Лаборатория счастья

Сборка "Гинденбурга", 1934 год.

«Горе тому государственному деятелю, который не

позаботится найти такое основание для войны, которое и

после войны ещё сохранит своё значение».

Отто фон Бисмарк

Перебравшись к Линде, я стал использовать свою комнату в качестве кабинета. Мэдмэп за это называет меня бессовестным мелким собственником и обещает прислать красных комиссаров, которые угонят моих коров в колхоз, а хату спалят к чертовой матери. Но потом я вручил ему ключ и разрешение работать в моем «кабинете», и он мгновенно проникся теми же мелкособственническими интересами и даже стал рассуждать о пользе НЭПа. Это, что касается плюсов. Из минусов - я то и дело бьюсь ногами о булыжники и различный инструментарий спелеологов, которые как-то незаметно начали перекочевывать ко мне в комнату. Однажды это так меня разозлило, что я вынес все это барахло и сложил перед дверью в комнату Мэдмэпа. Получилась солидных размеров баррикада. Мэдмэп не обиделся и затащил все обратно. В мою комнату.

А самым главным плюсом совместной жизни с Линдой стало то, что мои бесцеремонные, лишенные всякого представления о такте друзья больше не вламываются ко мне среди ночи. Не рискуют. Потому что у Линды - очень большой авторитет, в отличие от меня. Потому, что она врач, а врачей боятся все разумные люди и даже большинство неразумных. Ну, а поскольку Мэдмэп относится одновременно и к тем, и к другим, да еще и очень смешно зеленеет при виде шприцов, то по ночам я сплю как младенец, и никто не тревожит мой покой.

Однако этой ночью алгоритм дает сбой.

Громкий стук в дверь обрывает наш сон на полуфразе. Мы с Линдой одновременно садимся в постели, испуганно озираясь.

- Кто там? - кричу я.

- Это Мэдмэп. Откройте срочно!

- Пошел к черту!

- "Дельфин" пропал!

Из коридора доносятся торопливые шаги и испуганные голоса. Стучат в соседние комнаты, хлопают двери. А у меня в голове крутится только одно имя - Юджин Грин.

  Вот, что выяснилось.

"Дельфин" с командой спасателей на борту, отправился на регулярные ночные тренировки. Что-то вроде той, в которой довелось поучаствовать мне и моему желудку несколькими неделями ранее.

Ровно в час ночи наблюдатели на Маяке увидели его сигнальные огни. "Дельфин» передавал, что заметил нечто странное, расположенного ниже по Столпу. Спасатели, намеревались проверить происходящее, а потом выслать сигнальный буй. Место, куда направлялся «Дельфин» находилось примерно на 15 километров ниже фермы. Передав сообщение "Дельфин" начал снижаться. Потом его габаритные огни погасли, а буй так и не появился. Спустя час наблюдатели подняли тревогу.

  Мы бежим по коридору: Я, Мэдмэп и Линда. Наши пути разойдутся на перекрестке впереди. Линда побежит в медицинский блок, Мэдмэп в противоположном направлении к редакции, я же - сразу на стапеля. Справа и слева от нас распахиваются двери комнат, выскакивают люди. Многие, как и мы, одеваются уже на ходу. Многие, как и мы, оставляют двери распахнутыми.

Края дыхательной маски врезаются мне под скулы, ремни давят на затылок. В спешке я схватил респиратор не своего размера. Надо бы вернуться и поменять, но я бегу к ближайшему дирижаблю. Это "Боулер" Рапунцеля. Старик Буханыч протягивает руку, втягивает меня рывком в салон и матерясь сквозь зубы закрывает люк."Боулер" вздрагивает, отдавая швартовые.

Я падаю на свободное место, пристегиваюсь ремнями и оглядываюсь. Сборная солянка: ледорубы разных бригад, пятеро грузил, кто-то, сидящий ко мне спиной, в комбезе медбрата. Трое ребят из спасателей. И я. Хотя нет, в углу притулился наш Птица Говорун с переносным телетайпом. Это новая модель, разработанная ученными Лаборатории специальнодля областей вроде Полярной, где не действуют компьютеры. Их только завезли, и большое испытание планировали на следующую неделю. Но судьба распорядилась иначе.

В салоне тихо. Никто не перебрасывается дежурными шутками, не обсуждает вчерашний день и не перетирает косточки знакомым. Не играет музыка. Лица мрачные, сосредоточенные.

- Буханыч… Как думаешь, что могло произойти? - тихо спрашиваю я грузилу, сидящего на бухте каната.

- Ох, не знаю я, Клювушка. Но уж коли нам приходится спасать спасателей, значит что-то хреновое совсем.

В иллюминаторе напротив проплывают стапеля фермы. На них суетится Корень со своими ребятами. Запускают аварийный генератор для запасного маяка. На тот случай, если нам придется опуститься достаточно далеко, чтобы свет основного Маяка перестал быть виден.

- Ты уже летал вниз, Буханыч?

- Два раза. Только там делать-то и нечего считай. Наша область, это вроде как край мира, Клюв. Ниже только пустота. И Столп.

- А разве мусор туда не уходит?

- Так-то должен. Но никто его ниже Полярной области не встречал. Хотя, может, не особенно шибко искали, я не в курсах, если по честному.

Я разворачиваюсь к иллюминатору и вглядываюсь в синеву. Это в прямом смысле Пустота, непривычная моему глазу. Не сверкают далекие и близкие созвездия локаций и объектов, не горят направляющие гирлянды красных стоватных ламп на Столпе, не сверлит темноту луч маяка. Здесь ничего нет, и, кажется, никогда и не было. Это пустое пространство будет тянуться бесконечность, куда дольше любой человеческой жизни. И все же, мы летим вниз, и будем лететь до точки, когда горючего останется только на обратный путь.

Однако я ощущаю еще что-то. Что-то помимо надежды. Некий зуд между висками, который на странном своем языке сообщает мне, что это Ничто - всего лишь интерлюдия. И главное - впереди.

Я всегда смеялся над Мэдмэпом, когда он заводил эту свою волынку про сверхчутье. Но теперь я надеюсь, что он прав.

Спуск занимает около сорока минут. Время от времени птица Говорун отправляет и получает сообщения на портативный телетайп. По-крайней мере, эта переносная тарахтелка точно работает. Лента равномерными толчками выползает из тонкой щели на усеянной лампами морде телетайпа. Говорун изучает ее, что-то записывает в толстом блокноте, и принимается выбивать на ключе ответ.

- Интересно, что могли увидеть с «Дельфина»? - спрашиваю я, наблюдая за радистом.

- Знать бы, - отвечает Буханыч, пожимая плечами. - Вот нам бы таких вот машинок на каждый корабль, вот это жизнь бы была. А так – сиди, гадай, что да как…

Буханыч кивает на портативный телетайп.

- Вообще-то, Клюв, я краем уха про них еще два года назад слышал. Но у инженеров и ученых видно дел выше крыше. Их же мало, Пашок. Это тебе не ящики тягать, тут мозгами работать надо.

Я хочу рассказать Буханычу про нового паренька Клодда, и о том, что его, наверное, отправят к ученым. Но в эту секунду оживает интерком под крышей, и все мы замолкаем.

- Вижу сигнальный буй, - басит Рапунцель. - Выдает сигналы SOS.

Пятьдесят голов разом поворачиваются к иллюминаторам.

Оранжевый буй висит, зацепившись за неровность Столпа. А прямо под ним - темная пасть пещеры. Такая огромная, что рисковые парни из службы спасения вполне могли сунуться в нее прямо на дирижаблей-катамаране.

- Бывал я тут, - бормочет Буханыч.

А меня вдруг охватывает такое беспокойство, что дрожат руки.

Внезапно из пещеры показывается человек в оранжевом жилете спасателей и начинает махать руками.

- Это ж Диего, черт шоколадный! - рявкает Буханыч. - Точно он! Живой, гаденыш!

  Рапунцель решил не заходить в пещеру и не рисковать кораблем. Он подводит "Боулера" максимально близко к карнизу. Старик Буханыч на правах обходительного хозяина хватается за стальной бок трапа. Но это мой зуд между висками все сильнее, и я не могу ждать. В следующий момент я понимаю, что лечу над пустотой. Ее, этой пустоты, немного, не больше полуметра - если считать отрезок от люка "Боулера" до каменной площадки. Но там, внизу...

- Клюв! - рявкает Буханыч. - С глузду двинулся?

Зачем это геройство? Чем оно может помочь? Но в следующее мгновение ледорубы, грузилы, сварщики, спасатели, санитары пересекают полметра Пустоты, и Буханычу ничего не остается, кроме как витиевато выругаться и последовать за остальными.

Я уже делаю шаг к Диего, но оборачиваюсь, чтобы крикнуть:

- Врача, быстро!

Лицо Диего в крови, бурые пятна на комбинезоне, сам комбез порван. Но главное - на Диего нет дыхательной маски. Я успеваю подбежать к нему как раз вовремя. Санитар с "Дельфина" падает мне на руки. Он пытается что-то сказать, но все тонет в сдавленном хрипе.

- Врача!

Из толпы выныривает Телескоп Хаббл, которого я и не заметил в салоне. Я с удивлением наблюдаю, как он преображается прямо на глазах. Всегдашние его неуклюжесть, колченогость, исчезают. Глаза леденеют, движения становятся точными и экономичными. Хаббл срывает с пояса запасную маску, которую никто из нас и не подумал прихватить. Далее звучит несколько строгих команд, и вот уже непонятная конструкция, снятая с каркасного рюкзака превращается в носилки.

Буханыч толкает меня в плечо, и, когда я оглядываюсь, кивает на пещеру.

- Пошли что ли?

- Ну… пошли...