Лаборатория счастья

  Я как-то уже говорил, что глубоко в пещерах чувствую себя неуютно. Острых приступов клаустрофобии не бывает, и все же я постоянно не в своей тарелке. Занятно, что в общежитии, которое, по сути, та же система пещер, ничего подобного я не испытываю.

Нас догоняют Курт Кобейн, Телескоп Хаббл, Человек-Генри и стапельный сварщик по прозвищу Гегель.

- Как Диего? - спрашиваю я.

- Стабильно, - отвечает Хаббл.

Даже при его исполинском росте, Хаббл кажется пигмеем, когда нас накрывают своды гигантской пещеры. Мы словно оказываемся в огромном авиационном ангаре, который по неведомым причинам вырубили в камне.

Телескоп первым включает свой налобный фонарь. Его луч устремляется над нашими головами и упирается в большой кусок изрядно помятого металла. Я не сразу понимаю, что это бок одной из гондол "Дельфина".

Мы бежим вперед. К шагам начинает липнуть навязчивое гулкое эхо. Оно будто бы пытается вырваться из каменной западни и не знает, что там, за границами этой пещеры, оно попросту перестанет существовать.

В боку "Дельфина" пробоина. Рванная рана. Буханыч хватает за торчащий косо лист железа и с силой приседает, увеличивая проем. Металл невыносимо для ушей стонет. Курт Кобейн первым ныряет в расширенную Буханычем брешь, следом, сложившись едва ли не вдвое - Телескоп Хаббл, потом Гегель, я, а мне в спину дышит Человек-Генри.

Последним в пробоину кряхтя, пролезает Буханыч.

- Пошли! - громким шепотом говорит он нам.

Я несколько раз бывал на борту спасательного катамарана и однажды летал на нем, но теперь не узнаю тут ничего. Изломанная архитектура катастрофы. Прямые линии перестали существовать. Хаос сорванных со своих мест ящиков, медицинского оборудования, конфетти таблеток, отстрелянные гильзы аптечных пузырьков. Под ногами мерзко хрустит разбитое стекло. Где-то впереди, скрытые поворотами, вспыхивают электрические разряды, шипя как начиненный электричеством клубок змей.

Мы идем молча, разве что изредка кто-то выругается, наступив на склянку или ударившись о внезапный угол или выступ. Я вдруг понимаю - так тихо ведут себя при мертвецах, боясь нарушить их покой. И тогда я испуганно набираю в легкие воздуха и зову:

- Эй! Есть кто-нибудь?

Несколько секунд все стоят неподвижно, прислушиваясь. Слабый стон доносится из-за поворота, оттуда же, откуда и разъяренное змеиное шипение. Мы бросаемся вперед, наплевав на мусор на полу и изломы стен. Спотыкаемся. Оскальзываемся. Бьемся локтями и коленями.

Первым до поворота добегает Курт. Но что бы он там не увидел, это поражает его настолько, что матерый ледоруб застывает на месте. Я врезаюсь ему в спину, лучи наших фонарей хаотично выхватывают из темноты элементы крушения. Пока не упираются одновременно в окровавленное лицо. Раскосые глаза, высокие скулы. Лицо, которое я вижу впервые.

- Сказукайнаде кудасай! – хрипло выкрикивает незнакомец, и, как мне кажется, предостерегающе поднимает руку. Однако в этой руке зажат пистолет. Угловатый, несовременный. В очередном всполохе электроразряда я вижу, что человек одет в бумажную военную форму времен второй мировой войны. Такую форму я видел только в кино.

Курт делает шаг назад. Оглядывается на меня. Я делаю шаг вперед и показываю руки открытыми ладонями наружу. Я хочу объяснить, что мы не представляем угрозы, что нас не надо бояться.

- Аната ва ватаси о торо кото ва аримасен! – выкрикивает человек, и неожиданным рывком направляет оружие на себя. Упирает ствол в подбородок и выкрикивает что-то еще.

- Не надо, – шепчу я.

Хлопок выстрела, и черная кровь с белыми и серыми клочьями бьет фонтаном в изломанную стену дирижабля.

  Остальную команду нашли дальше в пещере. Живыми, хотя и изрядно потрепанными. Больше всего досталось пилоту Ирвину: во время жесткой посадки удар пришелся в ту часть корабля, где располагается кабина. У Ирвина были сломаны обе ноги, несколько ребер, правая ключица, лицо представляло собой сплошную синеватую опухоль. Но Телескоп Хаббл осмотрев его, сказал, что все будет хорошо.

 Впрочем, я при этом уже не присутствовал. Меня и Курта отвели в «Боулер», дали в руки по фляжке виски и велели пить. Кажется… Все было, как в тумане. Помню лишь, как дрожали руки, и горлышко фляги било по зубам.

  Прошло два дня. После расшифровки записей с черного ящика «Дельфина», мистер Тако уверенно заявил, что застрелившийся солдат говорил по-японски.

 Из рассказов спасателей, Мэдмэпу удалось установить следующее. Во время тренировочного полета, санитар Диего заметил странные всполохи света далеко внизу. Словно от костра. Гораздо ниже фермы. Капитан корабля Ирвин принял решение проверить, что там происходит. Связавшись с маяком и передав световыми сигналами сообщение о своих намерениях, дирижабль «Дельфин» пошел вниз. Вскоре они оказались рядом со входом в большую пещеру. О ней знали давно, еще с 60-х, и на картах Мэдмэпа она значилась, как Червивое яблоко. Всполохов света больше никто не заметил, и Ирвин собирался уже возвращаться, решив, что Диего ошибся. Но в этот момент из пещеры выскочил незнакомец, размахнулся и метнул что-то в дирижабль. Видимо, гранату. Раздался взрыв. Корабль начал терять управление. Единственным способом не дать дирижаблю рухнуть вниз было увести его под своды в пещеры. Именно так и поступил Ирвин.

По словам команды, они больше не видели человека, бросившего в «Дельфин» гранату. По всей видимости, он проник внутрь через ту же пробоину, что и мы. А члены команды выбрались через основной люк.

 Это только первая часть истории. Часть, которую мы можем с огромной долей вероятности считать действительной. Но есть и вторая часть. Часть, которая строится на догадках, поскольку правду рассказать уже некому.

 В пещере была обнаружена солдатская скатка, разбитые, почти сгнившие ботинки, винтовка «Арисака» образца 1941 года без патронов, несколько связок динамита и пустые консервные банки, в которые солдат, по всей видимости, собирал конденсат со стен. Кроме того, здесь же была найдена японская военная рация с севшими аккумуляторами.

Почему он не умер, отравившись ядовитыми составляющими атмосферы Пустоты, так, наверное, и останется для всех тайной. Сколько времени он провел здесь – так же неизвестно.

 Видимо, бросок гранаты в дирижабль окончательно выбил его из сил. Согласно записям с черного ящика «Дельфина», забравшись в пробоину, он упал, и лишь бормотал что-то. Обращался к человеку по имени Мацуи, называл его господином и клялся, что был верен приказу. Согласно ему, он ушел глубоко в пещеры и ждал сообщения по рации. Получив которое, должен был уничтожить корабль врага, отдав при этом жизнь во имя Императора и Великой Империи. Но сообщение так и не последовало. У него кончилась вода, кончилась еда. Силы покидали его. И когда, по его словам, корабль врага появился, ему не хватило сил выполнить приказ. Он опозорил свое имя и имя своей семьи и потому должен был умереть.

 Мистер Тако убеждает меня, что этот японец покончил бы с собой вне зависимости от того, появились бы мы там, или нет. Я и сам это понимаю. Умом. Но сердцем… сердцем понять такое не могу. Не получается.

 Линда не отходит от моей кровати, я постепенно прихожу в себя. Рано или поздно я смогу встать и выйти из медицинского блока, не видя перед собой разлетающийся череп молодого японского солдата. Но забыть его не сумею уже никогда.

Ни понять. Ни забыть…