Побег куманики

Все эти дни я возвращался в гостиничный номер, выпивал бутылку вина, сидя на подоконнике — окно мое выходит в сад, правда, он и жалок, и неухожен, но все-таки сад, — и ложился лицом к стене.
Я агонизировал, Чанчал, я испытывал попеременно бешенство, отчаяние, усталость, я расписывал июльские события кислотными жгучими красками, восстанавливая их до мельчайших подробностей, всем своим существом все более отвращаясь от жизни.

Признаюсь тебе, мне было нелегко не писать домой, я не писал даже матери в Халляйн, хотя представляю, как она волновалась. Мне хотелось исчезнуть, превратиться
Jedermann,
то есть в
имярека,
которого никто не замечает.
Помнишь, я рассказывал тебе о Зальцбургском фестивале, о самом первом — том, что мой дед вместе с Рихардом Штраусом и Максом Райнхардтом устроили в двадцатом году?
Они поставили спектакль по Хуго Хофмансталю, и он назывался
Jedermann,

герой в этой пьесе умирает, как ты, наверное, уже догадался. Я тоже хотел умереть, но теперь передумал.
ЙЙ


November, 4

Чанчал!
Victors need never explain, success is never blamed
[14]
.
От тебя зависит мое возвращение, оно в твоих руках, не упусти моего стеклянного сердца!
Сделай это, и мы вернем себе лабораторию.
На моем столе стоит твоя фотография. Та самая, что я сделал прошлой весной, когда мы поняли, что окончательно запутались. Помнишь? Ты был так несчастен, так неловок!

Смотрю на тебя, тогдашнего. Отсутствующее выражение на смуглом лице. Сдвинутые брови. Большой палец подпирает уголок припухшего рта. Каждый раз, когда я смотрю на нее — а делаю я это ритуально, по три раза на дню, — я вспоминаю, как ты, посмеиваясь, рассказывал мне, что в Индии все делается три раза, а не два и не четыре.
Даже у слона бога Индры, сказал ты, и то три головы. Хотя это жутко неудобно.

Мы с тобой сидели в индийском ресторане, и я злился на гарсона, с медитативным выражением лица проходившего мимо нас, не желая замечать мой поднятый палец.
— Третий раз сработает! — сказал ты и кивнул ему почти незаметно. О мой дивногубый кшатрий.
Через пять минут на столе стояли аппам и масала. Видишь, милый мой, я ничего не забыл.
Напиши мне подробно, что происходит у нас и в
St. Johannsspital
— чтоб он сгорел! — занимаешься ли ты своей темой и намерен ли ты продолжать то, что мы начали.

Полагаю, что намерен, дитя мое. Не станешь же ты говорить мне о
невинных жертвах спешки и небрежности,
как это делал фон Петекофер!
Ты единственный, кто знает, что это не небрежность. Более того, мы с тобой в двух шагах от триумфального дня, когда те, кто пытался играть с нами свое простенькое
е2 ‑ е4,
остекленеют от зависти. Как я теперь стекленею от бешенства.

Ты ведь знаешь, у средневековых шахматистов король имел возможность пойти конем, если ему угрожала опасность. Эта возможность, единственная за всю игру, называлась весьма убедительно — прыжок короля. Ты — мой троянский конь, Чанчал, и я пойду тобой.
Нет, ты — мой Боевой Индийский конь. Как там говорилось в гимне поклонения Бхагавати, который ты читал мне в нашу первую ночь?
Огромный, в драгоценной сбруе,
украшенный золотом,
издающий глубокие нежные звуки,
быстрый, как ветер,
равный сотне коней.

Видишь, я все помню.
И не пиши мне всех этих
alle bemitleiden dich
[15]
больше, умоляю тебя, Чанчал. В твоих спелых вишневых устах это выглядит как богохульство.
ЙЙ

МОРАС
октябрь, 19
сбудется все, возможность чего отрицал
[16]

я поеду на мальту, зря я заплатил сеньоре пардес сорок тысяч вперед
еще только половина октября, она мне не вернет, нечего и просить

еще придется платить за синюю цаплю и прожженную скатерть — галисийское кружево с белыми птицами, у нее везде птицы, и сама она похожа на вечную птичницу
так и вижу ее в крахмальном чепце а-ля изабелла кастильская

фелипе говорит, только болваны летают самолетами на мальту ходит круизный пароход, говорит он, заодно увидишь рим и монте-карло, я посмотрел в компьютере, девяносто шесть тысяч песет! никак не могу привыкнуть к новым деньгам, хотя старых уже два с лишним года как нет, многие здесь считают в тысячах, а потом поправляются, улыбаясь со значением
приятель фелипе моет посуду на голден принцесс, он поговорит с ним во вторник, может, у них отыщется место для трехгрошового пассажира

фелипе и лукас играют в небесах в четыре руки, а я сижу на полу и тихонько жму на педаль


октябрь, 22
gra-a-a-acias a la xnda que те ha da-a-a-do tanto
испанская профессор меня полюбила
вчера она поила меня чаем и крутила пластинку своего мертвого мужа
пластинка квохтала, учительница дрожала улыбкой
пятна в ее хрестоматии похожи на чернильные, но это вино

Так. Прописные. Прописные.

Сеньора Пардес со складчатыми веками меня ненавидит. Я встаю по ночам и ем овсяное печенье. Всюду крошки и в постели тоже. А еще я разбил ее цаплю, синюю, нечаянно. Она собрала цаплины кусочки в передник и унесла зачем-то. Что она станет с ними делать?


без даты

на фото у лукаса волосы цвета перестоявшего меда а еще бывает крушиновый мед, мутно-коричневый с прозеленью
такие у лукаса глаза
я пририсовал ему пчелиные радостные усы и брови
у таких мальчиков не бывает полых ладоней

и плоского голоса не бывает
да и мальчиков таких не бывает, опомнись, мо


октябрь, 23

о чем я думаю? на кой черт я проторчал половину ночи в этом баре боадас, надышался до одури мятным дымом
дэниэл, никакой он не дэниэл, все они здесь белокурые луисы, оливковые хосе марии с клепаными плетками, козырными дамами в кожаных рукавах, ваша девятка бита, бита, бита
ребята говорят, раз уж я влюбился в парня, я должен знать, как это делается
дэниэлиликакеготам привел меня в
комнату за баром:

кушетка, как у психоаналитика в фильме вуди аллена, шотландский плед с длинным ворсом, два стула с венским изгибом, я и не знал о таком укромном местечке

tranquilo, hombre,

это отель для каталонских мачо, сказал он, расстегивая рубашку, от него пахло знакомо, но неузнаваемо — не то разогретой самолетной резиной, не то тлеющими листьями, он расстегивался, как кормилица, я подумал, что сейчас он вытащит грудь из корсажа и поднесет к моему рту на розовой отмытой ладони, а потом еще примется присыпать мне между ног аптекарским тальком
видишь — сказал он, стягивая тугие джинсы с голых бедер — какие они у меня круглые! как королевские

буллы! не хватает только красных шелковых шнурков или серой пеньковой веревки, подумал я, смертельные буллы присылали на пеньковой веревке, а твои похожи на плохое известие больше, чем на царскую милость
та поп troppo !
осторожнее! почему я заговорил с ним по-итальянски? иногда я вспоминаю языки, которых никогда не знал, иногда говорю не своим голосом, трескучим, как шершавая запись довоенного тенора
ты милый, милый,
тиу simpatico,

твердил дэниэлилиможетнедэниэл, не огорчайся, это от плохой травы, увидимся завтра на твоей квартире? знал бы он, что это за квартира, думает, что я переодетый англичанин, охотник за
пимиентос дель пикилъо,
сан-жозепский зевака в поисках утерянной бутифарры
это все мой акцент! никто не слышит в нем русского воспаленного нёба, онемелой увулы, припухших связок, с такими связками можно петь
cante andaluz,
говорит моя каталонская профессор джоан жорди

ваша мембрррана звучит суххестивно, дорррогой морррассс, говорит доктор дора


октябрь, 24

прочел сегодня, что слово
гетто
от итальянского слова
плавильня
происходит
евреи в Венеции селились в районе плавилен, то есть их селили, никто их не спрашивал особенно

плавильня — хорошее слово, в нем есть
вильнюс,
и
плавный,
и
love,
и даже
авель
и еще плавильня — это змеиное слово
таршиш,
тут непременно замешан фарсис финикийский, где серебряные копи, оттуда

в три года раз приходил фарсисский корабль, привозивший золото и серебро, и слоновую кость, и обезьян и павлинов
[17]
,
а может, и не фарсис никакой, а тарсисс, испанская гавань, куда бежал иона
[18]
, а тот, от кого он бежал, воздвиг на море крепкий ветер и правильно сделал
и еще из мильтона вспомнил вот это, про адские ворота:
оттуда, словно из жерла плавильни, бил клубами черный дым
[19]
и русское еще:
она отворила кладязъ бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи
[20]

бывают слова, где смыслы цепляются один за другой, будто блестящими крючочками
у моей няни был в
зингере
ящичек с такими — черными, дивно красивыми и бесполезными
так и не узнал, зачем они

ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖА
Лондон, двадцать четвертое октября

Наконец-то я приступил к мальтийским документам.
В основном, как и следовало ожидать, это монастырские хроники, письма и рукописные служебники.
Среди всего прочего обнаружился справочник по фармацевтике, а также копия трактата Давида Лагнеуса

Harmonia seu Consensus Philosophorum Chemicorum
[21]
.
Фармацевтический справочник — красавец. Печать в две краски, цельнокожаный переплет с бинтами по корешку, гравированный фронтиспис.
Текст переложен какой-то рукописью — или письмом? — алхимического, насколько мне удалось уловить, содержания. Хотя, чтобы в этом убедиться, неплохо было бы перевести пару страниц.

Начало у рукописи отсутствует, а из некоего подобия колофона следует, что написал ее некий брат Joannes — не слишком оригинальное имя для ученого монаха, надо заметить.
Первый из сохранившихся листов начинается фразой
adperpetranda miracula rei unius
—
чтобы свершить чудо одного-единственного.

Как я успел заметить, язык рукописи — письма? — изобилует греческими словами и, что самое интересное, в нем отсутствует обычная для подобного рода текстов алхимическая терминология. Никаких тебе киммерийских теней, черных драконов или красных львов.
Речь, без сомнения, идет о
Transmutatio
[22]
и Opus Magnum
[23]
,
но в каком-то совершенно неожиданном и необычном контексте.
Не уверен, что господам госпитальерам обязательно об этом докладывать.

Библиотека для них — всего лишь собрание аукционных лотов, никто даже не удосужился полистать роскошный справочник хотя бы из любопытства — а ведь Иоаннова бумага выпала бы им прямо в руки!
Во всяком случае сначала я прочитаю письмо целиком.
Придется освежить латынь и греческий, ничего не поделаешь, дорогой Тео.
И вот еще что занятно. Многие греческие слова, которые встречаются в тексте, являются именами финикийских богов.
Damuras, Dagon, Taautes
[24]
,
это сразу бросается в глаза.

Известно, что именно финикийцы, где-то в IX в. до н. э., заложили на Мальте первое поселение, но какое это имеет отношение к Великому Деланию и брату Иоанну? Может, и никакого.

МОРАС
октябрь, 27
лукас пишет, что на мальте пьют черешневое вино, домашнее
он покупает его на рынке в марсашлокке
сколько чудесных
ш
в этих словах
в барселоне много
а, ялл,и рр
сегодня шел по рамбла де санта моника, еще есть рамбла капуцинов и дель эстудио, много рамбл

рамбла по-арабски это высохшее русло, выходит, все реки здесь бывшие
приятно думать, что идешь по чистому, сухому дну


без даты

субботнее утро, пустое, сизое небо, в городе тихо, только молоточки слышны где-то высоко, в строительных лесах — но близко, будто у самого виска — настойчивые и прохладные
в детстве у меня был любимый звук — нажимаешь педаль у отцовского пианино, не касаясь клавиш, только педаль, и оно будто вздыхает, хрипло, как старая

собака, но это надо делать рукой, только рукой, то есть надо быть очень маленьким и сидеть на полу


ноябрь, 1
о чем я думаю? о мальте
думать о мальте — это как стоять за спиной у человека, еще не знающего, что ты вернулся
смотреть, как он переставляет книги или моет тарелки
ты стараешься не дышать и ждешь, когда он обернется, но он уже почувствовал тебя и нарочно не оборачивается
ты знаешь, какое у него сейчас лицо
время становится точь-в-точь как плавающий снег в стеклянной игрушке

у стекла такая приятная тяжесть и внутри марципановый домик


ноябрь, 2
ПРОПИСНЫЕ!!!

Лукас спрашивает, почему я зову себя Морас.
Это долгая история, впрочем, можно и покороче. Moras — это испанская куманика. Точнее — ежевика, но разница только в сизом налете на тугих иссиня-черных ягодицах.
Нет, еще есть разница: ежевика любит залитые солнцем берега, а куманика — острую осоку и влажный мох.

Несомненно, я — куманика. Я связан с ней рунической мыльной веревкой, ведь моя руна — дубовый, ежевичный,
куманический
thorn.
Я связан с ней тем же колючим сочным стеблем, что и безумный Жан со своим
дроком
[25]
.
С
тех пор как я в Испании, я — Морас. Точнее, Zarzamoras, но многие зовут меня Морас, или просто — Мо.
А то Zarza напоминает Zamza
[26]
, а это нам вовсе ни к чему.

Латунная латынь позвякивает в памяти: мора — это промежуток времени. Самая малая единица времени в античном стихе. Четыре моры — это стопа дактиля. Три моры — стопа хорея. Восемь мор — плоскостопие и белый билет.

Будь здесь Ежи, мой виленский дружок, он сказал бы, что Мора — не пауза никакая, а существо с двумя душами — порождение славянского душного сна, — чья недобрая душа появляется только ночью. У Моры прозрачное тело, длинные ноги и руки, Мора похожа на комара или ночную бабочку, она приносит зло помимо своей воли, но уберечься от нее легко — не нужно даже втыкать иголку в подол или подставлять зеркало — стоит только сказать:
приходи утром, дам тебе хлеба и соли.

Будь здесь Ежи, мой виленский дружок, он бы так и сказал. Но его здесь нет, и я живу на кофе и сухарях.


без даты

некоторые вещи нащупываешь с досадой, будто выключатель у двери, вслепую, в незнакомом гостиничном номере
да вот же он! вспыхивает свет, и ты забываешь о выключателе — теперь ты знаешь,
где он,
и легко отыщешь его в темноте
со словами происходит обратное: стоит увидеть их внутреннее устройство,
нащупать кнопку,
как смысл расплывается

бич человека — это воображаемое знание, говорит монтень
знание — вот где гибель поэта, говорю я, разоблаченные слова тянут шею книзу, как мешок с речными камнями


ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖА
Лондон, третье ноября

Теперь, когда ко мне в руки попало письмо Иоанна Мальтийского, я почувствовал, как забытое уже любопытство щекочет мне пересохшее от скуки горло.
Текст этот, со всей для меня очевидностью, представляет собой практическое руководство.

Можно сколько угодно врать самому себе, но рано или поздно наступает момент, когда нужно
что-то сделать.
Сейчас самое время.
Полагаю, что письмо Иоанна, небрежно заложенное в фармацевтический справочник, дожидалось именно меня. Пожалуй, только я и способен по достоинству его оценить. Я не вор, хотя и взял то, что мне не принадлежало. Я — получатель этого
message,
вот я кто.
Я — мессенджер.
И вот еще что.

Алхимия — это террор. Но только не такой террор, когда летят бомбы и свистят пули, а террор глубинный, когда человек вопреки всякому здравому смыслу и безо всякой надежды на результат занимается практической деконструкцией действительности. Своей собственной в том числе.
Поэтому, как писал Кунрат,
изучай, медитируй, трудись, работай, вари, и очистительный поток омоет тебя.

И мне не нужно предъявлять герметический сосуд и саламандру, полную луну и восходящее солнце — достаточно уже того, что я сам в здравом уме и полном рассудке понимаю: свободная мысль, а значит, и жизнь возможны только
вопреки,
все остальное лишь химические процессы.


Лондон, четвертое ноября

Ай да Тео! Нынче ночью перевел вторую страницу. Скоро заделаюсь заправским латинистом, хотя старика Соллерса мне все равно не переплюнуть.

…Сообщается, что предметы сии есть разделенная на части первоматерия ( prima materia ). Деление противно самой природе prima materia, но, будучи насильственным образом разделенной, она принимает образы предметов, изготовленных рукой человека.
Природа и характер вещей таковы, что человек знающий соединит их без особого труда. Известная сложность заключается лишь в том, что каждому из предметов должны сопутствовать свободное намерение и воля.

Поэтому каждый из предметов должен найти своего владельца и соединиться с сокровенным желанием, каковое у каждого человека бывает своим.
Да будет тебе известно, дорогой брат, что prima materia есть истинный мед бытия, но, к сожалению, для теперешнего погрязшего в грехах и безверии поколения мед этот может обернуться смертельным ядом.
Ибо лишь истинная вера совместима с тем могуществом, что обретает тот, кто получает в свое распоряжение первоматерию.

Теперь ты понимаешь, что решение наших старших братьев продиктовано опасением за судьбы всего христианского мира, ибо не пришло еще время тому могуществу, которое несут в себе вышесказанные предметы.
Однако же время это обязательно наступит, а посему после смерти моей ты должен хранить предметы, а потом, коли случится и тебе отправиться в мир иной, передать свою миссию достойному члену нашего братства.

Помнишь ли ты, что, прибыв на Мальту, я первым же делом попросил тебя найти мне подходящий тайник для реликвий, которые я будто бы привез с собой? Ты не задавал мне никаких вопросов, но понятно было, что ты решил, будто я похитил нечто ценное, а теперь хочу это спрятать.
Я тебя не виню. На твоем месте я, наверное, думал бы так же. Кто же в здравом уме оставит теплую должность подле Святого Отца?

Ты, должно быть, решил, что меня поймали на воровстве и, чтобы не поднимать лишнего шума, отправили в монастырь. Все это я читал в твоем взгляде, но уста мои были запечатаны обещанием, которое я дал всем братьям нашим, и поэтому только сейчас я могу открыть тебе правду: я действительно спрятал в тайнике некоторые вещи, но теперь ты знаешь, что они собой представляют.

Отправляясь на Мальту, я не имел ни малейшего представления о том, где мне предстоит оборудовать тайник, но один верный человек, имени которого я называть не буду, рассказал мне о тебе и о том, что именно тебе известны тайны мальтийских подземелий.
В пещере Гипогеума, у алтаря Трех Святых, я спрятал то, что мне поручили сохранить. Место это ты найдешь без труда, изучив прилагаемый к письму рисунок.

Брат мой, твоя скромность и смирение выше всяких похвал. При нашей первой встрече я передал тебе письмо от Совета нашего братства, в котором, как я знаю, тебя просили оказывать мне всяческое содействие. Ты не задавал никаких вопросов и выполнил все наилучшим образом.
Ты усомнился во мне, но непоколебимой осталась твоя вера в идеалы нашего братства, а поэтому лучшего хранителя, чем ты, и быть не может. Знай также, что Совет братства уже извещен мною и твоя кандидатура одобрена.

МОРАС
ноябрь, 3

моя квартирная хозяйка сошла с ума
она хочет вышить мне подушку
думку, как говорила моя няня
спрашивает, что я хочу там видеть: алые маки, котенка или надпись
придумал надпись для подушки:
I shut my eyes and all the world drops dead
[27]
сеньора пардес замахала руками и ушла на кухню

ноябрь, 4

у валлийцев в
мабиногионе
было три воинственных персонажа божественного происхождения, не помню, как их звали
зато помню, как звали жен:
och —
увы,
garim —
плач и
diaspad —
крик

и как звали слуг:
rwg —
плохой,
gwaeth
— худший и
gwaeihaf oll
— самый худший
вот я и думаю: чтобы стать по-настоящему воинственным, достаточно окружить себя подобными людьми и божественное происхождение тебе не поможет


ноябрь, 5

Когда я лежал в больнице, там была темно-рыжая девочка. Пия. Она хотела умереть. У нее в палате все было пластмассовое. Даже оправа у зеркальца. К ней приходило много народу: мама, папа и разные красивые кузины. От Пии пахло ванилью, как от свежей плюшки, она ходила по коридору в белом шерстяном халате с вышитым на кармане кроликом. Раньше, когда я лежал в другой больнице, нам не разрешали носить свою одежду и ходить по коридору с девушками. Девушек там и не было, только стриженые тетки, совсем старые. Доктор сказал мне, что Пия скоро выпишется, поедет домой, и я решил подарить ей что-нибудь на память. Нарисовал ее портрет в профиль и приклеил прядь волос к рисунку. Своих, потому что до Пииных было никак не добраться. А на место глаза приклеил синий кусочек стекла от разбитого термометра, я его еще раньше нашел в процедурной комнате. Рисунок я подложил Пие под дверь. Это было поздно вечером, уже разносили сонные таблетки. Наутро она не вышла к завтраку, и я понес ей поднос с какао и печеньем, это у нас разрешали. Можно было ходить в гости и все такое.

Я дошел до ее двери, не расплескав ни капли, хотя пол был скользкий, его только что помыли. Дверь у Пии не открылась. Я поставил поднос на пол. На ужине ее тоже не было и назавтра нигде не было. Сестра Роби отмахнулась, когда я спросил. Доктор сделал удивленное лицо, и я больше не стал спрашивать. Когда люди делают такое лицо, я боюсь спрашивать. Потом я забыл про Пию. Теперь только вспомнил. Может, ее и не было совсем.

ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖА
Лондон, шестое ноября

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь