Лондон

За воротами Тауэра их посадили на повозку для преступников и повезли по улицам. Путь был долгий, ибо, хотя Смитфилд по-прежнему служил местом казней, со временем популярность снискал еще один участок: перекресток старых римских дорог на милю западнее Холборна, где некогда высилась мраморная арка, и ныне названный в честь протекавшей неподалеку речушки Тайберн. Виселица же именовалась Тайнберским деревом.

Толпы зевак отметили нечто необычное. С древних времен, с тех добрых старых дней, когда святой Томас Бекет противостоял Плантагенету, существовал обычай, согласно которому до того, как передать казнимое духовное лицо гражданским властям, его лишали покровительства Церкви путем срывания церковных одежд. Однако ныне, когда Генрих стал мирским и духовным представителем Бога на земле, необходимость в этом отпала. «Они одеты священниками!» – ахали зрители.

У Тайберна, где возле виселицы собралась толпа, долженствовало быть придворному увеселению – таков был замысел короля Генриха. Присутствовал не только он, но и послы Испании и Франции. Короля сопровождало свыше сорока конных придворных, все в масках, как будто предстоял карнавал.

Перед этим благородным собранием смиренно стояли монахи. Они единодушно отвергли предложение отречься у подножия виселицы. На их шеи набросили петли. Всех троих вздернули, дали повисеть и опустили в полном сознании. Затем вспороли им животы. Сначала выпустили кишки, потом вырвали сердца, отсекли руки, ноги и головы – воздели и помахали ими напоказ перед блистательной толпой. Сделано было зверски, в лучших традициях. Окровавленные конечности унесли, чтобы развесить или приколотить на солнцепеке.

Так, казнив этих первых мучеников, отрицавших королевское превосходство, возвестила свою власть Англиканская церковь Генриха.
Питер посетил казнь, затем пошел обратно в монастырь. А когда добрался, то ощутил крайнюю усталость.
Вскоре прибыли королевские слуги с небольшим тряпичным свертком. Монахи, развернув, узрели отсеченную руку своего настоятеля. Люди короля пригвоздили ее к монастырским воротам.

После полудня в Чартерхаус прибыли представители его величества, дабы принять у общины присягу. Монахи собрались все. Эмиссары, среди которых было немало духовных лиц, растолковали им правомерность и многомудрость исправного подчинения своему королю. Но все монахи отказались. Кроме одного.
К их великому изумлению, изможденный, больной и, казалось, лишившийся сердца самый недавний собрат – отец Питер Мередит – шагнул вперед и один-единственный принес клятву.

Секретарь Кромвель лично уведомил о случившемся молодого Томаса Мередита, и тому надлежало радоваться.
– Он не только остался жив, – заметил Кромвель, – но и принес тебе некоторую пользу: я уже сообщил королю, что единственным преданным человеком оказался твой брат. – Он скорчил мину. – Правда, он может не задержаться в этом мире. Мне говорят, что он тяжело болен.

Прибыв через несколько часов в Чартерхаус, Томас действительно застал Питера в плачевном состоянии. В то время как на прочую братию обрушили в часовне и трапезной шквал угроз и увещеваний, Питер укрылся в своей келье, вверив себя заботам старого Уилла Доггета. Он даже не мог приподняться с ложа, и Томас вскоре покинул его.

Однако всерьез он страшился другого визита. Добравшись до Челси, Томас долго не решался войти в дом и отважился, лишь когда выбежал заметивший его ребенок. Но даже после этого он пользовался любым предлогом, чтобы играть с детьми и уклоняться от дела, пока наконец не остался со Сьюзен наедине. Тут ему пришлось выложить новость.
– Питер присягнул.
Сперва она не поверила.
– Я был в Чартерхаусе и видел его, – сказал он. – Это правда.
Она долго молчала, затем тихо проговорила:

– Получается, он послал Роуланда на верную смерть, а сам отступился. Он бросает Роуланда умирать в одиночку? – Она простерла руки. – Значит, все было зря?
– Он очень болен. По-моему, страшно устал.
– А Роуланд? Он здоров, но умрет.
– Мне кажется, Питер не просто болен. Он сгорает от стыда. Я пытаюсь понять.
– Нет. – Сьюзен медленно покачала головой. – Этого мало. – После очередной долгой паузы и со скорбью, от которой его чуть не скрутило, она тихо произнесла: – Я больше не желаю видеть Питера.

И Томас понял, что Питер отобрал все, во что она верила. Сьюзен никогда не передумает, и с этим ему ничего не поделать.

Дэн Доггет глянул на небо. Он втайне помолился, хотя делал это редко. Одно хорошо: покончив с этим странным делом, он вернет долг Мередиту. «Только поскорее», – обращался он к небесам.

Они выступили на закате. Отец Питер был слишком плох, чтобы ехать днем, но час назад как будто собрался с силами, и Дэн, действуя по приказу Томаса, подкатил маленькую повозку к монастырской калитке.
Атмосфера в Чартерхаусе была тягостной. После казней прошлого утра церковники Генриха без устали обрабатывали монахов. Трех самых старших уже забрали – не в Тауэр, но в обычную тюрьму.
– Король исполнен решимости сломить хотя бы некоторых, – сказали Питеру.

Что до отца Питера, то его позиция казалась странной. Будучи болен, он держался особняком в своей келье. Дэн видел, что остальные монахи полностью от него отреклись. Даже люди короля утратили к нему интерес.
– Мередит только что прибыл, – бросил ему один старожил. – Он, знаешь ли, никогда не был своим.

Но Дэн отметил, что, несмотря на немилость в общине и даже на то, что монахи отворачивались, когда они шли через двор, его отец по-прежнему относился к бывшему священнику с почтением. Когда же Питер собрался вскарабкаться на повозку, тот преклонил колени и поцеловал ему руку.
Дэн медленно проводил братьев Мередит в пути через город к их скорбной цели. Они направлялись в Тауэр к несчастному Роуланду.

У внешних ворот их пропустили легко, благо в Томасе немедленно признали человека Кромвеля. Но повозку пришлось оставить снаружи, и Дэн осознал, насколько остро была нужна его помощь. Пока они ехали, силы вновь покинули отца Питера. С трудом сойдя с повозки, он едва мог идти; хотя за последнее время монах сильно исхудал, Дэну и Томасу пришлось поддерживать его вдвоем, чтобы помочь пройти по мощеной дорожке между высокими каменными стенами. Питер, когда они достигли Кровавой башни, уже откровенно задыхался. Томас назвался почтительному часовому, и они стали медленно по витой лесенке подниматься к камере Роуланда.

Когда же вошли, Роуланд Булл молча сидел на лавке. В узкое окно просачивался последний красный отблеск заходившего солнца. Вчерашнее хладнокровие отчасти выветрилось. С утра Булла снова тошнило, но только раз. Сейчас он был просто бледен. Питер медленно опустился на лавку рядом. Роуланд явно обрадовался их приходу.

Пока они приглушенно беседовали, Дэн наблюдал и ловил себя на любопытстве. Брата Питера он знал плохо, с Роуландом и вовсе не был знаком. Видя их теперь бок о бок, он с удивлением отметил сходство. Болезнь Питера не только согнала вес, но и сделала худым лицо, а потому они с Роуландом могли сойти за братьев. Забавно, но если бы он не знал, то принял бы бывшего приходского священника за члена семьи, а законника с его аскетическим, почти неземным выражением лица – за монаха.

Несколько минут прошло, прежде чем Питер сообщил новость:
– Я дал присягу.
Роуланд ничего не знал. За последние двое суток он не виделся ни с кем, кроме охранника, приносившего еду. Он поразился и вроде сник на пару секунд, но отреагировал довольно неожиданным образом. Серьезно глядя на Питера, он мягко осведомился:
– Ты тоже испытал ужас?

– Хочешь поступить так же? – спросил Томас. – Не знаю, спасет ли это тебя, но, – он глянул на Питера, – коль скоро это сделал и Питер, король может смягчиться. Я могу попробовать.
Роуланд задумался, но ненадолго.
– Нет, – произнес он наконец. – Я не могу, теперь уже нет.

Питер извлек из-под рясы маленькую фляжку с вином, затем с улыбкой достал три небольших кубка. Рука Питера, пока он разливал вино, слегка дрожала, один кубок он задел. Довольно успешно справляясь с дрожью, он протянул их Роуланду и Томасу.

– С учетом моего состояния, – сказал он кротко, – я не уверен, что мы еще свидимся в этом мире. Давайте же выпьем в последний раз. – Он осторожно глянул на Роуланда. – В свой смертный час, – проговорил он мягко, – помни, что ты мне больше чем брат и ты, а не я заслужил венец мученика.
Они выпили и подождали немного, не произнося больше ни слова. Затем Питер и Томас Мередиты встали и совершили то, за чем пришли.

К тому времени, когда Дэн и Томас отбыли с монахом, пала тьма. Монаха вдруг подкосила не только болезнь, но и последнее прощание, ибо теперь, неспособный даже держать шаг, он висел промеж них мертвым грузом, пока они медленно, очень медленно возвращались к воротам. При виде Томаса часовые не только отворили им, но и помогли погрузить монаха на повозку. Когда дело было сделано, Дэн заверил Томаса, что управится в одиночку, и медленно тронулся в сторону Чартерхауса, придворный же вернулся.

– Печальная ночь, – заметил он солдату охраны, который кивнул в безмолвном согласии. – Я вернусь и посижу с беднягой Буллом еще немного. Он болен не меньше, чем монах.
И он в неспешной задумчивости побрел обратно.

Той ночью в Тауэре стояла тишина. Спали все: заключенные, сторожа, даже во́роны. Из мрака безучастно выступали стены серого камня и башни, едва различимые в свете звезд, за исключением слабого огонька в окне одной камеры: то горела свеча и двое мужчин продолжали бдение. Охранник, единожды заглянув, увидел Томаса, угрюмо сидевшего на лавке, тогда как законник, коленопреклоненный, тихо молился у окна.

Молитвы были длинны, но Томас не вмешивался. По ходу ожидания он вспоминал трехдневной давности беседу с братом. Как смел и все-таки неуверен был тот, в каких находился духовных терзаниях! «Если мы выполним задуманное, то я откажу Церкви в двух мучениках, – признался он, затем уныло добавил: – Я, вероятно, потеряю свою душу».

Разве не так же, думал Томас, пошел на верное мученичество Роуланд? Что же касалось Питера, то как поименовать жертву, когда человек готов положить за друга не только жизнь, но и бессмертную душу?
Но вот фигура возле окна поднялась с колен, кивнула Томасу и улеглась на ложе. Наступил момент, отчаянно страшный для Томаса: ему предстояло совершить невозможную, как он сам сказал, вещь.
– Ты должен, – мягко донеслось с постели. – Нужно действовать наверняка.

Поэтому Томас взял одеяло, подошел к ложу, накрыл лицо лежавшего и стал давить.
А все последующее он всю свою жизнь считал доказательством Божьего милосердия.
Когда придворный кликнул стражу, никто не мог усомниться в сути происходившего. Через несколько минут к ним присоединились свидетели – два заспанных солдата охраны.

Юриста, лежавшего на ложе, постиг тяжелейший удар. Он задыхался, лицо обесцветилось и странно перекосилось; они смотрели, как он стал садиться, затем опрокинулся с разинутым ртом. Один солдат приблизился, потом повернулся к Томасу:
– Скончался. – И тише добавил: – Лучше, чем то, что его ожидало.
Томас кивнул.
Солдат поворотился к двери.
– Вы тут ничем не поможете, сэр, – произнес он участливо. – Мы доложим лейтенанту.
Охрана ушла, тактично оставив Томаса побыть с усопшим.

Поэтому никто не слышал, как он коснулся тела и шепнул:
– Благослови тебя Бог, Питер.

Роуланд Булл очнулся на рассвете. Пробуждение оказалось медленным, голова налилась странной тяжестью. Томас по-прежнему находился рядом. Последним, что помнил Роуланд, был их разговор с Питером. Тут он нахмурился. Почему на нем монашеская ряса? Он огляделся. Где он?
– Ты в Чартерхаусе, – спокойно пояснил Томас. – Пожалуй, мне лучше объясниться.

Дело оказалось вовсе не трудным. Сонное зелье, выпитое Буллом, подействовало даже быстрее, чем они ожидали. Для перемены одежды хватило пары минут. Не составило труда и вывести его из Тауэра.
– Я, видишь ли, доверенное лицо Кромвеля, – напомнил Томас.
Единственная сложность заключалась в доставке бесчувственного тела в Чартерхаус, и Дэниел проделал этот короткий путь, просто неся его на могучих руках.

– Ты удивился бы, когда бы увидел, насколько похож стал на тебя Питер, – продолжил Томас. – А когда человек умирает, его внешность всяко меняется.
– Питер мертв? Но почему?
– Мне пришлось убить его. Ну почти… Мы собирались изобразить смерть во сне. К счастью, тебя уже считали больным. Но едва я взялся за дело… – Томас на миг потупил взор. – Благодарю Бога Вседержителя, который в последний момент забрал его сам. Случился удар. Ты знаешь, что он долго хворал.

– Но что будет со мной? Что мне делать?
– Ах да… – Томас выдержал паузу. – Питер оставил послание. Он не осмелился, конечно, написать его, поэтому передавать придется мне. Он хочет, чтобы ты жил. Ты нужен близким. Он напомнил свои слова: ты уже заслужил венец мученика, ибо приготовился умереть. Однако он сохранил тебя своим поступком.
– Значит, его присяга…

– Была частью замысла. Отца Питера Мередита больше нет, и стать им должен ты. Это будет не очень трудно. Здесь тебя никто не побеспокоит. Для монахов ты изгой. Они будут сторониться тебя. Ты неинтересен королевским эмиссарам, к тому же тебя считают тяжело больным. Поэтому оставайся в келье. За тобой присмотрит старый Уилл Доггет. Позднее же я, наверное, сумею переправить тебя в другое место.
– А если я откажусь?

– Тогда, – скривился Томас, – твою ужасную смерть разделим мы с обоими Доггетами – отцом и сыном, а у твоей жены не станет даже меня, чтобы защититься. Питер надеялся, что ты этого не сделаешь.
– А Сьюзен? Дети?
– Наберись терпения, – ответил Томас. – Для твоей и собственной безопасности она должна искренне уверовать в твою смерть. Потом разберемся, как быть. Но не сейчас.
– Ты все продумал.
– Не я, а Питер.
– Похоже, – уныло молвил тот, – я всем вам обязан. Вы рисковали жизнью.

– Меня мучила совесть, – пожал плечами Томас. – Уилл Доггет выполнил просьбу Питера, старик любил его. – Он слегка улыбнулся. – Простые души – они благороднее, согласись? Что касается Дэниела… – Томас усмехнулся. – Будем считать, что он отплатил мне услугой за услугу.
– Наверное, у меня нет выбора, – вздохнул Роуланд.

– Питер просил передать еще кое-что. Немного странное. Он велел: «Скажи ему, что он может только на время превратиться в монаха. Потом пусть возвращается к жене». Мне это казалось очевидным. Ты понимаешь, о чем идет речь?
– Да, – медленно произнес Роуланд. – О да. Я понимаю.

Из ужасов того года, которые ознаменовали рождение Англиканской церкви Генриха, народ был искренне потрясен лишь одной июньской казнью.

Повод к ней дал папа. В мае, по-прежнему заклиная европейских монархов свергнуть английского короля-раскольника, неистовый понтифик произвел в кардиналы все еще томившегося в Тауэре епископа Фишера. Ярости короля Генриха не было границ.
Он поклялся:
– Если папа посылает кардинальскую шапку, то для нее не сыщется головы.
23 июня праведного и убеленного сединами епископа Рочестерского вывели на лужайку в лондонском Тауэре и отрубили ему голову. Так, как было отмечено многими, завершилась эпоха.

Спустя две недели за ним последовал на плаху бывший канцлер Томас Мор. Но хотя было известно, что королевский слуга умирал за веру, его участь больше расценивалась как политическое фиаско, нежели мученичество, потому не произвела сильного впечатления.
Доктор Уилсон, изначально сопровождавший обоих, важности не имел и остался в Тауэре, забытый чуть ли не всеми.

Страдания монахов лондонского Чартерхауса продолжались. Казнили еще троих, остальных же подвергали постоянным унижениям. Их испытания становились все болезненнее в силу того, что другие дома ордена присягнули, и его глава даже направил из Франции послание с призывом поступить так же.

Едва ли кто заметил, как по приказу, поступившему из канцелярии вице-регента Кромвеля, трусливого отца Питера Мередита, все еще очень слабого, одним июньским вечером отправили из монастыря на север, в другое духовное заведение. С ним отправился старый Уилл Доггет.

Весной 1536 года произошло событие, отмеченное двойной иронией. Испанская жена Генриха королева Екатерина могла, возможно, прожить и дольше, если бы осталась его супругой или если бы с ней более любезно обращались. Но так или иначе, в начале года она умерла в холодном доме в Восточной Англии. Выходило, что если бы король Генрих подождал, то мог бы спокойно жениться и вовсе не порывать с Римом.

Более того, через несколько месяцев Анна Болейн, которая так и не родила вожделенного наследника, впала в немилость и была казнена. Король Генрих вступил в очередной брак. Но он не вернул Римскую церковь. Ему нравилось быть высшим главой, да и средства от Церкви теперь поступали изрядные.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь