ОНО

сигаретами в рукаве блузки, Бен Хэнском, который был такой огромный, что выглядел человеческой разновидностью Моби Дика, и Ричи Тозиер со
своими толстыми очками, умным ртом и лицом, черты которого и
выражение беспрерывно менялись. Можно одним словом обозначить их
тогдашнюю сущность? Можно. Всего одним словом. В данном случае
словом — тряпки.
Как это вернулось… как все это вернулось… и сейчас он стоял здесь в

комнате, дрожа, как беспомощная бездомная собачонка, застигнутая грозой,
дрожа, потому что парни, с которыми он бежал — это не все, что он
припомнил. Было еще другое, то, о чем он не думал годами, трепеща под
землей.
Кровавое.
Темнота. Какая-то темнота.
«Дом на Нейболт Стрит — и кричащий Билл:
Ты уубил моего брата,
поддддонок!»
Помнил ли он? Достаточно, чтобы больше не хотеть вспоминать.
Запах отбросов, запах дерьма и запах чего-то еще. Еще хуже. Это была

вонь зверя, ЕГО дерьмо, там внизу, в темноте под Дерри, где машины
громыхали и громыхали. Он вспомнил Джорджа…
Но это было уже слишком, и он побежал к ванной, наткнувшись по
дороге на стул и чуть не упав. Он сделал это… с трудом. На коленях
прополз по скользкому кафелю, словно какой-то дикий исполнитель брейка,
ухватился за края унитаза и его вывернуло наизнанку до кишок. Но даже
после этого он не остановился; вдруг увидел Джорджа Денбро, как будто в

последний раз видел его вчера, Джорджа, который был началом всего этого,
Джорджа, который был убит осенью 1957 года. Джорджи погиб сразу после
наводнения, одна руки у него была с мясом вырвана из сустава, и Рич
заблокировал все это в своей памяти. Но иногда такие вещи возвращаются,
да, да, иногда они возвращаются.
Спазм прошел, и Ричи стал приходить в себя. Вода шумела. Его
ранний ужин, отрыгнутый огромными кусками, исчез в канализации.
В сточных трубах.

В вонь и темень сточных труб.
Он закрыл крышку, положил на нее голову и начал плакать. С момента
смерти матери в 1975 году он кричал впервые. Потом бездумно нажал
подглазья, и контактные линзы, которые он носил, выскользнули и
замерцали на ладонях.
Через сорок минут, очистив желудок, он закинул чемоданы в багажник
своей MG и вывел ее из гаража. Темнело. Он посмотрел на дом с новыми
посадками, он посмотрел на пляж, на воду. И в него вселилась уверенность,

что он никогда этого больше не увидит, что он странствующий мертвец.
— Теперь едем домой, — прошептал про себя Ричи Тозиер. — Едем
домой, да поможет нам Бог, домой.
Он включил коробку передач и поехал, снова чувствуя, как легко было
преодолеть неожиданную трещину в том, что он считал прочной жизнью —
как легко добраться до темени, выплыть из голубизны в черноту.
Из голубизны в черноту, да, так. Где ожидает все, что угодно.
3
Бен Хэнском пьет

Если в ту ночь 28 мая 1985 года вам бы захотелось найти человека, которого журнал «Тайм» назвал «возможно, самым многообещающим
архитектором Америки», то пришлось бы ехать на запад от Омахи к
границе штатов, в этом случае вам надо было бы воспользоваться дорогой
на Сведхольм и по шоссе 81 достичь центра Сведхольма. Там, у кафетерия
Бакки («Цыплята-гриль — наша специализация!») вы бы свернули на

шоссе 92, а оказавшись за пределами города, держались бы шоссе 63,
которое тянется прямо, через пустынный городишко Гатлин и в конце
концов ведет в Хемингфорд Хоум. Центр Хемингфорд Хоум вынудил центр
Сведхольма походить на Нью-Йорк Сити; деловой центр состоял там из
восьми зданий — пять на одной стороне и три на другой. Там была
парикмахерская Клина Ката (в витрине торчала желтеющая, сделанная от

руки вывеска пятнадцатилетней давности со словами: «Если ты хиппи,
стригись в других местах»). Там было отделение банка домовладельцев
Небраски, автозаправочная станция 76 и Государственная фермерская
служба. Единственным бизнесом в городе была поставка скобяных
изделий, а выглядел он так, словно был на полпути к процветанию.
На краю большого незастроенного пространства, отступив несколько

от других зданий, и выделяясь, как пария, стояла главная придорожная
закусочная «Красное колесо». На автостоянке, изрытой заполненными
грязью рытвинами, вы могли бы увидеть «Кадиллак» выпуска 1968 года, с
открывающимся верхом и двумя антеннами сзади. Престижный номерной
знак говорил просто: «Кедди» Бена. Войдя в закусочную, вы нашли бы

того, кого искали — долговязого, загорелого человека в легкой рубашке, выцветших джинсах и в изношенных саперных ботинках. Легкие
морщинки виднелись у него только в уголках глаз. Он выглядел лет на
десять моложе своего возраста, а было ему тридцать восемь лет.
«Хеллоу, мистер Хэнском», — сказал Рикки Ли, положив бумажную
салфетку на стойку, когда Бен сел. Рикки Ли казался слегка удивленным, да

он и был удивлен. Никогда раньше не видел он Хэнскома в «Колесе» в
будни. Бен регулярно приезжал сюда вечером по пятницам за двумя
кружками пива, а по субботам — за четырьмя-пятью, он всегда
осведомлялся о здоровье трех мальчишек Рикки Ли, он оставлял
неизменные пять долларов чаевых под пивной кружкой, когда уходил. Но в
плане профессионального разговора и личной симпатии он был Далеко не
самым любимым посетителем Рикки Ли. Десять долларов в неделю (и еще

за последние пять лет пятьдесят долларов под кружкой в Рождество) это
было отлично, но хорошая мужская компания стоила больше. Достойная
компания всегда была редкостью, но в кабаке, подобном этому, где шла
самая примитивная болтовня, она случалась реже, чем зубы у курицы.
Хотя родом Хэнском был из Новой Англии и учился он в колледже в
Калифорнии, в нем было что-то от экстравагантного техасца. Рикки Ли

рассчитывал на субботне-воскресные остановки Бена Хэнскома, потому что
за эти годы убедился, что на него твердо можно рассчитывать. Мистер
Хэнском мог строить небоскреб в Нью-Йорке (где им уже было построено
три из наиболее нашумевших зданий города), новую картинную галерею в
Редондо Бич или торговый центр в Солт Лейк Сити, но каждую пятницу он
въезжал в ворота, ведущие на автостоянку, так, словно бы жил не далее чем

на другом конце города и, поскольку по телевизору не было ничего
хорошего, решил заскочить сюда. У него был свой самолетик и личная
взлетно-посадочная полоса на ферме в Джанкинсе.
Два года назад он был в Лондоне, сначала проектируя и затем
наблюдая за строительством нового центра связи Би-би-си — здания, о
котором до сих пор шли жаркие споры в английской прессе, выдвигались
все «за» и «против». («Гардиан»: «Возможно, это самое красивое здание, из

сооруженных в Лондоне за последние двадцать лет»; «Миррор»:
«Уродливейшая вещь, из всего, что я когда-либо видел»). Когда мистер
Хэнском взялся за ту работу, Рикки Ли подумал:
«Ну, когда-нибудь я снова
увижу его. А может, он просто забудет обо всех нас».
И действительно, в
пятницу, после своего отъезда в Лондон, Бен Хэнском не появился, хотя
Рикки Ли поймал себя на том, что между восемью и девятью тридцатью он
смотрит на открывающуюся дверь.

Да, когда-нибудь я увижу его. Может
быть.
«Когда-нибудь» обернулось следующим вечером. Дверь открылась в
четверть десятого, и он вошел легкой походкой, в джинсах, рубашке и
старых саперных ботинках — как будто бы приехал из соседнего городка.
И когда Рикки Ли крикнул почти радостно: «Хей, мистер Хэнском! Бог ты
мой! Что вы здесь делаете?», м-р Хэнском посмотрел на него слегка
удивленно, как будто в его появлении здесь не было ничего необычного. И

это был не эпизод; он показывался в «Красном колесе» каждую субботу в
течение двух лет его работы с Би-би-си. Он улетал из Лондона каждую
субботу на Конкорде, в 11.00 утра — как говорил зачарованному Рикки Ли
— и прибывал в аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке в 10.15 — за сорок пять
минут до того, как вылетал из Лондона, по крайней мере по часам («Боже, это как путешествие во времени, а?» — говаривал впечатленный Рикки

Ли). Невдалеке останавливался лимузин, чтобы довезти его в аэропорт
Тетерборо в Нью-Джерси — поездка, которая в субботу утром занимает
обычно не более часа. Он мог сидеть в кабине пилота в своем Лире без
проблем до 12.00 и коснуться земли в Джункинсе к двум-тридцати. Если
движешься на запад достаточно быстро, сказал он Рикки, день кажется
бесконечным. Затем у него был двухчасовой сон, час он проводил с

прорабом и полчаса с секретаршей. Затем ужинал и приезжал в «Красное
колесо» часика на полтора. Он всегда приходил один, сидел в баре и уходил
тоже один, хотя известно, что в этой части Небраски полно женщин,
которые были бы счастливы снимать ему носки. Потом он обычно спал на
ферме шесть часов, после чего весь процесс повторялся в обратном
порядке. У Рикки не было ни одного клиента, на которого бы не

производило впечатление это его повествование. «Может быть, он
педераст», — сказала однажды какая-то женщина. Рикки Ли посмотрел на
нее коротко, оценивая тщательно уложенные волосы, тщательно сшитую
одежду, которая несомненно имела ярлык модельера, бриллиантовые
сережки в ушах, выразительные глаза, и понял, что она с востока, возможно
из Нью-Йорка, а здесь находится в гостях у родственницы или, может быть,

старой школьной приятельницы и ждет не дождется, когда выберется
отсюда. «Нет, — ответил он. — Мистер Хэнском не «голубой». Она
вытащила пачку сигарет «Дорал» из сумочки и зажала одну в ярко красных
своих губах, а он поднес ей зажигалку. «Откуда вы знаете?» — спросила
она, слегка улыбаясь. «Знаю», — сказал он. И знал. Он мог бы сказать ей: я
думаю, он ужасно одинокий человек, самый одинокий из всех, кого я когда-

либо встречал в своей жизни. Но он никогда бы не сказал такой вещи этой
женщине из Нью-Йорка, которая смотрела на него так, будто он являл
собой некий неведомый, весьма странный и забавный человеческий тип.
Сегодня мистер Хэнском выглядел бледным и несколько рассеянным.
— Привет, Рикки Ли, — сказал он, садясь, и принялся изучать свои
руки.
Рикки Ли знал, что он намеревается провести следующие шесть-

восемь месяцев в Колорадо-Спрингс, наблюдая за началом строительства
там культурного центра — разветвленного комплекса из шести зданий,
врезающихся в горы.
Когда центр будет готов,
сказал Бен Рикки Ли
некоторые люди станут говорить, что это выглядит так, будто
гигантский ребенок разбросал кубики по лестничным пролетам. И в какой-
то мере они будут правы. Но я думаю, центр будет работать.
Рикки Ли подумал, что, возможно Хэнском только изображает некий

испуг. Ведь когда ты столь заметная фигура, у кого-то вряд ли возникает
желание на тебя охотиться. И это естественно.
А
может, его укусило
насекомое? Их чертовски много вокруг.
Рикки Ли взял кружки со стойки и потянулся к пробке c «Олимпией».
— Не надо, Рикки Ли.
Рикки Ли с удивлением обернулся, но когда Бен Хэнском отвел руки от
лица, он внезапно испугался. Потому что на его лице бы; не театральный

испуг, и не муха его укусила или что-то в этом роде Он выглядел так, будто
ему только что нанесли страшный удар, он все еще пытается понять, что же
такое его ударило.
Кто-то умер. Он не женат, но у каждого есть семья, и кто-то в его
семье только что был повержен в прах, свалился замертво. Вот что
произошло, и это так же, верно, как то, что говно и, сортира спускается
вниз.
Кто-то из посетителей опустил в автопроигрыватель четверть доллара,

и Барбара Мандрелл стала петь о пьяном мужчине и одинокой женщине.
— У вас все в порядке, мистер Хэнском?
Бен Хэнском посмотрел на Рикки Ли из глубины своих глаз, которые
вдруг постарели на десять — нет, на двадцать — лет по сравнению с
лицом, и Рикки Ли был крайне удивлен, увидев, что волосы мистера
Хэнскома седеют. Он никогда раньше не замечал седины в его волосах.
Хэнском улыбнулся. Улыбка была страшная, мрачная. Улыбка трупа.

— Не думаю, что в порядке, Рикки Ли. Нет. Сегодня нет. Вообще нет.
Рикки Ли поставил кружку и подошел к тому месту, где сидел
Хэнском. В баре было человек двадцать — не больше, чем в ночном баре,
работающем по понедельникам задолго до открытия футбольного сезона.
Анни сидела у двери в кухню, играя в крибидж с поваром.
— Плохие новости, мистер Хэнском?
— Да плохие. Плохие новости из дома. — Он посмотрел на Рикки Ли.
Он посмотрел через Рикки Ли.

— Я очень огорчен, что слышу это, мистер Хэнском.
— Спасибо, Рикки Ли.
Он замолчал; Рикки Ли собирался было спросить, чем он может быть
полезен, когда Хэнском сказал:
— Какое виски у тебя в баре?
— Для кого-нибудь другого в этом кабаке — «Четыре розы», — сказал
Рикки Ли, — но для вас, я думаю, «Дикий турок».
Хэнском улыбнулся одними губами.
— Я очень тебе признателен, Рикки Ли. Возьми-ка кружку и наполни
ее «Диким турком».
— Кружку? — спросил ошарашенный Рикки Ли. — Господи, да мне

придется выносить вас отсюда — «Или вызывать «скорую», — подумал он.
— Не сегодня, — сказал Хэнском, — не думаю.
Рикки Ли внимательно посмотрел в глаза мистера Хэнскома: не шутит
ли он? И ему потребовалось менее секунды, чтобы понять: нет, не шутит.
Поэтому он вытащил кружку из бара и бутылку «Дикого турка» с одной из
нижних полок. Горлышко бутылки стукалось о края кружки, когда он
наливал. Он зачарованно наблюдал, как булькает виски. Да, мистер

Хэнском не иначе как техасец, решил Рикки Ли, ведь такую порцию виски
он никогда еще не наливал и вряд ли кому-нибудь еще нальет в своей
жизни.
Вызывай «скорую», малый. Виски раздавит этого малыша, мне
придется вызывать Паркера и Уотерса из Сведхольма за катафалком.
Тем не менее он поставил бутылку перед Хэнскомом; отец говорил
однажды Рикки Ли, что, если человек в здравом уме, следует принести ему

то, за что он платит, неважно, моча это или яд. Рикки Ли не знал, хорош ли
совет, зато точно знал: если вы содержите бар ради куска хлеба, это совет
отличный, и он спасает вас от искушения копошиться в собственной
совести.
Хэнском минутку задумчиво смотрел на адский напиток, а затем
спросил:
— Сколько я вам должен за такую порцию, Рикки Ли?
Рикки Ли медленно покачал головой, не отрывая взгляда от кружки с
виски, чтобы не видеть запавших, пронизывающих глаз Хэнскома.

— Нет, — сказал он, — я угощаю.
Хэнском снова улыбнулся, на этот раз более естественно. — Что ж,
спасибо, Рикки Ли. Сейчас я что-то покажу вам, о чем узнал в Перу в 1978
году. Я работал там с парнем по имени Фрэнк Биллингс — я бы сказал, в
паре с ним. По-моему, черт возьми, Фрэнк Биллингс был лучшим
архитектором в мире. Он схватил лихорадку, врачи всадили ему биллион
разных антибиотиков, и ни один не помог. Он сгорел за две недели и умер.

То, что я покажу вам, я узнал от индейцев, которые работали с нами над
проектом. У них хорошо варят черепушки, обычно вы глотаете, вроде бы
испытывая при этом приятное ощущение, но у вас во рту словно бы кто-то
зажигает факел и направляет его в глотку. А индейцы пьют спиртное, как
кока-колу, я редко видел там пьяных, и ни разу никого — с похмелья. У
меня же никогда не было целого бурдюка со спиртным, чтобы попробовать

их метод. Думаю, сегодня получится. Принесите мне несколько ломтиков
лимона.
Рикки Ли принес четыре ломтика и аккуратно положил их на свежую
салфетку, рядом с кружкой, в которой был виски. Хэнском взял одну
дольку, запрокинул голову назад, будто собирался закапать себе глазные
капли, а затем начал выжимать свежий лимонный сок в правую ноздрю.
«Боже правый!» — Рикки Ли в ужасе.
У Хэнскома задвигался кадык. Покраснело лицо… затем Рикки Ли

увидел, как слезы катятся к ушам по гладким плоскостям его лица. Теперь
на автопроигрывателе были Спиннеры, они пели песню о любопытном. «О,
господи, я прямо не знаю, сколько я могу вынести», — пели Спиннеры.
Хэнском, не глядя, нащупал еще один ломтик лимона и выжал сок в
другую ноздрю.
«Вы, черт возьми, убьете себя», — прошептал Рикки Ли. Хэнском
кинул отжатый лимон на стойку бара. Глаза у него страшно покраснели и

сперло дыхание. Яркий лимонный сок выливался из обеих ноздрей и стекал
к уголкам рта. Он нащупал кружку, поднял ее и выпил треть. Рикки Ли
сдержанно наблюдал, как кадык его ходит вверх-вниз.
Хэнском отставил кружку, поежился, затем кивнул. Он посмотрел на
Рикки Ли и слегка улыбнулся. Глаза его уже не были красными.
— Вы настолько озабочены своим носом, что не чувствуете, что
проходит в вашу гортань.
— Вы сумасшедший, мистер Хэнском, — сказал Рикки Ли.

— Даю голову на отсечение, — сказал мистер Хэнском. — Помните
это, Рикки Ли? Мы обычно говорили, когда были маленькими: «Даю голову
на отсечение». Я когда-нибудь говорил вам, что был толстым?
— Нет, сэр, никогда, — прошептал Рикки Ли. Теперь он был убежден,
что из-за мощного своего интеллекта мистер Хэнском сошел с ума… или
временно потерял себя.
— Я был нюней. Никогда не играл в бейсбол или баскетбол и салили

меня первым. Да, я был толстый. В моем городке были такие мальчишки, которые постоянно потешались надо мной. Регинальд Хаггинс, например,
все называли его Белч или Виктор Крисс и другие. Но мозговым центром
был Генри Бауэрc. И если существовал когда-нибудь дьявольский парень, топчущий тело земли, Рикки Ли, то это был Генри Бауэрc. Потешались они
не только надо мной, но я к тому же не умел бегать так быстро, как другие.

Хэнском расстегнул рубашку и открыл грудь. Наклонившись, Рикки
Ли увидел необычный, крученый шрам на животе мистера Хэнскома,
прямо над пупком. Старый, зарубцевавшийся, белый, в виде буквы. Кто-то
вырезал букву «Н» на животе этого человека, может быть, задолго до того, как он стал мужчиной.
— Это сделал Генри Бауэрc. Около тысячи лет назад…
— Мистер Хэнском…
Хэнском взял еще две Дольки лимона, по одной в каждую руку,

запрокинул голову, как бы намереваясь закапать в нос. Но его передернуло,
он отложил ломтики в сторону и сделал два больших глотка из кружки.
Вздрогнул, сделал еще один большой глоток и с закрытыми глазами провел
рукой по краю стойки. В какой-то момент он походил на человека,
находящегося на паруснике и во время сильной качки державшегося за
борт, чтобы сохранить равновесие. Потом он открыл глаза и улыбнулся
Рикки Ли.

— Я бы всю ночь мог ездить на этом быке, — сказал он.
— Мистер Хэнском, я бы хотел, чтобы вы этого больше не делали, —
сказал нервозно Рикки Ли.
Анни подошла к официантской стойке с подносом и потребовала пару
«Миллеров». Рикки Ли дал их ей. Ноги у него были как ватные.
— С мистером Хэнскомом все в порядке, Рикки Ли? — спросила
Анни. Она смотрела на Рикки Ли сзади, и он обернулся на ее взгляд.
Мистер Хэнском склонился над баром, осторожно выковыривая

ломтики из банки, в которой Рикки Ли хранил заправку к напиткам.
— Не знаю, — сказал он. — По-моему, нет.
— Тогда перестань катать шарики из говна и сделай что-нибудь. —
Анни, как и большинство других женщин, была неравнодушна к Бену
Хэнскому.
— Ладно. Папа всегда говорил, что если человек в здравом уме…
— У твоего папаши не было мозгов. Хватит о твоем папаше. Ты
должен прекратить это, Рикки Ли. Он убьет себя.

Рикки Ли снова подошел к Бену Хэнскому. — Мистер Хэнском, я
действительно думаю, что вам…
Хэнском запрокинул голову. Выдавил лимон, и на этот раз спокойно
втянул в себя лимонный сок, как будто это кокаин. Отпил виски, как будто
это вода. И торжествующе посмотрел на Рикки Ли.
— Бим-бом, я видел всю шайку, танцующую на коврике у меня в
гостиной, — сказал он и улыбнулся. В кружке оставалось совсем немного
виски.
— Достаточно, — сказал Рикки Ли и потянулся к кружке.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь