Nothing Really Ends
Евгений КазарцевСейчас вы узнаете одну небольшую историю - так, отвлечься на несколько минут. Настройтесь. Включите нужную музыку. И мы начинаем.
N, тысяча-девятьсот-какой-то-год.
Особенно Марина любила ходить в это кафе. Сюда было рукой подать - спустись вниз по улице К., потом поверни, через метров десять, не доходя до площади, еще раз поверни - и ты стоишь у узенькой дверцы, ведущей в комнату с запахами свежего хлеба и кофе. По стенам висели репродукции французских импрессионистов и стилизованные светильники. Юркие официантки, похожие всем кроме цвета волос девчонки, мелькали туда-сюда среди маленьких столиков и разносили заказы. И, конечно, запах - о нем мы уже говорили. Наверное, именно такой запах мог стоять в кафе Парижа столько-то лет назад, когда в них сидел Моэм или, скажем, Хемингуэй.
Запахи следовали в этом кафе за посетителем с самого порога, они укутывали его и будто бы несли к нужному столику. Марину - всегда к самому дальнему, у маленького окна с тусклыми стеклами. Других, менее расторопных гостей, ароматы хлеба и кофе заводили не так далеко - ближе к самым дверям или около стойки с кассой.
Впервые сюда Марина пришла много лет назад. Так давно, что те, кто сейчас заканчивают университеты, еще не были даже в планах у своих родителей.
Ей тогда было -надцать. Кожа была еще загорелой и упругой, пальцы - тонкими и аккуратными, а шея… Вы понимаете, какая может быть шея у девушки в -надцать лет. Особенно у красавицы. А Марина, поверьте, была той еще красоткой - за ней ухлестывал и сын городского головы, не говоря уже о десятках (если не сотнях) других несчастных, которым она отказывала.
Марина впервые зашла сюда случайно - пряталась от дождя и подступающих к глазам слез. Час назад она расставалась с Виктором, а потом даже не смогла выкурить сигарету трясущимися руками, как начался дождь. Поэтому она и пришла сюда, сразу пропахла свежим кофе и хрустящим хлебом и забилась тихо в уголке зала.
- А кто такой Виктор и чем он ее не устроил?
На самом деле, причина их расставания не совсем ясна. Быть может, ее знала только Марина. Может, она не понимала и сама. Подругам она в коротких телефонных звонках говорила, что просто устала и хочет попробовать другую жизнь, полную свободу и ощутить вкус к жизни. Насколько эти слова были правдой - не нам судить.
Так или иначе, они расстались, и Марина нашла это кафе. Потом, на протяжении многих лет, она читала здесь его письма. Иногда даже отвечала - но очень редко. Для этого в Марине должно было слишком многое сойтись: нужно было, чтобы ушел страх, чтобы появилось любопытство, чтобы хотелось что-то рассказать и чтобы руки так не дрожали над бумагой от стыда.
Виктор начал ей писать спустя несколько месяцев после расставания - оказалось, что его забрали в армию, и первые листки со своим размашистым почерком он присылал ей оттуда. Он рассказывал о долгих странствиях, которых не совершал, но очень хотел бы. О своих снах. О том, что ел на ужин. О том, как хотел бы что-нибудь исправить. Словом, о сокровенном.
Марина читала эти письма непременно здесь - тут же и оставляла. Ей не хотелось приносить их домой, хранить у кровати или выкидывать в мусорное ведро. Она хотела оставлять это здесь - будто бы возвращать туда, откуда они пришли. В неизвестность.
С годами Виктор писал ей все реже. Бумага становилась все хуже, чернила - все более блеклыми. Но он продолжал что-то сообщать ей о своих чаяниях, о желаниях. И ни слова о страданиях или грусти, ничего о его реальной жизни. Марина даже так и не поняла, нашел ли он себе жену, завел ли друзей, появились ли у него дети и в каком городе он осел после армии.
Ее пальцы старели, а его письма все приходили. Марина успела похоронить, чего уж скрывать, нелюбимого мужа, и кожа ее успела одрябнуть, но все равно раз в несколько месяцев она спешно вскрывала конверт, заказывала булочку с кунжутом и капучино. Потом складывала листик, ставила под блюдце от чашки кофе и пыталась забыть о прочитанном, как и отмести желание ответить. Она думала: зачем отвечать, когда не хочется это делать, когда это не зудит у тебя где-то в районе пупка? За все годы Марина написала ему только три письма - и о каждом из них безумно жалела. Боялась, что он поймет ее не так. Или еще почему-то - мы с ней об этом не разговаривали.
Он ей не писал уже почти полгода - наверное, устал. Об этом думала Марина и выходила из своего любимого кафе. Глубоко вздохнув - чтобы задержать при себе родные уже ароматы. Она аккуратно переступала ногами по мостовой и старалась не отдать ветру зонтик - шел дождь. Повернула, кое-как увернулась от летящей на велосипедах детворы, снова повернула.
У небольшого магазинчика столпились с десяток человек. Десять черных зонтиков, образующих единый черный купол.
Марина остановилась в метро от толпы и попыталась разглядеть, что же там. Пришлось подойти поближе. Со своим ярко-красным зонтом она выглядела здесь чужой, люди неодобрительно косились на нее и что-то шептали друг другу. А она пыталась привстать на цыпочки и рассмотреть, что же так всех привлекло - неужто по телевизору выступает президент? Или объявлена какая-нибудь акция? Ну хоть что-нибудь интересное, просила Марина, в старости так мало интересного.
На ступеньках магазина полулежал человек. Старик был запахнут в серый плащ, а его руки безвольно лежали вдоль тела. Сомнений не было: умер. Еще один проигравший в войне со временем. Рот был широко распахнут – будто он отчаянно пытался в последний раз вдохнуть как можно больше воздуха.
Она уже хотела уходить, но что-то потянуло ее вновь посмотреть на старика. В этот момент приехали врачи, отвели всех в сторону и, склонившись над мужчиной, констатировали смерть – кажется, от сердца.
- Кто-нибудь знает его?
Черные зонты засуетились. Оказалось, что среди них никто не знал усопшего. Марина всмотрелась в его безмятежное лицо, в его руки, которые держал один из врачей.
- Я знаю, - внезапно для самой себя сказала она и расплакалась впервые за много лет.