Овод

Из груди кардинала вырвался долгий жалобный стон, и его, словно эхо, подхватили испуганные голоса людей. Духовенство встало со своих мест, дьяконы подошли к кардиналу и взяли его за руки. Но он вырвался и сверкнул на них глазами, как разъяренный зверь:
- Что это? Разве не довольно еще крови? Подождите своей очереди, шакалы! Вы тоже насытитесь!

Они попятились от него и сбились в кучу, бледные, дрожащие. Он снова повернулся к народу, и людское море заволновалось, как нива, над которой пролетел вихрь.

- Вы убили, убили его! И я допустил это, потому что не хотел вашей смерти. А теперь, когда вы приходите ко мне с лживыми славословиями и нечестивыми молитвами, я раскаиваюсь в своем безумстве! Лучше бы вы погрязли в пороках и заслужили вечное проклятие, а он остался бы жить. Стоят ли ваши зачумленные души, чтобы за спасение их было заплачено такой ценой?

Но поздно, слишком поздно! Я кричу, а он не слышит меня. Стучусь у его могилы, но он не проснется. Один стою я в пустыне и перевожу взор с залитой кровью земли, где зарыт свет очей моих, к страшным, пустым небесам. И отчаяние овладевает мной. Я отрекся от него, отрекся от него ради вас, порождения ехидны!

Так вот оно, ваше спасение! Берите! Я бросаю его вам, как бросают кость своре рычащих собак! За пир уплачено. Так придите, ешьте досыта, людоеды, кровопийцы, стервятники, питающиеся мертвечиной! Смотрите: вон со ступенек алтаря течет горячая, дымящаяся кровь! Она течет из сердца моего сына, и она пролита за вас! Лакайте же ее, вымажьте себе лицо этой кровью! Деритесь за тело, рвите его на куски... и оставьте меня! Вот тело, отданное за вас. Смотрите, как оно изранено и сочится кровью, и все еще трепещет в нем жизнь, все еще бьется оно в предсмертных муках! Возьмите же его, христиане, и ешьте!

Он схватил ковчег со святыми дарами, поднял его высоко над головой и с размаху бросил на пол. Металл зазвенел о каменные плиты. Духовенство толпой ринулось вперед, и сразу двадцать рук схватили безумца.
И только тогда напряженное молчание народа разрешилось неистовыми, истерическими воплями.
Опрокидывая стулья и скамьи, сталкиваясь в дверях, давя друг друга, обрывая занавеси и гирлянды, рыдающие люди хлынули на улицу.
Эпилог
- Джемма, вас кто-то спрашивает внизу.

Мартини произнес эти слова тем сдержанным тоном, который они оба бессознательно усвоили в течение последних десяти дней.
Этот тон да еще ровность и медлительность речи и движений были единственными проявлениями их горя.
Джемма в переднике и с засученными рукавами раскладывала на столе маленькие свертки с патронами. Она занималась этим с самого утра, и теперь, в лучах ослепительного полдня, было видно, как осунулось ее лицо.
- Кто там, Чезаре? Что ему нужно?

- Я не знаю, дорогая. Он мне ничего не сказал. Просил только передать, что ему хотелось бы переговорить с вами наедине.
- Хорошо. - Она сняла передник и спустила рукава. - Нечего делать, надо выйти к нему. Наверно, это просто сыщик.
- Я буду в соседней комнате. В случае чего, кликните меня. А когда отделаетесь от него, прилягте и отдохните немного. Вы целый день провели на ногах.
- Нет, нет! Я лучше буду работать.
Джемма медленно спустилась по лестнице. Мартини молча шел следом за ней.

За эти дни Джемма состарилась на десять лет. Едва заметная раньше седина теперь выступала у нее широкой прядью. Она почти не поднимала глаз, но если Мартини удавалось случайно поймать ее взгляд, он содрогался от ужаса.

В маленькой гостиной стоял навытяжку незнакомый человек. Взглянув на его неуклюжую фигуру и испуганные глаза, Джемма догадалась, что это солдат швейцарской гвардии(*105). На нем была крестьянская блуза, очевидно, с чужого плеча. Он озирался по сторонам, словно боясь, что его вот-вот накроют.
- Вы говорите по-немецки? - спросил он.
- Немного. Мне передали, что вы хотите видеть меня.
- Вы синьора Болла? Я принес вам письмо.
- Письмо? - Джемма вздрогнула и оперлась рукой о стол.

- Я из стражи, вон оттуда. - Солдат показал в окно на холм, где виднелась крепость. - Письмо это от казненного на прошлой неделе. Он написал его в последнюю ночь перед расстрелом. Я обещал ему передать письмо вам в руки.
Она склонила голову. Все-таки написал...
- Потому-то я так долго и не приносил, - продолжал солдат. - Он просил передать вам лично. А я не мог раньше выбраться - за мной следили. Пришлось переодеться.

Солдат пошарил за пазухой. Стояла жаркая погода, и сложенный листок бумаги, который он вытащил, был не только грязен и смят, но и весь промок от пота. Солдат неловко переступил с ноги на ногу. Потом почесал в затылке.
- Вы никому не расскажете? - робко проговорил он, окинув ее недоверчивым взглядом. - Я пришел сюда, рискуя жизнью.
- Конечно, нет! Подождите минутку...

Солдат уже повернулся к двери, но Джемма, остановив его, протянула руку к кошельку. Оскорбленный, он попятился назад и сказал грубовато:
- Не нужно мне ваших денег. Я сделал это ради него - он просил меня. Ради него я пошел бы и на большее. Он был очень добрый человек...
Джемма уловила легкую дрожь в его голосе и подняла глаза. Солдат вытирал слезы грязным рукавом.

- Мы не могли не стрелять, - продолжал он полушепотом. - Мы люди подневольные. Дали промах... а он стал смеяться над нами. Назвал нас новобранцами... Пришлось стрелять второй раз. Он был очень добрый человек...
Наступило долгое молчание. Потом солдат выпрямился, неловко отдал честь и вышел...
Несколько минут Джемма стояла неподвижно, держа в руке листок. Потом села у открытого окна.

Письмо, написанное очень убористо, карандашом, нелегко было прочитать. Но первые два слова, английские, сразу бросились ей в глаза:
Дорогая Джим!
Строки вдруг расплылись у нее перед глазами, подернулись туманом. Она потеряла его. Опять потеряла! Детское прозвище заставило Джемму заново почувствовать эту утрату, и она уронила руки в бессильном отчаянии, словно земля, лежавшая на нем, всей тяжестью навалилась ей на грудь.
Потом снова взяла листок и стала читать:

Завтра на рассвете меня расстреляют. Я обещал сказать вам
все, и если уж исполнять это обещание, то откладывать больше
нельзя. Впрочем, стоит ли пускаться в длинные объяснения? Мы
всегда понимали друг друга без лишних слов. Даже когда были
детьми.
Итак, моя дорогая, вы видите, что незачем вам было
терзать свое сердце из-за той старой истории с пощечиной.
Мне было тяжело перенести это. Но потом я получил немало
других таких же пощечин и стерпел их. Кое за что даже

отплатил. И сейчас, я как рыбка в нашей детской книжке
(забыл ее название), "жив и бью хвостом" - правда, в
последний раз... А завтра утром finita la commedia(*106).
Для вас и для меня это значит: цирковое представление
окончилось. Воздадим благодарность богам хотя бы за эту
милость. Она невелика, но все же это милость. Мы должны быть
признательны и за нее.
А что касается завтрашнего утра, то мне хочется, чтобы и
вы, и Мартини знали, что я совершенно счастлив и спокоен и

что мне нечего больше просить у судьбы. Передайте это
Мартини как мое прощальное слово. Он славный малый, хороший
товарищ... Он поймет. Я знаю, что, возвращаясь к тайным
пыткам и казням, эти люди только помогают нам, а себе
готовят незавидную участь. Я знаю, что, если вы, живые,
будете держаться вместе и разить врагов, вам предстоит
увидеть великие события. А я выйду завтра во двор с
радостным сердцем, как школьник, который спешит домой на

каникулы. Свою долю работы я выполнил, а смертный приговор
лишь свидетельство того, что она была выполнена
добросовестно. Меня убивают потому, что я внушаю им страх. А
чего же еще может желать человек?
Впрочем, я-то желаю еще кое-чего. Тот, кто идет умирать,
имеет право на прихоть. Моя прихоть состоит в том, чтобы
объяснить вам, почему я был так груб с вами и не мог забыть
старые счеты.
Вы, впрочем; и сами все понимаете, и я напоминаю об этом

только потому, что мне приятно написать эти слова. Я любил
вас, Джемма, когда вы были еще нескладной маленькой девочкой
и ходили в простеньком платьице с воротничком и заплетали
косичку. Я и теперь люблю вас. Помните, я поцеловал вашу
руку, и вы так жалобно просили меня "никогда больше этого не
делать"? Я знаю, это было нехорошо с моей стороны, но вы
должны простить меня. А теперь я целую бумагу, на которой
написано ваше имя. Выходит, что я поцеловал вас дважды и оба

раза без вашего согласия. Вот и все. Прощайте, моя дорогая!
Подписи не было. Вместо нее Джемма увидела стишок, который они учили вместе еще детьми:
Счастливой мошкою
Летаю.
Живу ли я
Иль умираю.
Полчаса спустя в комнату вошел Мартини. Много лет он скрывал свое чувство к Джемме, но сейчас, увидев ее горе, не выдержал и, уронив листок, который был у него в руках, обнял ее:
- Джемма! Что такое? Ради бога! Ведь вы никогда не плачете! Джемма! Джемма! Дорогая, любимая моя!

- Ничего, Чезаре. Я расскажу потом... Сейчас не могу.
Она торопливо сунула в карман залитое слезами письмо, отошла к окну и выглянула на улицу, пряча от Мартини лицо. Он замолчал, закусив губы. Первый раз за все эти годы он, точно мальчишка, выдал себя, а она даже ничего не заметила.
- В соборе ударили в колокол, - сказала Джемма оглянувшись; самообладание вернулось к ней. - Должно быть, кто-то умер.
- Об этом-то я и пришел сказать, - спокойно ответил Мартини.

Он поднял листок с пола и передал ей. Это было объявление, напечатанное на скорую руку крупным шрифтом и обведенное траурной каймой:
Наш горячо любимый епископ, его преосвященство кардинал
монсеньер Лоренцо Монтанелли скоропостижно скончался в
Равенне от разрыва сердца.
Джемма быстро взглянула на Мартини, и он, пожав плечами, ответил на ее невысказанную мысль:
- Что же вы хотите, мадонна? Разрыв сердца - разве это плохое объяснение? Оно не хуже других.
Роман "Овод" и его автор

На 17-м этаже большого мрачного дома на 24-й улице Нью-Йорка еще недавно жила старая английская писательница Этель Лилиан Войнич. Жила она вместе со своей приятельницей Анной Нилл. Анна работала в библиотеке, и Войнич почти целые дни была одна. Окна ее комнаты выходят на восток. Часами сидела она в кресле у окна и вспоминала...
Позади длинная, сложная, трудная жизнь. Множество стран, городов, людей и непрестанный труд.
А у книги, созданной ею, - своя судьба.

Встреченный возмущением в Америке, равнодушием в Англии, ее роман "Овод" был восторженно принят в России.
Она писала свой роман только для взрослых, считая, что он никак не годится для молодежи, но именно молодой читатель страстно полюбил ее героя.

Все ее сверстники умерли, она была почти одинока. Она ничего не знала о том, как относятся к ее роману теперь в России, в СССР. Бережно хранила она маленькую книжечку в желтой обложке - дешевенькое издание "Овода" на русском языке, вышедшее в 1913 году. Она считала, что это последнее издание ее романа в России.

Но вот однажды, в конце лета 1955 года, ей принесли апрельский номер советского журнала "Огонек". В нем была напечатана статья "Роман "Овод" и его автор". Взволнованная до глубины души, старая писательница увидела в журнале свою фотографию пятидесятилетней давности, портрет своего отца, мужа.
Значит, ее не забыли, ее любят в той огромной прекрасной стране - в той стране, где она сама бывала в молодости, за свободу которой она когда-то боролась!

Оказывается, к 1955 году ее роман "Овод" переведен на двадцать языков народов СССР. Тиражи его изданий превысили два миллиона! Два раза по его сюжету ставили кинофильмы, тысячи зрителей во многих городах смотрят спектакль "Овод".
Потрясенная, она долго не могла заснуть в эту ночь.
- Я же говорила тебе о России, - делится она с Анной. - Они не могли перестать читать мою книгу.
С тех пор журнал "Огонек" постоянно лежал у нее на столе.

Через некоторое время она узнала, что в Америку приезжает делегация советских журналистов. Они хотели видеть автора "Овода", и Э.Л. Войнич пригласила их к себе в гости.
И вот они очутились перед ней - живые люди страны социализма. Она современница Маркса и Энгельса - воочию увидела людей будущего. И это будущее раньше всего наступило в России.
Советские журналисты принесли ей цветы. Она гладила тонкими, высохшими пальцами нежно-розовые лепестки хризантем. Она очень любила цветы...

Советские журналисты рассказывали ей снова о любви народа к ее роману... Да, читают, наверно, но чтоб так любили! На двадцати языках, свыше двух миллионов! - это ей казалось невероятным, и она недоверчиво качала головой.
Гости задавали ей сотни вопросов. Она говорила с ними по-русски. Она так давно не говорила по-русски. Иногда она забывала какое-нибудь слово, но, помолчав минутку, вспоминала его. Она очень любила русский язык и прекрасную литературу, созданную на этом языке.

Э.Л. Войнич рассказывала о своих русских друзьях и прежде всего об известном революционере и писателе - Сергее Михайловиче Степняке-Кравчинском, авторе замечательных книг: "Подпольная Россия", "Андрей Кожухов", "Домик на Волге" и других.
- Мы, молодые, называли его опекуном, - говорила Э.Л. Войнич. - Это он помог мне стать писательницей.
Гости были готовы слушать ее рассказы весь день, но она скоро устала, ведь ей уже 91 год...

Специальный корреспондент газеты "Комсомольская правда" попросил ее написать несколько слов привета советской молодежи.
Э.Л. Войнич задумалась: несколько слов, а надо ведь сказать самое главное! О, она хорошо знала, что самое главное для страны социализма, и уверенной рукой вывела слова:
"Всем детям Советского Союза: счастливого будущего в мире мира" и подписалась "Э.Л. Войнич. Нью-Йорк. 17 ноября 1955 года".

С этого дня переменилась жизнь Э.Л. Войнич. Она стала получать сотни писем из СССР. К ней приходило множество посетителей: советские писатели, художники, артисты, дипломаты. Ей дома показали советский фильм "Овод", ей посылали издания ее книг, театральные афиши спектаклей "Овод"...

Высок и завиден удел писателя, при жизни заслужившего любовь миллионов читателей во всем мире. Миллионов - это не преувеличение: ведь роман "Овод" переведен почти на все европейские языки. Роман "Овод" знают и любят в странах народной демократии: он издается и переиздается в Китае, Румынии, ГДР, Польше, Болгарии, Чехословакии, Венгрии. Но поистине всенародную известность этот роман получил в СССР: за годы советской власти роман "Овод" был издан у нас 140 раз на 24 языках общим тиражом около шести миллионов экземпляров!

Роман "Овод" был переведен на русский язык в 1898 году, сразу же после его появления в Америке и в Англии, и сразу же стал любимейшей книгой передовой русской молодежи.
Эта книга увлекала молодежь, выражаясь словами В.Г. Белинского, "примером высоких действий" молодого героя книги.

Ее читали и перечитывали, над нею рыдали ночами, сжав кулаки, а утром выходили в жизнь с сухими глазами и горящими сердцами, готовые к бою и к смерти за счастье и свободу родного народа. Узникам она придавала мужество, слабых она делала сильными, сильных превращала в богатырей.

В сознание русского читателя "Овод" вошел в эпоху подготовки первой русской революции. Эта книга помогала осуществлению одной из важнейших задач пролетарского движения, провозглашенной В.И. Лениным в 1900 году в первом номере "Искры": "Надо подготовлять людей, посвящающих революции не одни только свободные вечера, а всю свою жизнь".

Образ Овода был примером героя-революционера, отдавшего революции всю свою жизнь, и книга о нем стала одной из любимейших в подпольных кружках, среди передовых юношей и девушек по всей России.

Роман "Овод" любили, ценили и распространяли видные деятели нашей партии в пору борьбы с самодержавием: Г.М. Кржижановский, Е.Д. Стасова, Я.М. Свердлов, М.И. Калинин, И.В. Бабушкин и другие. Позднее "Овод" стал любимой книгой героев гражданской войны - Г.И. Котовского и Н.А. Островского; "Оводом" зачитывалась Зоя Космодемьянская, высоко ценит "Овода" Алексей Маресьев.
Эту книгу любили М. Горький, А. Фадеев, В. Маяковский.

И в наши дни тысячи юношей и девушек, читая историю о борьбе и гибели отважного Овода, учатся хранить верность своим идеям, учатся героизму и мужеству.
Недаром "Овод" - одна из любимейших книг первых космонавтов: Юрия Гагарина, Андрияна Николаева и Валентины Терешковой.

Роман "Овод", написанный английской писательницей Этель Лилиан Войнич, вышел в свет в 1897 году. В этом романе изображена деятельность участников итальянской подпольной революционной организации "Молодая Италия" в 30-е и 40-е годы XIX века.

В то время, после разгрома наполеоновской армии, вся Италия была разделена на восемь отдельных государств и фактически захвачена австрийскими войсками. Глава католической церкви - римский папа поддерживал австрийских захватчиков. Под их двойным гнетом итальянский народ задыхался и бедствовал. Австрийцам была выгодна раздробленность страны, и они всячески раздували рознь между отдельными итальянскими государствами. Сардинское королевство с главным городом Турином, Тосканское герцогство с главным городом Флоренцией, Папская область с главным городом Римом и другие итальянские государства были отделены друг от друга границами, таможнями, у каждого государства были своя денежная система, свои меры. Между отдельными государствами нередко происходили войны.

Передовые люди Италии понимали необходимость объединения страны в цельное государство и боролись за национальную независимость против господства австрийцев.

В 1831 году знаменитый итальянский революционер Джузеппе Мадзини (1805-1872), изгнанный из родной страны, основал подпольную революционную организацию "Молодая Италия". В нее входила передовая итальянская интеллигенция - писатели, адвокаты, студенты. Постоянно преследуемая полицией, "Молодая Италия" сыграла, однако, большую роль в борьбе итальянского народа, который только в 1870 году наконец добился объединения страны.

Действие романа "Овод" начинается в 1833 году. В то время в разных областях Италии происходили вооруженные восстания. Австрийская полиция, действуя заодно с местными властями, подавляла эти восстания с неслыханной жестокостью. Особенно обострилась борьба позднее, перед 1848 годом, когда революционная волна поднялась по всей Западной Европе.

В 1846 году, устрашенный общественным подъемом, римский папа сделал вид, что идет навстречу народным требованиям: из тюрем выпустили некоторых политических заключенных, цензура не так яростно преследовала каждое вольное слово, но все это, конечно, нисколько не улучшало положения страны.
Во второй и третьей частях романа действие происходит как раз в эти дни.

Э.Л. Войнич показывает противоречия, возникающие внутри самой "Молодой Италии". Герои романа - Овод, Джемма, Мартини - являются наиболее активными членами организации; прекрасно понимая лицемерный характер деятельности папы, они разоблачают угнетателей и смело борются с ними, тогда как другие - умеренные - ограничиваются бесплодными разговорами и прошениями.

Однако мы не найдем в романе "Овод" изображения народных выступлений, вооруженных восстаний, которые были характерны для этого этапа национально-освободительного движения Италии.
Очевидно, писательница и не ставила себе целью создание исторических картин того времени. Ни один из персонажей "Овода" не является реальным историческим лицом. Имена исторических лиц Мадзини, Орсини, Ренци и других - лишь упоминаются в романе.

Э.Л. Войнич сосредоточила внимание на изображении героического характера революционера.
Наибольший героизм Овод проявляет в поединках с жандармами, на том труднейшем участке борьбы, где борец лишен поддержки товарищей и где единственным его оружием является идейность.

В самом деле, в активной борьбе, в открытом выступлении с оружием в руках, каждый чувствует поддержку соратников, и в то же время совершенный подвиг находит мгновенный отклик, увлекает последователей; падающий боец видит идущих на смену, видит тех, кто подхватывает упавшее знамя и несет его дальше вперед. В тюрьме же подвиг остается невидимым, никто из друзей и не узнает о нем, но истинный революционер даже в этих условиях, не ожидая никакой награды, остается верен себе!

Создавая героический образ революционера, Э.Л. Войнич одновременно с огромной силой срывает ореол святости с религии и ее служителей. Она разоблачает всю их ложь, ханжество, лицемерие, она утверждает, что религия служит врагам народа.

Молодой и наивный Артур Бертон, студент философии, решает посвятить свою жизнь борьбе за освобождение Италии от чужеземных захватчиков. Девизом тайной революционной партии "Молодой Италии", в которую он вступил, были слова: "Во имя бога и народа, ныне и во веки веков!" Артур следует этому девизу. Конечно, думает он, бог поможет народу. Христос ведь отдал жизнь во спасение народа. Однако при первом же столкновении с действительностью эти иллюзии разрушаются. Артур понял, что религия - ложь, что она помогает угнетателям. Отныне он, Артур, враг церкви, всякой религии; враг религиозного мышления, требующего от человека слепого преклонения. И во имя народа он борется против бога.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь