надеюсь, больше обратно не вернусь. Но сейчас у нас всего полчаса. Если нужно что-то решать, давайте решать сейчас.
Мазз, задрав подбородок, уставился поверх своего мясистого носа на хозяйственную сумку Харпер.
– Не знаю, как остальные, но я лучше всего решаю после выпивки. Похоже, медсестра принесла то, что доктор прописал.

Харпер достала бутылку бананового рома.
– Дон, организуете посуду?
Она разлила ром понемногу в пеструю коллекцию щербатых кофейных чашек, жестяных кружек и уродливых стопок; Дон раздал порции. Последнюю чашку Харпер протянула Алли.
– Серьезно? – спросила Алли.
– На вкус лучше камешка.
Алли одним глотком опрокинула четверть дюйма, налитые Харпер, и скорчила гримасу.
– Господи. Совсем не лучше. Моча. Как бензин, в который макнули шоколадный батончик.
– Значит, хочешь еще? – спросила Харпер.

– Хочу, – ответила Алли.
– Увы, – покачала головой Харпер. – Ты несовершеннолетняя, и тебе только один глоток.
– Я, когда ел сардины из банки, потом выпивал и масло, – сообщил Дон. – Это было отвратительно. В масле всегда рыбные хвостики, и глаза, и гребаные кишки, и рыбьи какашки, а я все равно пил. Не мог удержаться.
Гил сказал:
– Я видел кино, где мужик говорит, что ел собак и жил, как собака. Я собак не ел, но в Брентвуде некоторые ловили и ели мышей. Называли их «подвальные цыплята».

– Худшее, что было у меня во рту? – задумчиво произнес Мазз. – Не хочу вдаваться в подробности в приличной компании, но звали ее Рамона.
– Очень мило, Мазз. Тонкий вкус, – сказала Рене.
– Вообще-то вкус был отвратительный, – ответил ей Мазз.
– А вот кстати: вы будете есть плаценту? – спросила Рене у Харпер. – Вроде сейчас это модно. У нас в книжном было руководство для беременных – и в конце целая глава: рецепты блюд из плаценты. Омлеты, соус для макарон и прочее.

– Нет, не думаю, – ответила Харпер. – Есть плаценту – это уже почти каннибализм, а я рассчитывала на более достойный апокалипсис.
– Крольчихи едят свой приплод, – сказал Мазз. – Это я узнал, когда читал «Обитателей холмов». Мамаши, похоже, жуют своих новорожденных постоянно. Щелкают, как орешки.
– Хуже всего, – сказала Алли, – что вы все выпили только по одному глотку.
Дон спросил:
– Так кто капитан нашего корабля? Кто прокладывает курс?
– Обожаю ваш морской жаргон, – сказал ему Джон Руквуд.

– А он прав, – сказала Рене. – Это и есть первый вопрос, да? Мы должны провести голосование.
– Голосование? – переспросила Харпер. У нее появилось ощущение, что она единственная, кто не смог понимающе улыбнуться – и это было не очень приятно.
– Нам нужен злой гений, – пояснила Рене. – Который будет определять повестку на собраниях. Который будет проводить голосование. Принимать срочные решения, когда нет времени на голосование. Помыкать приспешниками.

– Бред какой-то. Нас всего семеро. Восемь – если считать Ника.
Дон Льюистон поднял брови и с вопросительным выражением лица повернулся к Рене Гилмонтон.
– Добавьте еще пятнадцать, – сказала Рене.
– Семнадцать, – возразил Дон. – Братья Макли тоже с нами.
– Так что же… есть… двадцать пять человек, готовых выступить сами по себе? – спросила Харпер. «Отряд Дамблдора, – сразу пришло в голову. – Братство кольца».
– Или выступить против Бена и Кэрол, – сказал Дон, – и захватить чертов лагерь.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь