Музей моих тайн

Сноска (iii). Открыто как обычно

Для Банти Вторая мировая война ознаменовалась поисками не столько мужа, сколько собственного «я».

Когда началась война, Банти работала в магазине под названием «Моделия — дамская модная одежда высшего качества». Банти пришла туда двумя годами раньше, сразу после окончания школы. Ей очень нравилось, как спокойно текут дни за днями в лавке, хоть она и грезила изо всех сил о восхитительных вещах, которые таит для нее в запасе будущее, — например, обаятельном и потрясающе красивом мужчине, который вдруг появится ниоткуда и унесет ее к коктейлям, круизам и меховым манто.

«Моделия» принадлежала мистеру Саймону, но заправляла магазином миссис Картер. Мистер Саймон именовал миссис Картер своей «менеджерессой» («Теперь это так называется?» — съязвил отец Банти). Банти не очень поняла, что имел в виду отец, но, несомненно, в ее работодателях было что-то подозрительное. Например, то, что мистер Саймон был иностранец, более того — венгр, хотя, когда началась война, он стал все время упоминать о своем британском гражданстве. Он был коротенький, с блестящей лысой головой, всегда безукоризненно одетый, с большой золотой цепочкой от карманных часов, пересекающей жилет.

— Он ведь жиденок, верно? — спросил Клиффорд, брат Банти, когда она только устроилась на эту работу, а Фрэнк кивнул и потер большим пальцем об указательный.
Банти не переносила Клиффорда с его мнениями. Она и Бетти соглашались у него за спиной, что он много о себе воображает. «Жиденок» было странное слово, совсем не подходящее мистеру Саймону: он никогда не был скуп, в нем не было ничего уменьшительного и вообще Банти он напоминал хорошо одетого тюленя.

Он боготворил миссис Картер, или Долли, как он называл ее, когда в магазине не было покупателей, и так часто целовал ей руки и заглядывал в глаза, что Банти иногда становилось неловко. Ее собственные мать и отец на ее памяти никогда такого не делали — самое большее, бегло клевали друг друга в щеку. Клиффорд утверждал, что у мистера Саймона жена «в приюте для лунатиков» и потому он не может жениться на миссис Картер, хотя, если верить Клиффорду, в ее квартире над магазином происходило всякое «бонжур, мадам» почаще, чем у Тетли. Новобрачные Морис и Ина Тетли, обитающие в соседнем доме по Лоутер-стрит, громогласно скрипели пружинами кровати по ночам за стеной спальни, которую занимали Банти и Бетти. Банти и Бетти часто шепотом обсуждали допоздна, что именно Морис делает с Иной, извлекая из кровати такие звуки.

Банти нравились и мистер Саймон, и миссис Картер, особенно миссис Картер: это была крупная женщина примерно одних лет с матерью Банти, но без тусклого налета, которым с годами покрылась Нелл. У миссис Картер были светлые — очень светлые — волосы, которые она закручивала в валики, а косметику «не иначе как лопатой накладывала», по выражению Фрэнка. Кроме того, у нее был огромный бюст, — казалось, уколи его булавкой и он лопнет. Но к Банти она относилась совсем по-матерински — кудахтала над ней, как квочка, спрашивала «Ну как сегодня поживает наша малютка Банти?» и намеками давала полезные советы. Благодаря ей Банти перестала ходить в носочках, тапочках на плоской подошве и со стрижкой каре, которую носила с пяти до пятнадцати лет, и превратилась в модную барышню в чулках, на каблуках и даже с накрашенными губами. «Наша юная дама», — одобрительно сказал мистер Саймон, когда миссис Картер велела Банти покрутиться перед ним в своем первом взрослом платье.

Нелл не особенно умела хвалить, и ей не нравилось, когда люди много из себя строят. Она придерживалась философского убеждения, что в целом все со временем становится хуже, а не лучше. Этот пессимистический взгляд на жизнь приносил ей большое утешение: в конце концов, несчастье обязательно рано или поздно случится, а вот счастье — вещь гораздо более ненадежная. Нелл отдавала предпочтение крайним по возрасту детям — самому старшему и самому младшему, Клиффорду и Теду. Особенно Теду, что сильно удивляло Банти и Бетти: обе были согласны, что такого гнусного хорька еще поискать. Бэбс отвоевала себе кое-какой авторитет в семье как старшая дочь, и еще своей практичностью и деловитостью, а Бетти была любимицей отца, его малышкой. Только бедная Банти торчала посередине, решительно ничем не отмеченная.

— Где же наша малютка Банти?
— Я здесь, мистер Саймон, в подсобке, чай завариваю. Вам налить чашечку?
— Да, дорогая, спасибо!
В эти дни Банти примеряла личность на основе Дины Дурбин, милую и заботливую, но энергичную и храбрую. С миссис Картер и мистером Саймоном это работало прекрасно, а вот дома никто не обращал внимания.
— Банти, у меня довольно сахару! — Когда миссис Картер повышала голос, в ее великосветском выговоре прорезался йоркширский диалект.
— Ясно! — крикнула в ответ Банти.

Магазин не работал. Было воскресенье, и Банти предложила прийти помочь с инвентаризацией. Они сидели вокруг радиоприемника с чашками на коленях, слушая передачу под названием «Как извлечь максимум пользы из консервированных продуктов» и ожидая «важнейшего заявления премьер-министра». Когда мистер Чемберлен сказал: «Я должен сообщить вам, что мы не получили никакого ответа и, следовательно, наша страна сейчас находится в состоянии войны с Германией», у Банти меж лопатками побежали мурашки. Миссис Картер громко всхлипнула — она потеряла мужа в «великой войне», а ее сын Дик был как раз подходящего возраста, чтобы его убили на этой.

— Ну что ж, — сказал мистер Саймон, поднимая чашку и чуть слышно кашлянув, — я хочу произнести маленький тост.
— Тост? — с сомнением повторила миссис Картер.
— Да, за боевой бульдожий дух. Никогда британцы не будут рабами, и да сгинет Адольф Гитлер!
— Ура, ура! — хором отозвались миссис Картер и Банти, подняв чайные чашки.
Банти восклицала с бо́льшим энтузиазмом и храбро добавила:
— Правь, Британия!

Банти возлагала на войну большие надежды; война отняла то, что казалось раньше незыблемым, и открыла новые возможности, и это почему-то вдохновляло. Бетти сказала, это все равно что подбрасывать монетки в воздух и гадать, куда они упадут, — и теперь стало гораздо вероятней, что с Банти случится что-нибудь захватывающее. Не важно даже что — потрясающе красивый незнакомец или бомба, главное — что-то новое.

Клиффорда призвали, и Фрэнк ходил по дому, отдавая сыну честь и называя его «рядовой Кук». Кажется, он совсем забыл, насколько неприятной может быть война. Клиффорд надувался от спеси. Одновременно с ним повестку получил Сидней, жених Бэбс, и тут же сыграли свадьбу — до войны это показалось бы неприличной спешкой.

Когда новобрачные вышли из церкви, миссис Картер и мистер Саймон стояли в толпе зрителей на паперти, и миссис Картер вручила Бэбс маленький букетик белого вереска. Бэбс взяла букетик с легким отвращением на лице, и Банти услышала, как Клиффорд спрашивает: «Что тут делает эта разодетая шлюха?» Банти бросило в жар и холод, и она посмотрела на мистера Саймона — слышал он или нет; но он продолжал благодушно улыбаться всем подряд, а когда заметил Банти, помахал ей.

Справляли свадьбу в том же зале при церкви, где когда-то миссис Сиврайт устраивала поминки по Перси. Свадебные торжества заключались в основном в том, что все мужчины очень сильно перепились приторным молочным стаутом, явно раздобытым на черном рынке, хотя никто не знал, через кого именно. «Только никому ни слова», — сказал обычно тихий и трезвый Сидней и залпом осушил пинту стаута под одобрительные вопли гостей. Бэбс была в ярости.

— Тебе придется нас извинить, — засмеялся Фрэнк, тяжело повисая на плече Сиднея, который, впрочем, был так пьян, что лишь чудом сохранял вертикальное положение.
— Это еще почему? — отрезала Бэбс сурово, как мегера почтенных лет. Восемнадцатилетняя Бэбс в некоторых отношениях была очень взрослой.
— Потому что мы все умрем, — мрачно сказал Фрэнк.
— Только не ты, старый дурак, — прошипела Бэбс.

Банти знала, что, вздумай она так разговаривать с отцом, заработала бы оплеуху. Пришел Блонди Хейвис, сосед, и попытался пригласить Бэбс на танец, но она сказала:
— Пригласи Банти, я занята, — и направилась к Клиффорду, тщетно надеясь мобилизовать его на поддержание трезвости собравшихся.
— Ну так что, Банти? — спросил Блонди Хейвис.

Банти он был симпатичен; когда она была маленькая, он любил катать ее в колясочке, и всегда так открыто, бодро держался, что нравился большинству людей. Он был далеко не красавец — с выпученными, как от больной щитовидки, голубыми глазами и смешной копной волос песочного цвета (отсюда и его прозвище; настоящее его имя было Эрик). Он закрутил Банти в энергичном тустепе — для музыки у них был старинный заводной граммофон и набор пластинок из пестрой коллекции Сиднея. Банти всегда казалось, что Блонди похож на дружелюбного пса — надежный, верный и всегда рад угодить. Поэтому ей стало слегка не по себе оттого, что он, обдавая ее пивным дыханием, пытался мусолить отдельные части ее тела, и все это на скорости миль шестьдесят в час на импровизированной танцплощадке.

К тому времени, как пластинка кончилась, Банти вся взмокла и твердо решила увести Блонди с танцплощадки, пока музыка не заиграла снова. Банти стала подталкивать его наружу, но он неправильно истолковал ее действия и плотно обхватил ее за талию одной рукой, а пальцами другой стал бегать по ребрам, как по клавишам пианино. К тому времени, как ей удалось вытолкать его в коридор, он с головой ушел в эту игру на ребрах и беспрестанно повторял:
— Угадай мелодию! А? Угадала?

— Нет, Блонди, не угадала, — твердо отвечала Банти, пытаясь вывернуться из-под барабанящих пальцев. Блонди оказался на удивление сильным. Банти вспомнила, что в школе он был чемпионом по плаванию.
— Ну давай, давай, угадывай, — не отставал он.
— «Разодевшись в пух и прах»? «Голубой Дунай»? «Дорога из желтого кирпича»? — стала наобум перебирать Банти.
— Да, да, да!!! — завопил Блонди.

Он пришел в отпуск из торгового флота и (о чем не знала Банти) поклялся сам себе, что перепихнется с кем-нибудь до завтрашнего возвращения на корабль. Так что у него оставалось очень мало времени.
— Мы на свадьбе моей сестры! — возмущенно сказала Банти, когда Блонди стал засовывать язык ей в ухо. — Мы в помещении при церкви! — попыталась протестовать она, когда он принялся шарить коленом у нее между ног.

Наконец она больно укусила его за руку, так что он изумленно отпрянул и, тряся рукой, словно затем, чтобы охладить ее, восхищенно посмотрел на Банти и воскликнул:
— Вот это тигрица!
Банти сбежала обратно в духоту и хаос свадебной залы, но слова Блонди не шли у нее из головы. Ей очень понравилось быть «тигрицей», и она даже попробовала рычать про себя. Коробка передач ее личности переключилась на несколько делений вверх, с Дины Дурбин на Скарлетт O’Хару.

Через некоторое время остатки празднующих удалились в дом на Лоутер-стрит. Банти успела украдкой осушить три полпинты стаута, желая догнать общее веселье, и с удивлением обнаружила, что стоит на кухне — словно перенеслась туда по волшебству — и режет хлеб. Вдруг две мускулистые руки ухватили ее сзади за талию. Банти (в соответствии со своей новой личностью) планировала надувать губы и порывисто уворачиваться, если Блонди еще что-нибудь себе позволит, но, когда он сказал: «Здравствуй, Банти, ты мой красивый бантик» — и ткнул ее пальцем в спину, чтобы шутка лучше дошла, Банти захихикала. «Банти, да ты же у нас под банкой!» — сказал Блонди, отчего она принялась хохотать еще сильней и скоро поддалась на его уговоры выйти наружу, где он прижал ее к задней стене дома. Банти казалось, что она в объятьях осьминога, его руки были повсюду, и она лишь слабо повторяла: «Это нехорошо, так не годится», пока Блонди, уже начиная отчаиваться, не сказал: «Банти, я тебя люблю! Я тебя всегда любил! Мы поженимся в мой следующий отпуск», и Банти тут же поверила, что это настоящая любовь (такое случается каждый день), и уступила его гнусным домогательствам, утешая себя тем, что это, может быть, последняя радость, которую ему суждено получить перед безвременной гибелью. Она старалась не задумываться о самом процессе и, чтобы отвлечься, разглядывала полудохлый клематис на другой стороне двора.

— Какая женщина! — выдохнул Блонди, достигнув скорого и на вид весьма неэстетичного завершения.
Банти решила, что это — омерзительное занятие, с начала и до конца, особенно если учесть, что Блонди, увлекшись, молотил ее головой о водосточную трубу. Но теперь Банти хотя бы знала, что именно делал Морис Тетли с пружинами кровати («Не может быть!» — сказала Бетти, сделав круглые глаза, когда Банти ей открылась).
* * *

Из всех военных лет 1942 год был самым насыщенным для Банти. Она ушла из «Моделии» — миссис Картер и мистер Саймон сердечно распрощались с ней, все время повторяя, что без малютки Банти они будут как без рук. Миссис Картер подарила ей пару чулок и лавандовый одеколон, а мистер Саймон вручил пять фунтов и заключил в объятия, отчего она покраснела. Они сами явно сдали: торговля пришла в упадок, оттого что теперь все было по карточкам, и к тому же сын миссис Картер пропал без вести на фронте.

Банти начала работать на оборону, как до нее Бэбс, которая теперь фаршировала взрывчаткой снарядные гильзы в цеху «Роунтри», где до войны производили совершенно не смертельный фруктовый мармелад. Банти устроилась на фабрику прецизионных инструментов; раньше тут делали микроскопы, а сейчас переключились на разные вещи вроде оптических прицелов. Банти работала контролером — проверяла качество уже собранных прицелов — и поначалу изображала, что стреляет в немцев: «Бах-бабах!» Но скоро новизна приелась, и к концу рабочего дня у Банти закатывались глаза от скуки.

К началу 1942 года Банти уже была по горло сыта войной. Ей до тошноты надоели Доктор Моркоу, Картошка Пит и Миссис Шей-Перешивай.
[14]
Она что угодно отдала бы за большую коробку шоколадных конфет и новое зимнее пальто. А встреть она на улице Жука-Расточителя,
[15]
лично провела бы его за руку по всем магазинам Йорка. Она как-то не прониклась всеобщим патриотическим порывом.

Романтики ей пока тоже не светило. Блонди Хейвис приходил на побывку в феврале. Банти сохранила ему верность, но лишь оттого, что никто другой за это время не подвернулся. Она видела, как он явился домой и толкнул калитку заднего двора Хейвисов — сумка закинута за плечо, сам развязно посвистывает, — и стремительно присела, укрывшись за подоконником спальни. Блонди выглядел еще безобразней, чем в их прошлую встречу, и у Банти поползли мурашки омерзения при мысли о том, что она позволила ему тогда на свадьбе Бэбс.

Блонди, который в это время бороздил серые воды Атлантики в караванах, был очень задет холодным обращением Банти. Он, как когда-то Фрэнк, был уверен, что у него мало шансов выжить. Но в отличие от Фрэнка оказался прав: через три недели после возвращения на боевой пост его корабль пошел ко дну со всем экипажем и грузом (колбасный фарш в банках). Миссис Хейвис, конечно, горевала, да и Банти было не по себе. Бетти, услышав о случившемся, разразилась слезами, потому что Блонди был «такой хороший парень», а Нелл сказала:

— Все они хорошие.
Дом на Лоутер-стрит оказался зажат меж двумя фонтанами слез, так как всего через неделю после вести о Блонди соседка с другой стороны, Ина Тетли, потеряла мужа, Мориса. К этому времени у нее уже был ребенок, шестимесячный Спенсер. После смерти Мориса она стала очень странная. Фрэнк сказал, что она лишилась ума, и старался ее избегать, но Нелл считала своим долгом заходить к Ине каждый день, как уже заходила к Минни Хейвис.

Ина не выпускала ребенка из рук ни на секунду; она дошла до того, что не соглашалась положить его ни в коляску, ни в кроватку, а только таскала целый день на руках и на ночь клала с собой в постель. Ина много времени проводила на заднем дворе, вглядываясь в небо в ожидании, что там появится отец Спенсера (Морис был штурманом на «веллингтоне»). Это и днем действовало на нервы, а ночью пугало по-настоящему: Ина стоит на дворе в темноте, ребенок плачет и кашляет на холодном весеннем воздухе — и кому-нибудь приходилось идти к Ине и уговаривать ее вернуться в дом. Даже скорбящая миссис Хейвис не выдержала и заметила, что надо хоть немного контролировать свое горе.

Нелл, уже не в силах все это выносить, передала вахту Банти (Бэбс переехала к родителям мужа на Бертон-Стоун-лейн), и той пришлось каждое утро до работы заходить к Ине, заваривать для нее чай и разводить порошковое молоко для бутылочки Спенсера. Спенсер был чрезвычайно непривлекательным младенцем — крикливый и весь в опрелостях. Вокруг губ у него были красные язвочки, а в носу — постоянная пробка из густых желтых соплей. Еще от него плохо пахло, а его пеленки были омерзительно грязны. Нелл велела Банти перепеленывать Спенсера, если он окажется мокрым, но он всегда был мокрый, а у Банти тошнота подступала к горлу при одной мысли об этом, и она игнорировала приказ матери. Банти поклялась себе, что

никогда
не заведет детей. Ей до смерти надоело каждое утро видеть Ину с красными глазами и воющего Спенсера. Иногда на работе Банти воображала их двоих в перекрестье прицела. Бабах.

Она уже несколько месяцев не видела миссис Картер, так что решила навестить ее и, помимо прочего, спросить совета насчет Ины. Но магазин оказался закрыт, а в окнах квартирки миссис Картер на втором этаже задернуты занавески. Банти долго звонила, но никто не откликнулся, а когда она снова спустилась по лестнице и вышла на улицу, владелец парикмахерской напротив сказал:
— Мне кажется, она уехала, — может, вы знаете, у нее сына убили.

Банти вдруг стало очень холодно. Она видела Дика Картера один раз, и он оказался красивым парнем с ослепительной улыбкой, от которой пятнадцатилетняя Банти покраснела с головы до пят. Значит, тут ей не посоветуют, как бороться со скорбью.
Это было примерно в середине апреля. В конце апреля, во вторник, Банти с подругой, Ви Линвуд, пошли в кинотеатр «Клифтон» смотреть «Так кончается наша ночь»
[16]

с Фредериком Марчем. Обе решили, что фильм так себе и что «Ад раскрылся», который показывали в «Электрике», гораздо лучше. Домой они шли через Бутэм-парк в сопровождении яркой, холодной луны.
— Луна в самый раз для бомбежки, — сказала Ви.
Банти вздрогнула:
— Не говори так.

Заорала сирена, и Бетти ошпаренной кошкой слетела с кровати. Почти сразу вслед за этим странный низкий рокот сотряс весь ряд домов, и Банти открыла глаза, увидела яркий белый свет и сперва подумала, что это луна, но тут же поняла, что это «зажигалки» сыплются. Не прошло и минуты, как они все втиснулись в моррисоновское убежище
[17]

у них в гостиной. Тед притащил семейного рыжего кота Тотти, а миссис Хейвис в сеточке на волосах, тоже нырнувшая к ним в убежище, — своего скотчтерьера Рекса, которого все ненавидели, так как у него была манера кусать кого попало за щиколотки.
— Бедекеровский налет,
[18]
— сказал Тед, и все зашикали, словно пилоты бомбардировщиков могли его услышать.
— «Хейнкели», — не унимался Тед, и Нелл прикрикнула:
— Тед!

— Впереди, может, парочка «юнкерсов». Их называют «летучими карандашами», потому что они…
Бетти треснула Теда.
— Кто-нибудь, сходите за Иной, — сказала Нелл, но тут бомбы стали валиться всерьез, и им пришлось прилагать все усилия, чтобы не сойти с ума, сидя вот так втиснутыми в моррисоновскую клетку.

Раздался жуткий грохот — потом оказалось, что это двери сорвало с петель, — а за ним еще более чудовищный грохот, который, как выяснилось позже, ознаменовал принесение высшей жертвы Иной и Спенсером.
Они вылезли из убежища на рассвете, когда прозвучал отбой воздушной тревоги, и Фрэнк сказал:
— Я ничему в жизни так не радовался, как этому звуку.

Церковь Святого Мартина Большого разбомбили, крыша древнего Зала гильдий превратилась в пепел. Склады у реки, редакция газеты «Ивнинг пресс», картинная галерея, школа для слепых — все горело. В величественных сводах железнодорожного вокзала не осталось ни одного целого стекла. Вагоностроительный завод был превращен в руины, поезда повреждены, школы и дома стерты с лица земли. В монастырской школе у собора погибли пять монахинь. В наскоро открытом дополнительном морге на Кент-стрит не хватало места.

Банти шла на работу по улице Бутэм, той же дорогой, которой вчера — в кино. Ни в одном из больших георгианских домов не осталось стекол. Тишину нарушал только жутковатый призрачный звук, какой получается, когда заметают тонны битого стекла. Но в конце Бутэма стояли целые и невредимые Бутэмские ворота, а за ними высилась громада собора, с которым фашисты ничего не смогли поделать, и у Банти стало тепло на сердце от гордости, и ее личность претерпела очередную трансформацию, на сей раз став подобием Грир Гарсон в фильме «Миссис Минивер».

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь