Попробуем в прозе

«Поцелуи - самое болезненное, что я познал, мой друг.

Знаешь, когда-то я мог писать стихи. Неплохо получалось, между прочим, - я затянулся и чуть дернул плечами, на улице ещё прохладно, - тогда я ещё мог что-то чувствовать.

Друг, они меня так же опустошали, как разговор с тупорылым и наглым уродом. А стыда-то сколько было, когда родители узнали об этом всем, господи блять! Я тогда просто хотел обратиться в пепел и развеяться нахуй по ветру, чтобы перестать думать об этом. Вопросы ещё такие противные: «сынок, ты серьёзно?; это возрастное, наверное; а покажи ещё», но, чёрт возьми, писать их было так приятно. Наверное, это самое и чувствует эксгибиционист - легкое чувство стыда, да эйфория вперемешку с грустью. Как от влюблённости до отрешённости, от пробежки до сигареты. Шаришь? - я закурил следующую, нервно сминая и трамбуя фильтр в трещину в стене, - это как дрочка на фотку дальней родственницы. Как ты представляешь, что бьёшь её по заднице и вставляешь, а потом понимаешь, что это дальняя сестра и мерзковато становится на душе. Ну, прям противно, но уже встал, - пришлось увести взгляд на соседний дом, стало дико неловко, - ментальная дрочка, кармическая.

Вот этим и были стихи для меня - будто йо-йо из осколков зеркала - дико интересно и прикольно, но видишь своё лицо в окровавленном отражении. Поцелуи для меня почти тоже самое.

Поцелуи, друг мой, - голос задрожал, а фонари вдруг стали теплее, что ли, - важнее всяких объятий и секса. Но самое смешное знаешь что? И тут не всё так просто - меня вставляет только от прощальных поцелуев, именно после такого ты начинаешь любить и скучать по ней.

Я опустил голову и закурил третью, а может быть и четвёртую сигарету подряд. Мне было не сложно открываться другим, мне было, да и осталось так же сложно слышать такое от себя. Я могу это сказать вслух, а не только написать по пьяни на листке и сжечь его в пепельнице, размазав слезы по рукаву, прикусив губу, чтобы не выть и молча лить эти слезы, пустые и вряд ли кому-то заметные.

Поцелуй перед расставанием - самое, сука, красивое, что было в моей жизни. Самое чувственное... самое-самое, настоящее. Сразу вспоминаю прокуренную хату, тот привкус металла, растёкшейся туши и дешёвого, кислого вина, что пили вот только что, из горла и на полу. После таких поцелуев хочется, чтобы дали по ебальнику. После таких поцелуев хочется плакать. После таких поцелуев понимаешь, что останешься Чаком из старой комедии - вырвался нервный смешок, - после такого поцелуя они всегда находят лучшего и того самого подтянутого экстраверта с тремя квартирами за душой и тридцати сантиметровым членом. Тем самым, кто нужен ей сейчас, потом и вчера. Моё Альтерэго. Пидор гнойный. И нет, я не приду к тебе на свадьбу, милая. Сука. Извини.

Это так больно, говорить о таком в слух, будто перетянул себе руку жгутом до посинения и режешь предплечье просто глянуть, какое оно изнутри...

Друг, - снова начал, сминая пачку и выбрасывая её с общего балкона двенадцатого этажа, - у меня нет права на счастье. Я сам себя проклял.

Как-то шёл ночью, был слегка пьян, и посмотрел в небо. А в родном городе звёзды просто красота - они прекрасны, буквально россыпь по небу, а поздним летом даже видно милки вэй. Не суть, поднял кочан и увидел, как мне показалось, созвездие сокола. Я так долго на него смотрел и продолжал идти, а когда увидел падающую звезду сжигающую нахуй всю картину, неожиданно для себя, вслух пизданул: «я согласен. Буду один, но буду собой и всё у меня будет замечательно. Забирай».

Ну что ж, желания иногда сбываются. Сука.»