Османские мусульмане и взятие Константинополя

Как османские мусульмане отнеслись ко взятию Константинополя султаном Фатихом? Казалось бы, странный вопрос, как они еще могли отнестись, если они сами его взяли? Но, возможно, что не все так просто, ведь взятие Константинополя в 1453 году стало началом Османской империи, что нравилось далеко не всем.

Еще Стивен Рансимен, описывая различные источники о взятии Константинополя султаном Мехмедом Фатихом, отмечает: «Работы турецких авторов об осаде и захвате Константинополя на редкость разочаровывающи. Было бы естественным ожидать, что этот крупнейший успех величайшего из султанов Османской династии должен быть подробно описан оттоманскими историками и хронистами. В действительности все они так или иначе повествуют о строительстве-крепости Румелихисар, а что касается самой осады, то их интересуют лишь эпизод транспортировки турецкого флота посуху и финальный штурм. В то же время их очень занимают интриги и политика султанского двора».

Действительно, мы могли бы ожидать, что взятие столицы Византии, второго Рима, который уже неоднократно пытались взять мусульмане, должно вызвать какие-то особенные эмоции. Это одно из важнейших событий мусульманской истории, и уже тем более важнейшее событие в истории османской. Тем не менее, если посмотреть на работы ранних османских историков, описавших это событие, - Ашикпашазаде, Нешри, Турсун бег -  они выглядят не слишком то впечатленными. Лишь в конце 16-го столетия (то есть, почти через 150 лет) это событие начинают рассматривать, как эпохальное завоевание, создавшее Османскую империю.

Частично, причины в османской историографии, которая в ту пору еще находилась в достаточно зачаточном состоянии. Только в 16 веке школа османских историков смогла сравняться с аналогами в других местах, и в том числе, смогла вписать завоевание Константинополя в последовательный нарратив об истории Османской династии. Это было не так просто сделать в более раннее время, когда существовали опасения, вызванные амбициями Йылдирима Байезида (1389-1402). Его победа над крестоносцами в битве при Никополе в 1396 году укрепила Османов на Балканах, а кроме того - она вела к трансформации свободной федерации пограничных территорий и феодалов в Исламскую империю. Представляя себя преемником сельджукского Рума, который правил Анатолией в двенадцатом и тринадцатом веках, Баязид приступил к систематической аннексии своих территорий. Это сделало завоевание Константинополя все более актуальным по ряду соображений. Он верил, что это была конечная цель сельджуков; это помогло бы унифицировать европейскую и анатолийскую территории Байезида, но, прежде всего, это обеспечило бы его новой столицей для новой имперской державы. Планам Байезида не суждено было сбыться, как известно. Его имперские амбиции вошли в противоречие с амбиции Тимура, которой и разгромил его в битве. Кстати, Тимур обвинял Байезида в забвении джихада на западе. А в следующие 20 лет сыновья Байезида были поглощены войной друг с другом. Османские историки называли это время Fetret Devri (Смутное время) и винили Байезида за его имперскую мегаломанию, приведшую к раздору и распаду государства. Они отвергали его мечты об империи, с центром в Константинополе, как следствие его расточительного образа жизни, который, по их мнению, поощряли его христианские советники. Кажется, Баязид был под угрозой принятия образа жизни неверующих. Он забыл, что судьба дома Османов состояла в ведении газа, то есть, священной войны против них. Вместо этого, он приближал их к себе. Таким образом, существовало постоянный страх в том, что завоевание Константинополя приведет либо к поглощению Османов в христианские рамки, либо, в лучшем случае, к разбавлению их исламского рвения.

После свержения Байезида преданность идеалам газа стала официальной идеологией османской династии, но это была священная война, направленная на подчинение Балкан. Похоже, что завоевание Константинополя не было непосредственной целью, почти наверняка из-за его ассоциации с амбициями Байезида. Хотя его внук Мурад II (1421-51) и осадил Константинополь в 1422 году, он ушел после неудачи в первом же полномасштабном нападении. На самом деле, это больше напоминало демонстрацию, призванную предупредить византийского императора от вмешательства в османские династические дела, чем серьезные попытки покорить город. Мурад II не смог разрешить противоречие, лежащее в основе Османского режима. Завоевание Константинополя могло быть его конечной целью, но идеология священной войны также санкционировала структуру власти, в которой Османский правитель был первым среди равных, а вовсе не доминирующий владыка - свободный союз военачальников и лидеров могущественных семей. Завоевание Константинополя угрожало этому балансу интересов, поскольку оно вызывало призрак всемогущего государя, который присваивал традиции имперского города и дистанцировался от своего народа. Мурад II всегда был достаточно осторожен, чтобы представить себя как правителя в традиционном османском духе. Он уважал автономию военачальников и работал со старыми семьями Анатолии. Дворцовая жизнь оставалась простой, и Мурад II сделал ставку на то, чтобы быть доступным для просителей. Он был не чужд чувственным удовольствиям дворца, но это нисколько не противоречило его образу традиционного правителя, так как было частью царского образа жизни. Однако, прежде всего, он был привержен идеалу гази. Его главное достижение в конце его жизни состояло в том, что он удержал дунайскую границу от постоянного давления со стороны венгров.

Но тщательное соблюдение Мурадом II традиционного образа жизни маскировало важные изменения, которые происходили в структуре Османского правительства. В конце концов он все-таки еще и стал первым падишахом. Особенно заметно при нем увеличились сила и диапазон капыкулу. И дело не только в увеличении размеров янычарского корпуса, но также и в появлении регулярного девширме, которое теперь обеспечивало государство чиновниками, администраторами и т.д. Государство усложнялось, а вместе с этим и привлекались различные иностранные специалисты – от персов из рухнувшего Ильханидского государства до греков и итальянцев, занимавшихся секретарской работой. Эти процессы изменили характер власти, осуществляемой Османским правителем, даже если бы сам Мурад II неохотно признавал это.

Существует версия, что именно эти структурные изменения, вероятно, были основной причиной политической смуты, вызванной отречением Мурада II в начале 1444 года в пользу его сына Мехмеда II. Современники объяснили этот неожиданный шаг в совершенно личных терминах: они считали, что это произошло из-за раскаяния султана в смерти его сына и наследника Алаэддина Али Челеби в 1443 году, в которой он, должно быть, был соучастником. Как и многое другое, что происходило при Османском дворе в то время, этот эпизод остается загадочным, но он показывает жестокую борьбу за преемственность, в которой победил молодой Мехмед. Поскольку ему было чуть больше тринадцати, он вряд ли мог сам инициировать переворот, который привел его к власти. Есть версия, что его использовали и поддержали определенные силы, те самые, что станут его ближайшими советниками в будущем – это были византийско-балканские новообращенные мусульмане, имевшие широкие связи с разными христианскими знатными семьями. В первую очередь это такие люди как Заганос паша, ренегат из Албании, ставший визирем практически сразу же после завоевания Константинополя, или Махмуд паша Ангелович, из знатной сербской семьи Ангеловичей, внучатый племянник кесаря Алексея Ангела Филантропена, правившего в Фессалии в конце 14 века.

Существуют основания считать, что в значительной степени импульс для завоевания Константинополя пришел от этих новых мусульман в османской администрации. Почему их амбиции были сосредоточены на Константинополе, остается предметом спекуляций. Возможно, это старые византийские счеты. Может быть это было стремление к победе, которая бы подтвердила их власть над державой, и поэтому то они подзуживали молодого Мехмеда II мечтами о славе. Возможно, это было частью противостояния с великим визирем Чандарлы Халилем пашей, который в 1446 году сорвал их попытки поставить Мехмеда II на трон. Халил Паша представлял силы консерватизма при Османском двора. Он стремился сохранить старые договоренности, которые уравновешивали интересы правителя, военачальников и старых анатолийских семей, таких как его собственные. Он также поддерживал соглашение между Османами и византийцами, поскольку, как было сказано, независимый Константинополь играл важную роль в обеспечении эффективного функционирования Османской системы. Халил-паша не возражал против дисциплинирования полезного клиента и понимал ценность демонстраций против Константинополя, как в 1422 года, но он не интересовался завоеванием Константинополя. В этом он представлял османское мнение, которое проявляло мало энтузиазма к нападению на Константинополь. Его позиция была столь крепка, что он остался визирем даже когда Мехмед II в конце концов стал султаном в 1451 году после смерти своего отца. Но, возможно, что это была еще одна причина, почему завоевание Константинополя было так важно для людей вокруг Мехмеда II. Это был способ преодоления той власти, которую осуществлял Чандарлы Халил Паша, бывшей основным препятствием на пути их власти. Борьба за власть могла быть только частью этого. Совершенно ясно, что у молодого Мехмеда было видение его имперской судьбы, которую его окружение поощряло.

Конечно, все это предположения, ибо документов слишком мало, чтобы составить достоверную картину мотивов людей вокруг Мехмеда. Но есть один интересный документ, дошедший до нас. Это письмо Мехмеду от шейха Ак Шамседдина, духовного наставника всего османского лагеря. Причиной был кризис доверия, который последовал за успешным прорывом османской блокады 20 апреля 1453 года кораблями, которые принесли облегчение Константинополю. Похоже, что шейх высказывал сомнения в искренности всего мероприятия. Он дал понять, что не верит в то, что здесь была достаточно глубокая приверженность делу, чтобы добиться успеха. Он не доверял армии, которая, по его словам, в основном состояла из ренегатов, бывших христиан. Это конечно было преувеличением, если рассматривать армию в целом, но вполне является правдой, если посмотреть на ведущих османских командиров – Махмуд паша, Заганос паша, Исхак паша – все они были движущей силой взятия Константинополя, и все они произошли из христианских семей. Осада, по мнению шейха, не проводилась в должном исламском духе. Шейх раскрыл глубину своих опасений только после завоевания Константинополя, когда он отказался от приглашения Мехмеда II занять вакф недалеко от городских стен, там, где была найдена могила Абу Айюба аль-Ансари. Он предпочел вернуться в свое текке в Малой Азии. Как объяснил Ак Шемседдин своему сыну, Константинополь лишил его духовного вдохновения, поэтому он сразу же вернулся в Анатолию. Такое отношение к Константинополю еще долго сохранялось среди религиозных людей.

Позднее, возникла версия о том, что Ак Шемседдин был духовным вдохновителем всего мероприятия. Но судя по всему, у этой версии нет достаточных оснований, поскольку он явно не одобрял дух, с которым была начата осада, и особенно решение Мехмеда превратить Константинополь в свою новую столицу. То есть, в целом он не одобрял имперские амбиции султана, который возможно был подстрекаем христианскими ренегатами. Конечно, тут возникает вопрос – а как же знаменитый хадис? «Константинополь непременно будет завоёван, и как же прекрасен тот предводитель, который завоюет его, и как же прекрасно то войско, что завоюет его!». Удивительно, но в османской пропаганде времен завоевания Константинополя этот хадис не встречается. Обоснованием осады Константинополя в большей степени служила неспособность византийского императора выполнить свои обязательства перед османским правителем. Хадис же впервые использует султан Мехмед Фатих уже после завоевания Константинополя.

Несмотря на то что султан Мехмед Фатих попытался представить именно исламский характер этого завоевания, и в частности восстановил могилу Абу Айюба аль-Ансари, османские мусульмане с большой неохотой привыкали к Константинополю. Это хорошо заметно в работах османских историков того времени. Ашикпашазаде показывает в своей хронике как благодаря завоеванию Константинополя возросло (по его мнению) влияние христиан при османском дворе. Особенно он делает козла отпущения из Рум Мехмеда паши, который был греческим пленником, принял Ислам в 1453 году, а в 1468 уже стал великим визирем. По его мнению, Рум Мехмед паша делал все возможное, чтобы навредить мусульманам, в качестве мести за город. Он считал, что христианские родственник паши побуждали его использовать благосклонность султана, чтобы остановить турецкое поселение в городе, и чтобы греки оставались доминирующим элементом. С этой целью он, якобы, ввел налог на новоприбывших в Константинополь.

Ашикпашазаде считал, что султан настолько слушается греческого визиря, что каждое его слово становится законом. Но это конечно было далеко от правды. Излишне говорить, что это далеко не правда. Действия великого визиря были скорее отражением того, как изменился авторитет султана. Он становился все более самодержавным; все больше полагаясь на клиентов своего расширенного Дома, у которых часто было христианское происхождение.

Стоит добавить, что из упомянутых историков лишь Турсун бег был апологетом султана, собственно он был приближенным членом его двора из семьи военачальников.  А вот Нешри и Ашикпашазаде были скорее выходцами из давних религиозных кругов, уляма (Нешри) и дервишей (Ашикпашазаде). Они не были против взятия Константинополя ни в коем случае, но с большим недоверием относились к тому, что за ним почти неизбежно следовало. Им не нравился перенос столицы из Эдирне в Константинополь. Ни одна мусульманская держава прошлого не переносила столицу в старый имперский центр – столицей была Куфа, но не Ктесифон, Кайруан, но не Карфаген, Каир, но не Александрия, Дамаск, но не Антиохия. Зачем надо было переносить мусульманскую столицу в отчетливо христианский имперский город? Им не нравилась практика депортаций населения, особенно ремесленников, чтобы заселить полуразрушенный Константинополь. Не нравилось введение новых налогов, призванных профинансировать восстановление города. И конечно же, им не нравилось, что султан стал фактически греческим царем (кайсер-и рум), который окружил себя греческими и итальянскими учеными.

Оба автора написали свои истории с намерением побудить Базида II исправить некоторые ошибки своего отца и вернуться к идеалу государства газиев. Как бы то ни было, завоевание Константинополя оставалось глубоко спорным вопросом на протяжении всего правления Мехмеда II