Мультиглоты: тайна людей, говорящих на десятках языков, ч.2

Тем не менее найти подходящего учителя было непросто. Я предложила поискать в университете, на что Рохас-Берсиа ответил: «Только если у нас не останется другого выбора. Я предпочитаю избегать интеллектуалов. Нам же нужен живой язык, а не книжный». Интересно, что бы он делал в Амазонии? «Сложно находиться в среде, где все говорят на чужом языке, и не иметь при этом ориентира в виде лингва франка. Сложно, но замечательно! — говорил он. — Сначала ты знакомишься с людьми, учишься их правильно приветствовать, изучаешь жесты. В культурной лингвистике правила поведения не менее важны, чем грамматика. Правда, выявления моделей поведения мало. Реальная цель – стать частью этого общества».

После нашего провала с учителем мальтийского мы начали искать желающих провести с нами часок-другой за чашкой кофе или чего-нибудь покрепче. Мы поболтали с татуированным художником-блондином, носящим дреды, со студентом из Валетты, изучающим психологию, с официантом с острова Гозо, а еще с маленькой пожилой женщиной, которая продавала билеты в катакомбы, расположенные возле Мдины (здесь снимали сцены с Королевской гаванью для сериала «Игра престолов»). Как и почти все мальтийцы, эти люди хорошо говорили по-английски, но, если кто-то из них делал ошибку, мой спутник высоко это ценил. «Предположим, кто-то ошибается и говорит, например: «Он зол для меня». В этот момент ты узнаешь кое-что новое о языке, поскольку такая оговорка иллюстрирует согласование слов в мальтийском. Богатство согласований в языке — главный барьер для того, кто хочет говорить на нем, как местный», — говорил он.

На третий день нашего пребывания Рохас-Берсиа написал в Facebook своему другу-мальтийцу, который пригласил нас на ужин в Биргу — средневековый город, захваченный в 16 веке рыцарями Мальтийского ордена. Теперь в этом некогда надежно расположенном порту пришвартованы дорогие яхты, прямо напротив которых находится город Сенглеа, куда из портов Биргу старенький паром переправляет туристов с более скромными доходами. Набережная здесь усыпана построенными из кораллового известняка старинными дворцами, чьи фасады начинают переливаться при свете заката. Мы заказали мальтийское вино и стали наслаждаться видом. В тот момент, когда Рохас-Берсиа открыл свой блокнот, его внимание уже полностью было сосредоточено на задаче. «Пожалуйста, только не говори мне, где правильный глагол, а где нет. Я хочу, чтобы мой мозг сам справился с задачей классификации», — упрекнул он своего друга, который слишком сильно хотел помочь.

Мозг Рохас-Берсии представляет большой интерес для Саймона Фишера, его старшего коллеги в институте и нейрогенетика с мировым именем. В 2001 году в Оксфорде Фишер был в составе группы ученых, которые обнаружили ген FOXP2 и выявили его единственную наследственную мутацию, вызывающую речевую диспраксию, серьезное нарушение речи. В прессе FOXP2 стали ошибочно преподносить в качестве «гена речи» и подтверждения знаменитой теории Ноама Хомского, согласно которой человеческая речь образовалась в результате самопроизвольной мутации и синтаксис языка запрограммирован. Тем не менее другие животные, в том числе певчие птицы, также являются носителями разновидности этого гена, и многие исследователи полагают, что язык вероятнее всего, как выразился Фишер — «био-культурный гибрид», и его происхождение значительно сложнее, чем допускает теория Хомского. Вопрос вызывает острые разногласия.

Исследования лаборатории Фишера в Неймегене сосредоточены на патологиях, вызывающих нарушение речи, но он также начал поиск вариантов ДНК, которые могли бы коррелировать с лингвистической одаренностью. Нечто подобное уже было обнаружено нейробиологом Софией Скотт: дополнительная петля серого вещества, расположенная в слуховой коре мозга с самого рождения у некоторых фонетиков. Фишер считает: «Генетика таланта — неизведанная территория. Сложно сформулировать эту концепцию для изучения. Кроме того, это щекотливая тема. И все же невозможно отрицать, что геном во многом предопределяет человека».

Генетическая подоплека таланта может расстроить среднего любителя лингвистики, стремящегося стать следующим Меццофанти. Изучение передачи способностей по наследству станет следующей ступенью исследований, его целью станет определение того, в какой степени талант распространен в семье. Аргуэльес родился в семье полиглотов, как и Като Ломб. Возможно, дочь Симкотта внесет свой вклад в изучение феномена еще в детские годы. Тем временем Фишер договаривается с гениями вроде Рохас-Берсии и собирает их слюну. Он надеется, что, когда выборка станет достаточно объемной, появится возможность делать выводы. По его словам: «Важно установить верный предел. Мы склонны считать, что он должен составлять двадцать языков вместо принятых одиннадцати. Вот только проблема предела заключается в том, что при меньшем числе языков выборка больше».

Я задала Фишеру вопрос о еще одном пределе — критическом периоде для овладения языком без акцента. Принято считать, что с наступлением пубертата такая способность утрачивается. Фишер объяснил, почему это справедливо для большинства людей. Чтобы добиться стабильности, по мере созревания мозг жертвует гибкостью. После того, как человек освоил родную речь, отпадает потребность в детской пластичности, и мозг простого обывателя находит себе новое применение. Однако Симкотт выучил три языка, в которых его принимают за носителя, уже после двадцати лет. Корентин Бурдо, выросший на юге Франции, одинаково безупречно сходит за местного как в Лиме, так и в Тегеране. Эксперименты по продлению или восстановлению пластичности в надежде лечить сенсорные нарушения также могут создать возможности для увеличения лингвистического потенциала. Такао Хенш из Гарвардского университета обнаружил, что вальпроевая кислота, применяемая для лечения эпилепсии, мигреней и биполярного расстройства способна возобновлять критический период зрительного развития у мышей. «Сработает ли это для речи? Мы пока не знаем», — сообщает Фишер.

Мы попрощались с Рохас-Берсией на поезде из Брюсселя в Неймеген, где он сошел, а я продолжила свой путь до аэропорта в Амстердаме. Ему нужно было закончить свою диссертацию о подходе на основе потока прежде, чем он отправится в Австралию для исследования языков аборигенов. Я попросила его оценить результаты нашего маленького эксперимента. «Грамматика была легкой. Орфография несколько сложна, а глаголы показались мне хаотичными». Его способности поразили наших помощников, но сам он не был так впечатлен. Он мог немного читать газету, вести светскую беседу, выучил около тысячи слов. Когда водитель такси предположил, что мой спутник прожил на Мальте около года, Рохас-Берсиа смущенно рассмеялся. «Разумеется, я был польщен. И его радость на мой прогресс подтолкнула его помочь нам». «Радость за твой прогресс», — не удержалась я. Это была редчайшая оплошность.

Неделю спустя я была на другом поезде из Нью-Йорка в Бостон. Фишер направил меня к своей коллеге Эвелине Федоренко. Федоренко занимается когнитивной нейробиологией в Центральной больнице штата Массачусетс, а также возглавляет EvLab в Массачусетском технологическом институте. Мое первое сообщение Эвелине вернулось назад — она была в декрете. Но позже она написала, что будет рада пообщаться со мной. Женщина поинтересовалась, нет ли у меня клаустрофобии. Если нет, то я могла бы опробовать ее аппарат фМРТ и увидеть, что она делает со своими суперполиглотами.

Федоренко — миниатюрная белокурая женщина с утонченными чертами лица. Она родилась в Волгограде в 1980 году. «Когда распался СССР, мы голодали, приходилось несладко», — поделилась она. Ее отец страдал от алкоголизма, но родители были полны решимости помочь дочери реализовать свои исключительные способности в математике и науке, что означало переезд за рубеж. В 15 лет девушка выиграла место в программе обмена при поддержке сенатора Билла Брэдли и провела год в Алабаме. В 1998 году Гарвард предоставил ей полную стипендию, а затем она получила образование в MIT по лингвистике и психологии. Там Эвелина познакомилась с ученым-когнитивистом Тедом Гибсоном. Позднее они поженились и теперь воспитывают годовалую дочь.

Как-то раз я посетила дом Федоренко в Белмонте. (Она старается проводить как можно больше времени со своей дочерью, которая щебечет как воробушек.) «Мой основной вопрос, — говорит Эвелина, — звучит так: каким образом я передаю мысль из своего сознания в ваше? Мы начинаем с вопросов о том, как язык вписывается в более широкую архитектуру сознания. Эволюционно, речь — позднее изобретение, она появилась уже после формирования значительной части механизма мозга».

Ее интересует, совпадает ли механизм речи с прочими когнитивными функциями, или же он автономен? В поисках ответа она разработала ряд «задач локализации», осуществляемых в аппарате фМРТ. Ее первая цель состояла в определении «ответственной за речь части коры мозга», и задачи включали чтение или прослушивание последовательностей предложений, часть которых была перепутана или состояла из вымышленных слов.

Выяснилось, что ответственная часть коры не совпадает с теми, что участвуют в прочих разновидностях сложных мыслительных процессов. К примеру, мы используем разные части мозга для восприятия музыки и речи, что кажется парадоксальным, особенно в случае тональных языков. Но Федоренко объяснила, что за тона отвечают отдельные нейронные участки, а жизненный опыт изменяет картину. «Грамотные люди задействуют одну часть коры при распознавании букв, а неграмотные лишены этой части. Впрочем, ее можно развить, если они научатся читать».

Для формулирования общих выводов Федоренко потребовалось изучить, насколько различаются речевые способности среди людей. Оказалось, что различия очень существенны. Интенсивность реакции коры при выполнении задач локализации носила индивидуальный характер: мозг у одних людей работал интенсивнее, чем у других. Отсюда вытекал следующий вопрос: свидетельствует ли повышенная активность о более высокой способности к языкам? Или наоборот, мозг языковых гениев будет проявлять меньшую активность, поскольку работает эффективнее?

Я спросила Федоренко, есть ли основания полагать, что мозг мужчин-представителей ЛГБТ-сообщества, левшей с расстройством аутистического спектра обладает преимуществом в изучении языков. «Я не готова подтвердить это предположение. Но надо сказать, что интеллектуальные достижения мужчин поощряются в большей степени», — ответила ученая.

Первоначальным объектом исследований Федоренко были англоязычные монолингвы или те, кто также владел испанским или мандаринским диалектом китайского. В 2013 году она протестировала своего первого гения. «Мы услышали о местном вундеркинде, владеющем тридцатью языками, и привлекли его к исследованию». Он познакомил их с другими одаренными детьми, и, по мере роста исследования, увеличивалась необходимость в материалах на различных языках. Изначально исследовательница использовала отрывки из Библии, но «Приключения Алисы в Стране чудес» оказались более подходящими. EvLab приобрело свыше 40 переводов «Алисы», и Федоренко также планирует добавить задания на языке жестов.

Двенадцать лет спустя Федоренко уверена, что удалось совершить ряд открытий. Мозг демонстрирует меньшую активность при работе с родным языком, ему не нужно прилагать при этом больших усилий. При усложнении языка в тесте увеличивается нейронная активность, пока язык не превращается в белиберду — тогда активность сокращается; кажется, мозг вполне благоразумно сдается, когда задача бессмысленна.

Мозг суперполиглотов также работает активнее на незнакомом языке. Но их «активнее» — практически ничто в сравнении с усилиями, прилагаемыми обычными людьми. Кажется, их преимущество не столько в способности, сколько в эффективности: вне зависимости от трудности задания, их мозг задействует меньшую площадь для обработки языка — меньше ткани, меньше энергии.

Все подопытные кролики Федоренко, не исключая меня, также проходили сложный невербальный тест на память: квадратики появляются и гаснут на решетке, а испытуемые отчаянно стараются запомнить их расположение. Этот тест задействует нейронную сеть, отдельную от языковой коры, — систему исполнительной функции. Федоренко поясняет: «Ее роль состоит в поддержании общего подвижного интеллекта». Какой же стимул она может дать, скажем, для мастерства в изучении языков? «Считается, что изучение иностранных языков делает человека умнее, — отвечает она. — К сожалению, у нас нет подтверждения этому. Но если дать послушать иностранную речь обычным людям, их система исполнительной функции практически не отреагирует, в то время как у полиглотов — напротив. Возможно, они стремятся уловить лингвистический сигнал». Или, может быть, именно в этом заключен их секрет.

Без инъекции вальпроевой кислоты большинство из нас никогда не освоит 28 языков, как Рохас-Берсиа. Что касается моего мозга, я полагаю, что сканирование обнаружит неопознанную массу макарон с сыром, соединенных маломощной рождественской гирляндой. После прохождения теста я была уверена, что так оно и есть. «Не переживай, — подбодрил меня Мэтт Зигельман, лаборант Федоренко, — все его заваливают. Ну, почти все».

Тактичное замечание Зигельмана пробудило меня от моих приключений в мире языков. Но уходя, я заметила копию «Алисы» на вьетнамском. И с гордостью сообщаю, что я смогла распознать «белого кролика» (thỏ trắng), «чайную вечеринку» (tiệc trà), и ăn tôi— да, вы угадали! — «съешь меня».

Оригинал: The New Yorker.
Автор: Джудит Турман.

Переводили: Влада Ольшанская, Анна Василенко, Аксиния Юревич.
Редактировали: Слава Солнцева и Илья Силаев.

Понравилась статья? Поддержи проект:
Patreon patreon.com/newochem
Сбербанк 5469 4100 1191 4078
Рокетбанк 5321 3003 1271 6181
Тинькофф 5536 9137 8391 1874
Альфа-Банк 5486 7328 1231 5455
Яндекс.Деньги 410015483148917
PayPal paypal.me/vsilaev
QIWI 89633244489
Bitcoin bc1qphwwt0vnjgkzju8mhwawyh54gc0x3g4cd8nv7e