Один день

Будильник звонит все громче и громче, но я никак не могу открыть глаза. Странный манящий сон не отпускает меня из своих скользких объятий. 

— Ты выключишь, наконец? — шевелится рядом со мной заспанный комок, и я с опозданием припоминаю о наличии мужа в моей постели. 

Я все еще пытаюсь схватиться за остатки уходящего ночного видения. Супруг злобно сопит, что сильно мешает сосредоточиться. 

«ПИП! ПИП! ПИП!» — забыв о приличиях, взывает к моей совести будильник. 

«Я хочу еще поспать», — вдруг отчетливо произносит незнакомый женский голос. От неожиданности я резко открываю глаза. 

Рука автоматически тянется к распоясавшемуся телефону и отключает звук. Доминик все еще недовольно ворчит. 

— Ты слышал? — сдавленно спрашиваю я у разбуженного мужа. 

— Конечно, слышал. Он уже минут пять трезвонит, — муж переворачивается на другой бок. 

Я вовремя останавливаю себя, чтобы не задать вопрос о странном голосе. 

Показалось? Странно, конечно. Но еще более странным кажется мне тот факт, что сегодня ночью в закрытые двери моего подсознания постучался яркий, красочный кошмар. Я уже лет десять не видела снов (или просто их не запоминала?). Итак, зачем? О чем хотел сказать мне мой мозг, когда придумывал извращенное сновидение? 

Я привычно накидываю халат и плетусь на кухню, дабы «порадовать» себя готовкой завтрака на всю семью. 

Кэрри и Александр вчера исступленно просили блинчики с шоколадной пастой. Доминик же любит классическую яичницу с беконом и поджаренными тостами. У нас в семье вообще стандартные вкусы. И жизнь, если честно, стандартная. 

И все же. Тот сон. 

Вроде бы я была в магазине? Даже, скорее, в аптеке. В любом случае, там было темно и неуютно. На полках пылились пузатые склянки, прилавок был лишком высоким. Продавец что-то у меня спросил, а я… Я ответила… 

Я внезапно оседаю на стул, вспомнив подробности диалога. Чайник громко свистит, сообщая всему дому о вскипевшей воде и о том, что я забыла его выключить. Я неуверенно тыкаю пальцем в тактильную панель. Со смешанным чувством рассматриваю голубой рукав моего халата. 

Разве он не был красным? 

Вот это я заработалась. Халату уже десять лет, и я купила его на рынке, когда мы вместе с коллегами искали рождественские подарки. Он всегда был голубым и, если честно, я уже на следующий день возненавидела этот неяркий (как и вся моя чертова жизнь) цвет. Но Кэрри тогда было три года, и она, играясь, оторвала чертову этикетку. Халат пришлось оставить и, назло себе, носить каждый день. 

Я наливаю кофе, присаживаюсь на неудобный (самый дешевый) стул из «Икеи» и возвращаю свои мысли в неприятный сон. 

Человек за прилавком, лица которого я никак не могу вспомнить, что-то вежливо спросил. А я вся сжалась, опустила голову и четко произнесла: 

— Я умираю. 

Он достал из-под прилавка две огромных таблетки и протянул мне: 

— Держи. Это тебе поможет. Только не пей перед работой, так как… 

Беконные шкварки внезапно стреляют в стену огромной каплей жира. Черт! Я уменьшаю газ, автоматически хватаюсь за губку, чтобы стереть пятно с нежного кафеля. 

Что было дальше в этом дурацком сне? Я не помню. Не помню. И, честно признаться, не хочу вспоминать. 

— Не ври себе, — произносит вдруг молодой и дерзкий голос рядом с моим ухом. 

Я отпрыгиваю от плиты, роняю деревянную лопатку на пол и опрокидываю на себя остатки еще горячего кофе. 

— АЙ! 

Я уверена, что мне не показалось. Но кухня пуста: мои домочадцы еще сладко спят. Или нет? В коридоре слышны шаркающие звуки: домашние тапочки сонного мужа встречаются со стареньким линолеумом. 

Доминик с интересом смотрит на лопатку на полу и мой ненавистный халат, покрытый пятнами кофе. Почему он так рано проснулся? Или…? 

О, Святая дева Мария, неужели уже 8 часов утра? 

Блинное тесто укоризненно блестит в лучах утреннего солнца: я так и не успела превратить его в аппетитный завтрак. Супруг открывает рот. Затем, одумавшись, закрывает. 

Дрожащей рукой я перекладываю его яичницу на тарелку. 

И это страстное, невероятное желание курить. Если учесть, что я в жизни не брала в рот сигарету, это кажется мне по-настоящему сумасшедшим. 

— Доминик, разбуди, пожалуйста, детей. 

— Я? — муж удивленно хлопает глазами. — Гретта, ты нормально себя чувствуешь? 

— Нет, разве непонятно? — с издевкой говорит все тот же женский голос. 

Я жалобно всхлипываю и затравленно бросаюсь прочь из кухни. Дети могут позавтракать и бутербродами. Доминик провожает меня долгим, вымученным взглядом. За двадцать лет семейной жизни он ни разу не видел такого загадочного поведения. Даже когда я, пятнадцать лет назад беременная Александром, в три часа ночи просила у него килограмм клубники с горчицей, мои действия выглядели более осмысленно. 

Ванная комната уныло светит единственной лампочкой (поменять вторую, перегоревшую, до сих пор не дошли руки). 

Струя холодной воды долго и старательно ласкает мое продрогшее тело. В конце концов, возможно, я просто не проснулась, как следует. Поэтому мне и слышатся непонятные голоса. 

«Я умираю», — вспоминаются слова из ночного кошмара. 

Нет. Запрещаю себе думать об этом. 

Когда я выхожу из ванной комнаты, все домочадцы уже чинно завтракают. Три пары глаз неустанно следят за моими передвижениями, пока я, давя из себя виноватую улыбку, шагаю в спальню. 

Отражение в безразличном зеркале шифоньера кажется мне неправильным. Не моим. Но я никак не могу понять, что именно смущает привыкший взор. 

Короткие черные волосы. Уставшие карие глаза. Вроде бы все те же морщинки на лице. Широкие плечи, толстые руки, отвисшая грудь. И живот, который я ненавижу всей силой своей маленькой души. Живот, с которым мы нещадно сражались после первых родов, но который основательно укоренился после вторых. 

Что не так с моим отражением? 

«Я умираю». 

Нет, этого не может быть. 

— А что бы ты сделала, если бы узнала, что у тебя остался один день? 

Снова этот голос. Ласковый. Озорной. Дерзкий. 

Я чувствую, как горят щеки. 

— Кто ты? — испуганно шепчу я, рассматривая пустую комнату в глади старого стекла. — Что тебе нужно? 

— У тебя такая правильная, такая закономерная жизнь. И вдруг… Всего один день… Как бы ты прожила его? 

Зеркальная поверхность дрожит вместе со мной. И я вижу, наконец, «правильное» отражение. Длинные рыжие волосы, зеленые глаза и невероятный, плоский живот. Мой испачканный халат повисает на этой Богине, как старый дедушкин плащ висел когда-то на пугале в нашем огороде. 

— Ты – смерть? — тихо произношу я, вглядываясь в почему-то до боли знакомые зеленые глаза. — Ты пришла, чтобы забрать меня? 

Она молчит. Лишь озорно хлопает длинными ресницами. 

— Гретта, ты заболела? — в комнату заходит Доминик, сжимающий в руках чашку кофе. 

Я почему-то прикрываю рукой свою обнаженную грудь. 

— Да, неважно себя чувствую. 

— Я отвезу детей в школу, — сочувственно отвечает супруг. — Ты на работу пойдешь? 

Я сглатываю комок, застрявший в горле. 

«Всего один день… Как бы ты прожила его?..» 

— Да. Пойду. 

Нерешительная, я достаю из шкафа свою бежевую юбку. Купила ее пять лет назад на распродаже. Даже со скидкой в 50 процентов, она стоила половину моей зарплаты. За все годы владения этим произведением искусства, я надевала ее один раз. Слишком страшно мне было запачкать легкую, мерцающую ткань дорогого сердцу и кошельку шедевра. 

— Не забудь надеть красивое белье. Чтобы в морге тебе не было стыдно, — раздается в моей голове чертов голос. 

Смерть не только пришла за мной сегодня, но и решила насмехаться? Я со злостью закусываю губу и решительно натягиваю юбку. Она тут же подпирается пухлым животом изнутри. Плевать. Можно и не застегивать пуговицу. Все равно ее не видно под длинной черной блузкой. 

Никогда не думала, что могу так нервничать за рулем своей старой колымаги. Как будто я веду машину в первый раз. На светофоре перепутала педали и чуть не врезалась в черный «Мерседес». Молодой, нагловатый парень прокричал что-то вроде «Старая курица за рулем!» 

Подрезавший меня на перекрестке голубой «Форд», секунд на десять остановил биение сердца. 

Я криво паркую машину возле офиса. Дора, нервно курящая возле входа, вызывает в моем сознании вдруг невероятное чувство зависти. Из-за того, что она не слышит странный голос? Или мне захотелось стащить у нее зажженную сигарету? 

— Привет, Гретта, — машет она мне рукой. — Какая красивая юбка! У тебя сегодня день рождения, что ли? 

— Какая же ты скучная серая мышь, — тут же комментирует загадочный голос, — если за десять лет работы тебе в первый раз делают комплимент по поводу одежды. 

Я краснею от злости. Или от похвалы модной и прекрасной Доры? 

— С-спасибо, — неловко киваю я. — Но день рождения у меня в декабре. 

— Понятно, — коллега растерянно улыбается. Затем ловко бросает сигарету в урну. Я провожаю ее полным непонятного желания взглядом. 

Офис уже вовсю погружен в рабочую атмосферу. За столом Фрэда сидит пожилая пара клиентов, из тех, кто долго и вкрадчиво съедают мозги несчастным продавцам. Барри громко и раздраженно кликает мышью: оно и понятно, покупатель запросил у него проект кухни размером два на два метра, но чтобы туда влезло три холодильника и стиральная машина. Фабьян с хитрой ухмылкой впаривает по телефону мебель из прошлогодней коллекции, так как за ее продажу шеф обещал отдельный бонус. 

Я включаю свой компьютер и растерянно вглядываюсь в незаконченный проект. Я вроде бы хотела поменять местами духовую печь и микроволновку, но совершенно не знаю, как это сделать. Рука автоматически выделяет мышкой какие-то проблемные зоны придуманной мной кухни. 

Дора вяло строчит электронное письмо своим потенциальным заказчикам. 

Телефон беспрестанно звонит, но я совершенно не готова к общению с капризными клиентами. 

В полдень в дверях появляется шеф, и Фабьян со своей неискренней улыбкой тут же кидается к нему, дабы рассказать о том, какой он хороший работник. 

Так было всегда, и я совершенно не могу понять, почему меня это так сегодня раздражает. 

— Потому что он отвратительный прихвостень, — вставляет звонкий голос. 

Я швыряю мышку на стол. Ловлю удивленный взгляд Доры, грузно встаю из-за стола и ретируюсь в туалет. Холодная вода жжет толстые щеки и скрывает пару соленых слезинок. 

— Что тебе нужно от меня? — обреченно спрашиваю я у распоясавшегося подсознания. — Кто ты такая? 

— Ты так и не поняла, — спокойно отвечает мне несуществующая собеседница. — Я – это ты. 

Солнечный свет, пробивающийся в небольшое окно над треснувшей раковиной вдруг окрашивает мои волосы в тот самый рыжий цвет. Я в ужасе закрываю глаза. 

«Это называется «раздвоение личности», — безжалостно подсказывает мозг. 

Опасаясь смотреть в чертово зеркало, я наощупь выхожу из туалета. 

— Гретта, — тут же обрадованно произносит Фабьян, — тебе уже пришла доставка кухни для мадам Телоне? 

— Да. 

— Можешь отдать мне свою посудомоечную машинку? А то моя придет только на следующей неделе, а клиент попался уж очень нетерпеливый. И выбрал точно такую же модель. 

— Но… 

— Вот и замечательно, — Фабьян удовлетворенно кивает и утыкается в экран своим длинным, горбатым носом. 

Я припоминаю, как он подставил меня в прошлом месяце. И как перекинул мне свою клиентку Натали, ту самую, которая устраивает каждую неделю скандал из-за его неправильного проекта и текущего крана. 

Моя виртуальная собеседница тоже злится. 

— А не пошел бы ты в далекое славное местечко, которое находится в аккурат между двух ягодиц? — слышу я ее голос в ушах. 

Дора перестает печатать. Фред медленно и театрально открывает рот. Барри, только что распрощавшийся со своими клиентами сползает под стол. 

Неужели я сказала это вслух? 

— Что, прости? — Фабьян неестественно улыбается. 

Из-под стола Барри слышится непонятный хрюк. 

— То, что слышал, — отвечает моими губами бойкий голос. — Или тебе повторить по буквам? А может прислать электронное письмо с подтверждением места, куда я тебя отправила? 

Дора с Фредом внезапно хлопают в ладоши. Я закрываю пылающие щеки холодными ладонями. В ушах слышится чужой смех. Фабьян, наконец, перестает улыбаться. Его глаза метают молнии. 

— Не благодари, — шепчет загадочный голос. — Когда-то его надо было поставить на место. 

Совершенно потерянная, я плюхаюсь на стул и направляю свой взор в безразличный экран. Барри, пунцовый от сдерживаемого смеха, вылазит, наконец, из-под стола и показывает мне большой палец. 

Фабьян что-то злобно пыхтит. Наверняка, он готовит пламенную речь для директора. И, наверняка, меня ждет поразительная взбучка за грубое обращение с главным подхалимом нашего офиса. 

— Не все ли равно? — спрашивает незнакомка в моей голове. 

— Ты права, — грустно отвечаю я ей.

Остаток рабочего дня я провожу, играя в старый, добрый пасьянс «Косынка». Пару раз Фабьян мстительно отправляет ко мне особо жадных клиентов. А я посылаю их гулять даже без предварительного проекта. Точнее не я, а голос, свободно разговаривающий теперь моими губами. 

Возможно, так глумится смерть над своими узниками? Или я уже умерла? Или подсознание взбунтовалось от правильности и серости моей жизни? Лучше не задавать вопросов. Ведь, если верить рыжеволосой незнакомке, то у меня остался всего лишь один день. 

Около пяти вечера Дора, виляя своими идеальными бедрами, подходит к моему столу. Я неохотно сворачиваю игру. Коллега заговорщицки мне подмигивает. 

— Гретта, ты пойдешь сегодня с нами в бар? 

— Зачем? — я напряженно прислушиваюсь ко второму голосу, но он предательски молчит. 

— Мы вообще-то каждую пятницу ходим отмечать окончание рабочей недели, — включается в разговор подоспевший Барри. — Выпьем пива, послушаем хорошую музыку и обсудим нерадивых коллег. 

Я улавливаю в его дыхании запах мятной жвачки и дешевых сигарет. 

— Хорошо, пойдем. 

Не знаю, была ли это моя инициатива или желание странного голоса. Скорее всего мы обе захотели развеяться. 

Доминик, которому я отправила смс, тут же перезванивает. 

— Гретта, ты уверена, что ты в порядке? — взволнованно кричит он в трубку. — Когда в последний раз ты ходила в бар? Что все это значит? 

— А что нельзя? — дерзко отвечает за меня придуманная девица. — Попробуй запрети. 

Доминик, потерявший от удивления голос, сдавленно мычит какую-то банальность про то, что мне пора бы сходить к врачу. 

«Я умираю». 

Эта фраза из сна могла бы очень заинтересовать любого любознательного психолога. 

— Лучше я схожу в бар. Пора мне хорошенько проветриться. 

Дора, наглым образом подслушивающая наш телефонный разговор, одобряюще кивает. 

Когда мы заходим в темную забегаловку, заполненную полупьяной и весьма веселой толпой, я вздрагиваю от непонятного дежавю. 

— Словно кто-то прошел по твоей могиле, — философски замечает голос. 

Я вдруг понимаю, что незнакомка знает об этом месте гораздо больше, чем я. Но делиться информацией она явно не желает. 

Фред проводит нас к столику у барной стойки и, даже не поинтересовавшись нашим мнением, тут же заказывает 4 стопки с яблочной водкой и 4 огромных кружки пива. 

Пытаясь избавиться от дрожи, я залпом выпиваю свой первый шот. Дора с уважением смотрит на меня, затем повторяет мой отчаянный жест. Барри налегает на пиво. 

После трех стопок, я внезапно расслабляюсь. Прошу у Доры сигарету, чем заслуживаю непонятное уважение всех собравшихся коллег. И даже то, что я нещадно кашляю после первой настоящей затяжки, не уменьшает их радости. 

— Мы и не думали, что ты такая крутая, Гретта, — слегка заплетающимся голосом говорит Фред. — Почему ты раньше с нами никогда не выходила? 

— Вы никогда и не звали, — обиженно отзываюсь я, запивая внезапную горечь хорошим глотком янтарного пива. 

— А сейчас будет самое интересное, — вдруг просыпается в моей голове притихший в последние полчаса голос. —Приготовься. 

Свет в зале внезапно приглушают, оставляя яркий луч лишь на небольшом подиуме. Музыка звучит громче, и я внезапно узнаю песню Ланы Дель Рэй. Почему внезапно? Потому что я НИКОГДА ее раньше не слышала, я в этом совершенно уверена. 

На сцену выскакивает тонкая, яркая брюнетка. Ее тело почти не закрыто одеждой, двадцатисантиметровые каблуки сияют магическим светом. Она с легкостью запрыгивает на шест и начинает медленно крутиться в такт грустной мелодии, сбрасывая по ходу дела кусочки немногочисленных одеяний. 

— Оооох, — испуганно выдыхаю я, отпивая еще пива. — Это стриптиз? 

По хитрому сиянию глаз Доры, я понимаю, что коллеги очень надеялись меня шокировать. Фред кивает: 

— Красивая, правда? 

Я долго и тщательно проглатываю вязкую слюну. Мои пуританские взгляды в нашей скромной компании никого особо не волнуют. 

— А говорят, что они не только танцуют. Если сдружиться с хозяином бара, то девчонку можно купить на ночь, — подливает масла в огонь Барри. 

— И это, к сожалению, чистая правда, — тихо отзывается голос в моей голове. 

Я испуганно вздрагиваю. 

Восхитительная брюнетка, те временем, завершает свой обнажающий танец и с легкой улыбкой уходит в неприметную дверь. 

Я молчу. Лишь курю очередную сигарету. Руки покрываются «гусиной» кожей. 

— Ты в порядке, Гретта? — несмело спрашивает Дора. 

Я киваю. Почему мне так плохо? Так страшно? Так холодно? 

— Здорово мы с тобой сегодня развлеклись, — грустно шепчет ставший за этот день родным голос. 

Я киваю. 

— А сейчас нас порадует необыкновенная Елена, — радостно кричит бармен. 

Она идет к подиуму медленно. Величественно. Я сразу узнаю длинные рыжие кудри и зеленые глаза. Я уверена, что знаю ее, знаю ее голос, ее повадки, ее желания. Я уверена, что она – это я. 

Стриптизерша скидывают длинный красный шелковый халат, обнажая свою золотистую от загара кожу и подтянутый живот. В страшном волнении я вскакиваю из-за стола, проливая остатки пива на свою любимую юбку. Дора с Фредом удивленно пялятся на меня. Барри же поглощен шоу Елены. Она умело карабкается на шест, откидывает назад свои прекрасные волосы и встречается со мной взглядом. 

Я вдруг чувствую, что падаю. Падаю в бездну. День закончился. Она ведь предупреждала. Я умираю. 

*** 

Я открываю глаза. В горле першит, а голова кружится так, словно я еду на карусели. В полутемной подсобке невероятно душно. Ларсон протягивает мне стакан воды. 

— Елена, ты в порядке? 

Я с жадность пью, чувствуя во рту неприятный привкус железа. 

— Ммм… Не совсем. Что случилось? 

Ларсон пытается сдержать насмешливую улыбку. 

— Ну, ты вообще выдала номер. Залезла на шест, раскрутилась и вдруг… У тебя руки заскользили. Ты съехала по трубе, приземлилась со всей дури на пятую точку. 

— Ай! — я вдруг понимаю, что вышеупомянутая точка, и правда, отдается болью. 

— Люди в зале аж перепугались. Одна тетка, так соскочила со своего места, вся облилась пивом. Ну, или она просто напилась… 

Яркое воспоминание о бежевой юбке заставляет меня вдруг поморщиться. Я широко открываю глаза. 

— Поздравляю, ты настоящая профессионалка. Даже съехав с двухметровой высоты и ударившись об жесткий пол своей, извини, несчастной попой, ты что-то еще оттанцевала. Будто так и было задумано. Сняла трусики и по-быстрому ретировалась… Ты вообще что-нибудь помнишь? 

Да. Что меня зовут Гретта и у меня никчемный муж, никчемная работа, два никчемным ребенка и вообще никчемная жизнь. Я испуганно провожу рукой по волосам, нащупываю незаметные заколки, держащие накладные рыжие пряди. Меня это почему-то успокаивает. 

— Я же говорил тебе, чтобы ты не пробовала наркотик перед выступлением? 

Я виновато киваю. Мой кошмарный сон. Словно вспоминание из другой жизни. Мы сидели у него в баре пару часов назад. Он спросил, как у меня дела, а я ответила, что умираю. Еще бы, в прошлую ночь пришлось обслуживать сразу трех клиентов, а кокаин закончился еще неделю назад. И тогда незаменимый бармен Ларсон дал мне новый наркотик и сказал, что он мне поможет. Только не нужно пробовать его перед выступлением, а то крышу снесет. Чертовски прав был наш бармен. Крыша, грустно хлопая черепицей, улетела в дальние края. 

— Как называется то, что ты мне дал сегодня? — тихо спрашиваю я, потирая горящую попу ладонью. 

— «Паради». Отличная вещь. Привезли из Доминиканы. Получше кокаина будет, — он подмигивает мне. 

Я киваю. Еще какая отличная. За час я прожила день жизни какой-то придуманной Гретты. Очень бодрит. Особенно, когда твое существование тебя по-настоящему утомляет. 

— Так ты покупаешь? — деловито интересуется Ларсон. 

Я думаю о Доминике, Кэрри и Александре. И о том, что Гретта, какой бы выдуманной она ни была, так и не поняла своего настоящего счастья в мелком сером быте будних дней. Я думаю о том, что за всю свою жизнь я никогда не пекла блинов и не водила машину. Я думаю и о Фабьяне и его вытянувшемся лице. И о том, что чертовски хочется курить. 

Ларсон улыбается. Он уже знает ответ. 

*** 

Когда я, ведомая очередным клиентом, выхожу из бара, то вижу ту самую женщину в бежевой юбке. Такое знакомое, родное лицо. 

Я схожу с ума? 

— Дора, — говорит она своей собеседнице, крутя в руках потухшую сигарету. — Ты даже не представляешь, что я сегодня пережила. 

Ее бежевая юбка залита пивом, и она все время бросает в мою сторону затравленный взгляд. 

— Что, Гретта? — лениво спрашивает ее коллега. 

— Я не помню, — испуганно отвечает толстуха. — Я ничего не помню. 

Зато я помню все. В мельчайших деталях. 

Жесткая рука клиента тащит меня вперед. Я сжимаю в кармане куртки пачку таблеток «Паради», любезно предоставленных мне барменом. И почему-то глупо улыбаюсь. 

Автор: Ekaterina Peronne (Ницца, 20/03/17)