Лауреаты «Редколлегии» | Май 2017
Премия «Редколлегия»Шура Буртин («Русский репортёр»)
«Дело Хоттабыча»
История сотрудника «Мемориала» Юрия Дмитриева, который в конце 1980-х нашёл место захоронения жертв сталинских репрессий и на много лет погрузился в жизни расстрелянных людей. Сейчас краеведу вменяют изготовление порнографии, совершение развратных действий и незаконное хранение оружия.
«После того, как текст про Хоттабыча вызвал довольно большой резонанс, я задумался, чем он зацепил людей. И подумал, что в этой истории есть пара каких-то важных символов.
Первый – это само действие, которым эти тридцать лет занимался Дмитриев. Мне кажется, что наше общество живет с сильными фантомными болями. Русское сознание в своем генезисе по среднеевропейским меркам очень коллективистское. Бессознательная привычка к общности в нем глубокая – а при этом реальных объединяющих практик мало, все меньше и меньше. Это создает в обществе сильную неосознанную фрустрацию.
Например, мне кажется, что культ Великой Отечественной связан не столько с нашими комплексами по поводу былого величия, нехваткой современных побед, которыми можно гордиться, или с нуждами госпропаганды. По-моему, есть более глубокая причина. Война помнится коллективным подсознанием как сильнейший и очень подлинный опыт, в котором люди были вместе. Георгиевская ленточка – это тоска не по победе, а по близости. И нашим обществом владеют такие вот, очень сильные фантомные боли, по большей части неосознанные. «В стране, забывшей и ответ, и вопрос, я как приемная дочь», – пела Умка. Мы находимся во власти какой-то амнезии, постоянно стирающей даже вопрос. Только боль остается.
Память о Большом терроре – безусловно, одна из таких фантомных болей. Общество то расковыривает эту рану, то пытается от нее отгородиться, затолкать куда-то – а затолкать невозможно, потому что это внутри нашей собственной головы. Никуда все равно не денешься, оно снова и снова вылезает, у каждого по-своему – кто-то отчаивается, кто-то отрицает, кто-то даже гордится.
Дмитриев тридцать лет делал довольно странную вещь: он просто искал кости, находил имена этих людей, перезахоранивал. Сначала я этого, честно сказать, не понимал. Зачем? Ну то есть да, конечно, память о репрессиях, но зачем так долго, однообразно и монотонно? И только потом до меня дошло, что смысл его работы в общем-то не научный, а ритуальный.
Прежде всего он просто отпевал этих людей. Находил места, материализовывал эту фантомную боль. Ничего не говорил, не делал никаких политических выводов, просто хоронил. Мне кажется, именно это людей и зацепило – то, что нашелся человек, который совершал какое-то точное ритуальное и психотерапевтическое действие.
Эта травма, в отличие от военной, нас не объединяет, а разъединяет – поэтому нам с ней так тяжело. Но Дмитриев совершал ритуал, который помогает обществу в целом ее принять. Это должна была делать церковь, он делал за нее.
И второй важный символический образ в этой истории – детская порнография. Мне кажется, не случайно Дмитриев был оклеветан именно таким образом. Люди, которые шьют это дело, конечно, специально не думали, действовали прагматически. Тем не менее, в выбранной ими статье есть месседж – бессознательный, но очень глубокий.
Ведь что такое детская порнография? Во-первых, это просто табу. Образ говорит: этот человек зашел туда, куда нельзя. Думаю, на ассоциативном уровне образ работает примерно так. И речь не про историю, не про факты, а именно про вторжение в коллективное подсознание. Во-вторых, чем пугает детская порнография? Это нарушение нормального хода бытия. Это когда старое вожделеет и насилует юное, порабощает будущее. Мне кажется, это образ из какого-то очень глубокого, архаического пласта, уже с трудом осознаваемый, но страшно мощный. И люди, которые его использовали, подсознательно это выразили: это про прошлое, которое насилует будущее.
Когда Хоттабыч взял Наташку из детдома, у него, конечно тоже был идейный мотив: дать вот этому маленькому будущему шанс. И месть этих сил ему тоже оказалась символическая: ты хочешь отнять будущее у нас? Нет, это мы заберем. Мне трудно даже осуждать этих людей, потому что они живут во власти довольно страшных духов.
Конечно, Хоттабыч сам вызвал их гнев на себя, делал это долго и сознательно. Не людей, а именно духов. Им пришлось выйти на свет, показать лицо. Лично мне это почему-то важно.
Я знаю, что Дмитриеву сейчас психологически очень трудно. Он простой человек, не супермен, оказавшийся в эпически тяжелой драме. И очень хочется ему помочь».
Алексей Ковалёв («Лапшеснималочная»)
«Кто и как распиливает миллионы на обмане москвичей»
Серия расследований о команде Сергея Собянина: как работают компании и издания, которые за госденьги продвигают идею реновации и хвалят мэра Москвы в соцсетях.
«Я понимаю, что это звучит как поп-клише, но за эту премию я хочу прежде всего поблагодарить тех, кто помог мне её получить. «Лапшеснималочная» – это давно уже не мой личный проект, а плод коллективного труда. Над ним работают масса волонтёров, которые ищут и проверяют информацию, рисуют иллюстрации и так далее. Кто-то из них – мои хорошие друзья и старые коллеги, кого-то я могу назвать по именам, кого-то я в глаза не видел, а других даже не знаю как зовут.
Практически для каждой из майских статей на «Лапшеснималочной» я собирал отдельную редакционную команду – один специалист по госзакупкам, другой технарь, третий знает изнутри индустрию, которую мы расследуем, и так далее. Есть ещё невидимые герои наших расследований, для которых даже адекватного русского термина нет – whistleblower, человек, который тайно передаёт важную инсайдерскую информацию журналистам. Этих людей я бы хотел поблагодарить отдельно, потому что без них бы у нас не сложилась цельная картинка.
Это целая наука – сохранить анонимность источника. От публикации многих сногсшибательных подробностей, например, нам пришлось отказаться, потому что это бы выдало источник. Но и целиком полагаться на них тоже нельзя, я на этом тоже обжёгся: использовал информацию от одного анонима, не перепроверив, а она оказалась ошибочной.
Идея вывести на свет пропагандистскую империю московской мэрии мне пришла довольно давно, я пристально слежу за приключениями команды Сергея Собянина несколько лет подряд у и не скрываю своих горячих чувств к этим людям. Не в последнюю очередь поэтому я не стал публиковать свои открытия на традиционных медиаплощадках – я слишком предвзятый автор, мне сложно поддерживать даже вербальный нейтралитет. Мне кажется глубоко аморальным, что мэрия Москвы не только тратит совершенно астрономические деньги на собственные СМИ и пропаганду, но и в буквальном смысле коррумпирует сотни журналистов. Особенно молодых, которые уверены, что это и есть работа в медиа – копипастить колченогую канцелярщину, спущенную сверху, не задавая лишних вопросов.
Мы пользовались как открытыми источниками – соцсетями, сайтом госзакупок и другими базами данных – так и рассказами инсайдеров. Выяснилось, что масса людей, занятых в этой пропагандистской индустрии, не только прекрасно понимают, чем им приходится заниматься, но и готовы активно помогать своим коллегам, которые разоблачают это массовое жульничество.
Другие две причины, по которым я не стал отдавать наши расследования другим изданиям, а целиком опубликовал их на «Лапшеснималочной» – это тщеславие и чистая прагматика. Мне нравится, что выходят заголовки не «Такое-то издание выпустило расследование», а именно «Лапшеснималочная Алексея Ковалёва выпустила расследование». Во-вторых, на моём собственном сайте наши расследования получают больше внимания, чем на любой другой новостной площадке, я специально замерял. У цикла расследований про «собянинскую пропаганду» триста с лишним тысяч просмотров. Не думаю, что смог бы добиться похожего результата где-то ещё.
Но самое приятное для меня было, когда я в статистике просмотров одной из статей заметил заход с домена, принадлежащего мэрии. То есть кто-то переслал ссылку на «Лапшеснималочную» по внутренней почте мэрии. Я был очень польщён».
«Редколлегия» в соцсетях: