Музей моих тайн

Глава шестая
1959
Снежные перья

Последний день Джиллиан. Окончательная расплата за ангельские кудряшки настигает ее в канун Рождества, так что дату ее смерти, если и захочешь, не забудешь. Бьюсь об заклад, это испортит нам грядущее Рождество — и, пожалуй, не только на ближайший год. В этот конкретный канун Рождества мы собираемся пойти на рождественскую пантомиму. Я рада была бы думать, что для Джиллиан это своего рода компенсация («она хотя бы повеселилась перед смертью» и все такое), но на самом деле именно поход на пантомиму становится причиной ее смерти.

— Руби! — орет Джордж у подножия лестницы, с первого этажа на второй, заглушая барабанящий по окнам дождь. — РУБИ!!!
Ему на самом деле ничего от меня не надо. Я слышу по голосу. Просто он зашел на кухню, обнаружил там Банти, исполняющую роль Жены-Мученицы (ей бы на сцене играть), и это зрелище его так разозлило, что он ищет, на ком бы сорвать злость. Ближе всех оказываюсь я.

В спальне холодно — у нас ни в одной из спален не топят, — но я согрелась, энергично покрутив хулахуп в тесном пространстве меж двумя кроватями. Сейчас я, удобно свернувшись клубочком на розовом перкалевом махровом покрывале, с наслаждением читаю старый комикс Джиллиан, «Джуди». У меня точно такое же покрывало, как на кровати Джиллиан с другой стороны комнаты, только у нее персиковое, потому что ей первой дали выбирать цвет. Мне приходится делить спальню с Джиллиан: Нелл съехала из дома на Лоутер-стрит и теперь живет с нами. Причина в том, что у нее «крыша ползет» (так сказал Джордж; я не очень хорошо понимаю, что это значит, но после пары часов в ее обществе сама вижу, что она претерпевает какую-то метаморфозу). Она многое путает (я тоже, но я хотя бы помню, какой сейчас век и тому подобное) — недостаточно много, чтобы ее «упрятать» (именно это желание загадывает Джордж, когда ему достается «косточка желаний»), но достаточно, чтобы действовать на нервы Банти. Хотя, если вдуматься, что НЕ действует ей на нервы?

Разумеется, Джиллиан в ярости от нововведения. Чтобы ее задобрить, я вынуждена ходить на цыпочках и притворяться, что меня здесь на самом деле нет. Огромное количество моего времени уходит на задабривание Джиллиан. А вот Патриция (она уже подросток!) не тратит на это ни секунды. Правда, Патриция уже находится в совершенно ином пространственно-временном континууме, чем все мы (если это значит быть подростком, тогда я не хочу им быть!).
— РУБИ!!!

Похоже, он не отстанет. Я воровато приглаживаю покрывало. Лежать на застеленных кроватях — вопиющее нарушение установленных Банти правил. Мне кажется, она стала бы гораздо счастливей, если бы мы вообще не пользовались кроватями. По утрам ей не терпится вышвырнуть нас из постелей — она рывком отдергивает занавески и выковыривает нас из-под одеял, чтобы как можно скорей стереть отпечатки наших теплых тел на простынях, словно искореняя некое причудливое проявление детской жестокости.

В нашей спальне (Джиллиан никогда не использует местоимение множественного числа — она всегда подчеркнуто говорит «
моя

спальня», словно я иначе забуду) на полу ковер, на обоях вьются по трельяжам розовые розы, и еще стоит узкий дубовый гардероб, в котором пахнет как в старых чемоданах. Самый важный предмет обстановки — туалетный столик в форме боба, или просто «бобик»; по низу он украшен оборкой из той же материи, что и занавески. Его Джиллиан тоже считает своим, хотя покупали его для «нас», вместе с покрывалами, когда я переехала в эту комнату. Одна из (многочисленных) причин, почему Джиллиан так злится из-за моего переезда, — я до сих пор хожу во сне, и она по-настоящему боится, что я могу ночью подойти к ней, беззащитной, и сделать какую-нибудь гадость. Ха! Если б только я и вправду могла!

Я проверяю свое лицо в зеркале туалетного столика — не выдает ли оно меня виноватым видом. Не только из-за покрывала — кто знает, что еще я могла сделать не так? Заранее никогда не скажешь. Джордж и Банти поддерживают обширный свод разнообразных неписаных правил; иногда мне кажется, что у нас в доме действует ячейка некоего тайного общества, не менее сложного, чем масонское. Впрочем, правила Джорджа и правила Банти не всегда согласуются между собой — специально для того, чтобы усложнить жизнь их бедным детям. Некоторые правила хорошо известны, другие — хуже, и я постоянно попадаю в ловушки менее известных. Они открываются мне лишь случайно — вот только вчера я узнала, что девочкам нельзя сидеть положив ногу на ногу (Джордж) и что лейбористская партия еще опасней католической церкви (Банти).

— Руби! Иди вниз и помоги матери!

Бьюсь об заклад: последнее, в чем сейчас нуждается мать, — это моя помощь. Я очень неохотно спускаюсь вниз по лестнице — особенно сложно дается последний пролет, где обычно собираются самые воинственные духи и строят заговоры с целью возвращения на этот свет. В Лавке поскуливают щенки и сопят во сне котята, а под этим слоем звуков лежит еще один, приглушенный, — призраки готовятся к празднествам. Мы доживаем Над Лавкой последние дни: Банти уже присмотрела «миленький домик» в одном из диких, неизведанных пригородов — Эйкоме — и смерть Джиллиан, непосредственная причина Великого (и подлинно ужасного) Пожара в Лавке, сильно ускоряет наш переезд. Так что смерть Джиллиан — отчасти и благо для Банти. И для меня: ведь столик-бобик, хоть и слегка закопченный, достанется мне в единоличное пользование.

Я притормаживаю у кухонной двери и прислушиваюсь, прежде чем войти. Кажется, все достаточно мирно. Из-за пантомимы очень важно, чтобы все были в хорошем настроении. Мне приходилось бывать на всяких вылазках с Джорджем и Банти, когда они ссорятся, и поверьте мне, это чрезвычайно неприятно. То, что мы вообще идем на пантомиму в канун Рождества, несколько странно. Обычно мы ходим в январе, но на этот раз, кажется, Банти вбила себе в голову, что пойти на премьеру, то есть в канун Рождества, гораздо шикарней. Так что на самом деле Джиллиан погибла из-за нее.

Я осторожно открываю дверь. Кажется, что на кухне тепло, но меня не обманешь. Иней сверкает повсюду — на новой стиральной машине «Инглиш электрик», на жужжащем холодильнике и на миксере «Кенвуд шеф». Я почти вижу, как расходятся волны густого, холодного дыма от Банти и Джорджа — двух ледяных фигур, повелителей царства Над Лавкой.
— Ну-ка помоги матери.

Джордж явно говорит это лишь для того, чтобы кем-то покомандовать, — Банти помыкать собой не дает, так что Джордж решает применить силу к наиболее беззащитному члену семьи, ко мне. С тех самых пор, как меня вернули из загадочной ссылки в Дьюсбери, я в этом доме играю роль козла отпущения. По застывшему лицу Банти очень хорошо видно, что она прекрасно обходится без посторонней помощи, большое спасибо. Она стоит у раковины и чистит картошку — с демонической яростью: каждый сустав, каждая связка в теле натянуты и вибрируют от злости. (Иногда я пытаюсь представить себе Банти ребенком, но почему-то каждый раз это упражнение повергает меня в невыносимую печаль — см.

Сноску
(
vi
).) Водовороты неприкрытого чувства вскипают и разбиваются у нее на лице. Едкие электрические искры летят с концов белокурых, как у младенца, волос. Судя по всему, между Банти и Джорджем идет битва не на жизнь, а на смерть, — мы подозреваем, что это имеет какое-то отношение к Блуднице.

Джордж сидит за кухонным столиком, стряхивая с усов обледенелый дождь, как собака. Интересно, думаю я, куда это он выходил. В это время дня он должен быть в Лавке. Может, покупал нам всем рождественские подарки в последнюю минуту. А может, тайно встречался с Блудницей. Она — новое явление в нашей семейной жизни. О ней упоминает только Банти, а Джордж ведет себя так, словно ничего подобного не существует на свете и все это лишь порождение чересчур богатой фантазии Банти. Вот, например, типичный диалог с упоминанием Блудницы:

Банти
(Джорджу).
Ты знаешь вообще, сколько времени? Где ты был?
(Молчание.)
У своей Блудницы, надо полагать?
Джордж
(уничтожающе).
Не выдумывай. Я ходил в «Чашу пунша» выпить по пинте с Уолтером.
Банти. Не знаю, что она в тебе нашла! Точно не внешность — и точно не деньги! Может, ты ей платишь?
Джордж
(мягко).
Ты случайно не видела сегодняшнюю «Ивнинг пресс»?
* * *

Мы, невинные создания, не очень хорошо представляем себе, что такое Блудница, хотя точно знаем — это что-то очень плохое. Патриция говорит, что Блудница — то же самое, что Иезавель, но так зовут соседскую кошку, и я окончательно запутываюсь.

Лицо у Джорджа мокрое и холодное, как кухонное окно. Он устраивает целое представление, надевая шлепанцы и раскуривая сигарету, чтобы казалось, что он очень занят. Джордж занимает много места. Банти все время твердит, что Над Лавкой слишком тесно (обычно в той же фразе упоминается «миленький домик в пригороде»), но, по-моему, это в основном из-за Джорджа. Кажется, что Над Лавкой и правда очень тесно, но, по-моему, это иллюзия. Патриция в последнее время почти не выходит из спальни, а Нелл занимает даже меньший объем, чем призраки.

Может, будет лучше, если кто-нибудь из них двоих, Банти или Джордж, насовсем поселится в Лавке, — Банти пропихивала бы Джорджу еду по коридору, а он взамен передавал бы ей грязное белье на стирку.
— Бант, а нельзя ли мне чайку?

Джордж старательно подражает манере, в которой, как ему кажется, беседуют счастливо женатые пары. Он часто это делает, когда Банти в плохом (во всяком случае, в худшем, чем обычно) настроении. У него выходит так фальшиво, что Банти только злится еще больше. Если все мы это видим, почему этого не видит Джордж? Банти бросает чистить картошку, вытирает руки и шумно вздыхает. Она ставит чайник на плиту и зажигает газ. Выражение лица у нее при этом точно как у Девы Марии, стоящей у подножия креста на картине в католической церкви, куда меня недавно привела Кейтлин Горман, моя новая подруга. (Никто, даже Патриция, не знает, что я там была!) Мне не понравилось — сплошные каплющие кровью сердца и изображения людей, делающих разные ужасные вещи с другими людьми. Банти понравилось бы, сумей она перебороть свое недоверие к католицизму.

— Этим и девочка может заняться. — Джордж указывает на брошенную в раковине картошку.
— Нет, не может, — огрызается Банти (к большому облегчению «девочки»).

Банти всем видом говорит, что будет защищать свою картофелечистку до последнего клубня. Она отводит волосы со лба извечным жестом страдалицы. Женская доля тяжела, и Банти костьми ляжет, но не допустит, чтобы у нее отобрали ореол мученицы. В кухне идет титаническая борьба двух воль, и я в ней лишь беспомощная пешка. Джордж как будто хочет устроить серьезный скандал, но каждый раз идет на попятную, поскольку в глубине души не готов к последствиям. Джордж попал в немилость у Банти в тот день, когда мы открыли первое окошечко предрождественского календаря (точнее, когда Джиллиан его открыла, как она делает почти каждый день; Патриция обошла эту проблему, изготовив свой личный календарь из коробки от кукурузных хлопьев). Я ни с кем не обсуждаю новую фазу холодной войны между родителями (больше похожую на ледниковый период); впрочем, мы с Джиллиан вообще редко что-либо обсуждаем — обычно она орет, а я ее игнорирую. Патриция, вступив в подростковый возраст, совсем перестала с кем-либо общаться. К тому же у меня в запасе нет нужных слов — пройдет еще несколько лет, прежде чем мой словарь станет достаточно богат.

Джордж гасит сигарету, странно фыркает горлом и откидывается назад, наблюдая, как Банти заваривает для него чай (на дворе все-таки 1959 год). Джордж прокашливается и сплевывает в носовой платок как раз в тот момент, когда Банти с остекленелыми глазами ставит перед ним чашку на блюдце. Точно с таким же выражением лица она (непременно в резиновых перчатках) подбирает его носки, трусы и носовые платки и роняет в ведро с дезинфицирующим раствором, прежде чем присоединить к остальному, почти непорочно чистому, белью в стиральной машине «Инглиш электрик».

Банти вновь завладевает картофелечисткой, а я по-прежнему торчу в дверях, не уверенная, нужна ли я еще в роли пешки. Родители как будто забыли, что сегодня канун Рождества, и, хотя на комоде стоит пирамида корзиночек с изюмной начинкой, праздничного настроения нет и в помине. Я замечаю на холодильнике рождественский пирог, еще не покрытый глазурью, — марципан словно сигналит о чем-то своей наготой. Это плохой знак. Рождественский пирог — близкий родственник трайфла, подаваемого в День подарков;

[23]
Банти относится к обоим с благоговением, близким к тому, что испытывает мать Кейтлин при виде рождественского вертепа в церкви.
— Мы сегодня точно идем на пантомиму? — безрассудно спрашиваю я.
— А для чего же, по-твоему, я тут зашиваюсь? — Банти резко поворачивается, пронзая воздух картофелечисткой, словно кинжалом, и обводя ею панораму: корзиночки, пирог, картошку и Джорджа.

— И еще я не успеваю сделать десерт. — Она смотрит на Джорджа, сузив глаза, и угрожающе добавляет: — Придется есть консервированные фрукты.
Она бросается на банку персиков, вонзает в нее когти открывалки и вываливает персики в большую стеклянную вазу, как золотых рыбок в аквариум. Джордж встряхивает вечернюю газету и принимается тихо, под сурдинку насвистывать «Перезвон бубенцов».
— Руби, тебе что, заняться нечем? — резко спрашивает Банти.

Нечем. Я не знала, что в канун Рождества обязательно надо чем-то себя занимать.
— Где наша Джиллиан? — вдруг спрашивает Джордж.
Джиллиан, вечная любимица Банти, в последнее время умудрилась втереться в любимчики и к Джорджу. Наверно, если к чему-то упорно стремишься, в конце концов все обязательно получится.
— У нее урок фортепьяно, — отвечает Банти, ставя на газ кастрюлю с картошкой.
— В канун Рождества? — удивленно говорит Джордж.

Видите? Я обязана «чем-нибудь заниматься» в канун Рождества, а «наша Джиллиан» — нет. Кажется, меня отпустили, так что я иду наверх, в гостиную, и включаю телевизор. Там как раз начинается «Удивительный конь Чемпион», и хотя у меня автоматически учащается пульс под зажигательную тему заставки, я, признаться, слегка разочарована, что не нашлось ничего более подходящего по сезону. Неужто люди в телевизоре тоже не знают, что сегодня канун Рождества? И все же елка прекрасна: огоньки мерцают, и украшения новые — большие серебряные шары с серебряными снежинками из блесток, подарок фирме от коммивояжера, продающего еду для животных. Кроме того, в камине только что развели огонь, так что гостиная полна многообещающих запахов — угольная пыль и свежая хвоя, — и я немножко приободряюсь. В кресле у камина спит Нелл — палец у нее загадочно обвязан кусочком елочного «дождика». Напоминание о чем-то? Может, о том человеке, которым она была когда-то?

В комнату врывается Джиллиан, швыряет папку с нотами и разваливается в кресле, открывая взорам темно-синие панталончики. Мрачно вздыхает, меняет позу, закидывает ногу на ногу и устремляет взгляд в точку, расположенную на два дюйма выше моей головы.
— Девочкам нельзя сидеть нога на ногу, — заботливо подсказываю я.

Джиллиан, не говоря ни слова, медленно выпрямляет ноги и тут же опять кладет одну на другую. Интересно, если бы я сказала ей: «Слушай, Джиллиан, сегодня ты уйдешь навсегда, порадуйся жизни хоть напоследок», она прислушалась бы? Наверно, нет.
В дверь просовывается Джордж, объявляет «ужин готов!» и вперяет взор в средний план коня Чемпиона — круп и стремена. Одним плавным движением Джиллиан показывает мне язык, выпрямляет ноги, поворачивается и дарит Джорджа широкой зубастой улыбкой.

— Здравствуй, папочка! — сияет она.
Вот если б она меня научила, как это делать, до своего ухода!
* * *

Столовая. Это очень маленькая комната, смежная с кухней. В ней едва хватает места для стола, стульев и людей: мы с Джорджем, Джиллиан и Нелл сидим за столом, а Банти изо всех сил грохочет в кухне, чтобы мы о ней вдруг случайно не забыли. О ней забудешь, пожалуй. В комнату, как во сне, входит Патриция и долго разглядывает свой стул, прежде чем сесть. То, что в последнее время происходит у нее в голове, меня завораживает. Патриция, впрочем, не дает мне даже материала для догадок. Наконец она садится. Джордж кратко взглядывает на нее и произносит:

— Ну ты не торопилась.
Патриция собирает лицо в складки, склоняет голову набок (ужасно похоже на Попугая), явно изо всех сил обдумывает отцовские слова и мило соглашается:
— Да-да, я совсем не торопилась, это правда!

Какому бы разрушительному действию подросткового возраста я ни подверглась в ближайшие годы, я точно знаю — такой отчаянной, как Патриция, мне ни за что не стать. Джорджу явно очень хочется ее ударить. Но нельзя — не только потому, что сегодня канун Рождества, но еще и потому, что Патриция однажды случайно видела Блудницу и теперь может поведать об этой встрече Снежной Королеве, царящей в кухне. Поэтому Джордж обращается со старшей дочерью, как с тикающей часовой бомбой, готовой взорваться в любой момент. Патриция наслаждается своим новообретенным могуществом.

Нелл прямо на скатерти режет невидимую еду. Банти гремит на кухне кастрюлями и с грохотом захлопывает шкафчики, словно одержимая. Я знаю — это она что-то пытается сказать Джорджу. Ну так взяла бы и сказала словами!

Но у нашей Повелительницы Кухонного Царства ничто никогда не бывает просто. Она притворяется, что раскладывает по тарелкам свиные отбивные, картофельное пюре и морковь, но на самом деле стреляет из кончиков пальцев дротиками, к которым прикреплены стальные струны. Они еле слышно звенят, вонзаясь в стены спален и гостиной, в фасад Лавки, порой — в кого-нибудь из ее обитателей. Пинг! Пинг! Пинг! И вот уже весь дом оплетен стальной паутиной мыслей Банти.

Она входит в столовую, фальшиво напевая высоким голосом совершенно неподходящую к празднику песню Дорис Дей («Черные холмы Дакоты»). Так она притворяется, что игнорирует происходящее между ней и Джорджем. В конце концов, сегодня особый день — пантомима, Рождество, не говоря уже о смерти Джиллиан. Банти обходит обеденный стол, высоко неся тарелки, как официантка в американском фильме. Выглядит это чрезвычайно нелепо.
— Свинина жестковата, — говорит Джордж.

Ну почему нельзя молча жевать и глотать, как все остальные? Я ненавижу эту манеру. Ненавижу этих людей, собравшихся вокруг стола. Видно, что Джиллиан делает то же, что и я, — мысленно репетирует восклицания согласия и сожаления по поводу испорченной еды, чтобы умаслить Джорджа, если он не перестанет ворчать. Банти, однако, не расположена кого-либо умасливать.
— В самом деле? — спрашивает она, рассекая языком айсберги. — В самом деле?

Она подначивает его продолжать. Брови у нее взлетели так высоко, словно уже парят надо лбом.
— В самом деле?
Джордж молчит, сгибаясь под прессом Рождества.
— Какой сегодня дождливый вечер! Нам не повезло с погодой! — вдруг говорит Банти другим голосом, который обычно приберегает для гостей.
Так она дает понять, что она — чрезвычайно воспитанная особа, с хорошими манерами, в отличие от невоспитанного хама, который сидит напротив нее за столом и, к несчастью, приходится ей мужем.

Никто не отвечает. Все жуют. Джордж прав, мясо жесткое. Маленькие отбивные обуглены гневом Банти. Как жалко Джиллиан — на тайную, последнюю вечерю ей преподнесли всесожжение. Знай мы заранее, устроили бы рождественский обед на день раньше, специально для нее.
У Нелл соскальзывает с тарелки нож и падает на пол. Джордж и Банти переглядываются у нее над головой, пока она тщетно пытается нагнуться и подобрать нож. Наконец Джордж вздыхает, подбирает нож за нее и грохает его на скатерть.

— Папочка, можно, я в театре сяду рядом с тобой? — Джиллиан врубает прожектор своей улыбки на полную мощь и направляет его на Джорджа.
— Конечно, миленькая, — улыбается он. Тошнотворная сцена, но главное, что Джордж успокоился, — надо (неохотно) отдать должное Джиллиан.
Я сижу рядом с Нелл, старательно жую и молчу, но это не значит, что я в безопасности. Банти, как обозленная кобра, вдруг делает выпад в мою сторону:

— Руби, ну-ка ешь быстрей, иначе просидишь тут до тех пор, когда мы все уже будем в театре.
Она, кажется, ужасно довольна собственным остроумием. Неужели это моя настоящая мать? Зачем она так? Что за удовольствие она получает от подобных выпадов? Во-первых, у нас вполне достаточно времени. А во-вторых, моим родителям не придет в голову взаправду оставить меня дома и пойти без меня на пантомиму. Верно ведь?

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь