Лаборатория счастья

  Полет на "Дубае" куда менее интересен, чем на "Ноттингхилле". В основном он плывет много часов подряд вдоль каменного тела Столпа. Из-за своих исполинских размеров, срезать путь грузовоз не может. Просто не влезет в узкие порталы между мирами.

Но одно замечательное место я все же увидел. "Ноттингхил" тут не пролетал, и потому, когда в синеве определились вдруг очертания огромного кольца, я замер у иллюминатора. Мне было известно, что это такое, читал в путеводителе для новичков, видел фотографии. Но снимки не могли передать и сотую долю величия и монументальной красоты Кольца Нибелунгов.

Гигантских размеров каменный монумент в форме кольца сросся одним краем с монолитом столпа, и похож на ручку древнего кубка. Чем ближе мы подлетаем, тем четче становятся барельефы, изображающие воинов всех времен и континентов, дракономордые драккары и морские чудовища, железные машины и пикирующие истребители, неведомые мне механические чудовища и допотопные подводные лодки времен Первой мировой войны. Не знаю, можно ли назвать военную историю славой, и оставляю за каждым право судить об этом самому. Но вся она оказалась высечена на ободе каменного Кольца Нибелунгов.

Кольцо такое огромное, что гигантская туша "Дубая" проходит в него, словно арбузная семечка в гимнастический обруч. Я успеваю заметить высеченного в камне бородатого колосса, замахнувшегося суковатой дубинкой. За его спиной могучий дредноут вспахивает морскую волну. Из которой, в свою очередь, недовольно скалится реликтовый ящер.

Линда сжимает мою ладонь, прижавшись лицом к стеклу иллюминатора. Я хочу сказать хоть что-нибудь, но не нахожу слов. Линда оглядывается, мгновение смотрит на меня, потом снова отворачивается к иллюминатору и выдыхает на стекло. Ее палец скользит по запотевшей поверхности, рисуя три восклицательных знака.

  Авенида оказывается довольно невзрачной локацией. Ночное шоссе где-то между городами. Вероятно, под солнцем она смотрелась бы иначе. Но здесь, в Пустоте, не бывает солнца.

Прямо на проезжей части техотдел построил длинное одноэтажное здание. Тут и гостиница, и ремонтная мастерская, и дорожное кафе. На крыше здания небольшой маяк, и два захвата для дирижаблей. У Авениды нет собственных причалов, корабли швартуются к захватам и висят по обе стороны локации, как баллоны катамаранов.

Мы берем свои сумки и спускаемся по жутковато дрожащему трапу, переброшенному прямо над Пустотой. Гризли салютует нам из салона, и люк медленно закрывается. Грузный "Дубай" с лязгом отдает швартовы и начинает удаляться.

- Эй! Привет.

Из здания выглядывает девушка в джинсовом комбинезоне поверх оранжевой майки.

- Привет, - отвечаю я.

- Вы на пассажирский?

- Ага.

- Он задерживается. Пойдемте, поужинаете с нами.

Я беру Линду за руку и веду к зданию. Девушка приветливо улыбается.

- Меня зовут Женя. Сегодня я старшая смены.

- Очень приятно. Это Линда, а я - Павел.

- Здорово. Надеюсь, вы голодные.

Девушка отходит в сторону, давая нам пройти.

- У нас тут скромно, но переждать пару часов можно.

Внутри здание разделено несколькими низкими фанерными перегородками, так что стоя можно увидеть, что творится за каждой из них. Приятно пахнет горячим железом и свежим кофе. Тихо звучит "Christmas Lights" Coldplay. За одной из перегородок установлены верстаки и различные станки, за другой - две двухъярусных кровати. Женя проводит нас туда, где стоит круглый стол и шкаф с микроволновкой, разнокалиберной посудой и небольшой кофеваркой. За ним уже сидят двое: белобрысый подросток, которого Женя представляет, как Фузи, и грузный мужчина Дастин по прозвищу Дью.

- Полярники, - уважительно кивает Дью, когда мы представляемся. - Сурово у вас там. Я б не смог.

Мы с Линдой, не сговариваясь, молчим о том, что самим нам в суровых условиях приходится бывать редко. Благо, никто, похоже, не собирается продолжать эту тему.

Я принимаюсь расспрашивать новых знакомых об их работе. Оказывается, дежурные по Авениде так же дежурят на другой локации - Железном кургане. Три бригады меняются раз в две недели. Одна отправляется на отдых в Город-На-Карнизе, две другие на дежурство.

- На Кургане скучно, - признается Фузи. - Никто не летает. Так, иногда только. А тут - перекресток.

Женя выставляет перед нами тарелки с дымящимися макаронами по-флотски.

- Чем богаты, - кивает Дью.

- А часто дирижабли швартуются? - спрашиваю я.

- Ну, раз в день точно. А бывает и чаще, - с охотой рассказывает Фузи. - Вот сегодня смотрите: "Дубай" был, потом скоро пассажирский "Утесов" за вами придет, а вечером еще почтовик, тоже до Пансионата.

- Оживленно.

- Угу. Но так редко бывает.

Мы набрасываемся на макароны, и временно замолкаем. На электрической плитке закипает пузатый чайник.

Я хочу многое узнать про жизнь на Авениде, и собираюсь уже задать вопрос, как с улицы доносится непривычный звук. Я не сразу понимаю, что это. А когда понимаю, с удивлением смотрю на дежурных.

- Это что, собака?

- Угу, - кивает Дью, - их тут три. Прямо вместе с Авенидой и появились. Это Радар лает. Еще есть Хвост и Напарник.

- Радар дирижабль издалека видит, - хвастается Фузи. - Наверное, ваш "Утесов" идет.

Мы торопливо доедаем и выходим на улицу. Впрочем, проходит еще минут пятнадцать, прежде чем "Утесов" швартуется у Авениды. У Радара, мелкого рыжего пса невнятной породы, поразительное зрение.

Пассажирский дирижабль, точная копия "Ноттинг Хила", сбросив скорость, приближается к Авениде, словно сюрреалистическая рыба в космосе. Кто-то нарисовал на носу огромный глаз и плотно-сжатые губы, а на боку - плавники. Ребра жесткости создают видимость чешуи.

Мы прощаемся с нашими новыми знакомыми, так толком ни о чем их и не расспросив, и поднимаемся по дрожащему трапу. Люк с нарисованным плавником медленно открывается нам навстречу. Я оборачиваюсь. Женя, Фузи и Дью машут нам на прощание. Радар, пару раз махнув хвостом, поворачивается и гордо убегает по своим собачьим делам. Снисходить до прощания с нами он не намерен.

  Полет от Авениды до Пансионата длится немногим дольше часа. «Дубай» бы потратил на него часа четыре. Где-то на полпути начинают работать компьютеры, и пилот запускает на встроенном в стену экране "Бойцовую рыбку". Линда каким-то образом умудрилась прожить до 34 лет, не увидев этот черно-белый шедевр Фрэнсиса Копполы, и теперь наверстывает упущенное, крепко вцепившись мне в руку. Я вижу "... рыбку" в третий или четвертый раз, но скучнее она от этого не стала. Через проход от нас и на два ряда впереди летит семья с двумя детьми-подростками. Как только включается экран, отец что-то с улыбкой шепчет детям, после чего достает старенький смартфон. Детишки принимают его едва ли не с религиозным благоговением, и вскоре уже играют в "Принца Персии" с такими лицами, словно приобщаются великого таинства.

Судя по всему, оба паренька, а младший - совершенно точно, - родились уже здесь, в мире Лаборатории счастья. В одной из областей, где, как и у нас, не действуют компьютеры. Отец, наверное, приобрел смартфон специально для этой поездки и только ради игры, ведь мобильные телефоны в Лаборатории счастья не используются. Я со смешанным чувством наблюдаю за происходящим. То, что совсем недавно воспринималось мной, как естественная и неотъемлемая часть жизни, для этих двоих пацанят - чудо. Я задумываюсь было о том, как многое из того, что окружает нас, мы походя списываем в утиль обыденности. Но в этот момент Линда крепко сжимает мою руку, и я возвращаюсь к фильму. Банда хулиганов дождалась встречи с персонажами Дилана и Рурка, и вставший на дыбы мотоцикл уже летит вперед.

Но следя за перипетиями копполовских персонажей, я продолжаю думать о своем. С чуда примитивной игры на экране смартфона, мои мысли странным образом перелетают к теме кино и времени. Точнее, тема, конечно, куда шире. Я думаю, что здесь не существует понятия "премьера". Сегодня среди мусора находят копполовскую "Бойцовую Рыбку", завтра - "Однажды в Ирландии", а послезавтра - люмьеровский "Прибытие поезда". И словно шелуха с высохшей сосны, отпадают такие понятия, как устаревшие спецэффекты, несоответствие моменту, мода и так далее. Остаются простые вещи: фильмы, которые нравятся, и фильмы, которые не нравятся. Я хочу поделиться этими мыслями с Линдой, но Коппола отправил своих героев в прогулку по ночному городу, и не мне перебивать его в такой момент. Линда обнимает мою руку и кладет голову мне на плечо. Я откидываюсь в кресле и смотрю фильм, который мне нравится.

  Яркий свет солнца врывается в иллюминаторы "Утесова" так неожиданно, что на мгновение я зажмуриваюсь, и солнечные блики весело танцуют на обратной стороне моих век. Кто-то из мальчишек восхищенно бормочет:

- Ух ты...

Я открываю глаза, поворачиваюсь к иллюминатору и вижу океан. Бескрайний, ярко-синий, не знающий покоя. Словно кто-то плеснул разбавленные молоком чернила в чашу горизонта. Белые барашки на вершинах волн, треугольники парусов, и небо, дышащее теплом. А под ним там и тут, сотнями, - светлые проблески отмелей, похожие на спины огромных животных, греющихся у поверхности. Так мне кажется до тех пор, пока одна из отмелей не начинает двигаться. Она делает неполный круг и скрывается в глубине.

- Смотрите, - говорит мужчина детям, - это желтые киты.

- Такие большие! - восклицает младший.

- Огромные, - кивает отец, - но совершенно безобидные.

Я усмехаюсь. Оказываются, это не отмели похожи на спины животных. Это желтые киты греются у поверхности и похожи на отмели. Мигрирующие стада морских великанов. Я читал о них, видел фотографии, и все равно, увидев воочию, не узнал.

Моя рука дергается к сумке, на дне которой спрятан фотоаппарат. Но Линда накрывает мою ладонь своей и шепчет:

- Просто смотри. Ты в отпуске.

  Пансионат, это большое здание в колониальном стиле, и три десятка бунгало самого разного калибра, построенных на вытянутом архипелаге островков. Нам с Линдой достается не только собственное уединенное бунгало, спрятавшееся от солнечных лучей под разлапистой широколиственной пальмой, но и собственный островок. На то, чтобы обойти его по берегу хватает двадцати минут. Но нам, пещерным людям, вполне хватает и этого. К тому же мы, наконец, одни. Мы много болтаем ни о чем и обо всем сразу, загораем, пьем странные тропические коктейли, занимаемся любовью прямо на пляже, шумим в свое удовольствие, купаемся, и снова шумим.

Два дня выходных пролетают, словно одно мгновение. Словно накатившая и тут же ушедшая волна. И все же я не могу сказать, что время пролетело незаметно. Быстро - да. Незаметно - нет. Каждое мгновение отложено в фотоальбомы памяти, подписано и обведено разноцветными фломастерами.

Цветастая птица, похожая на плод страстной любви попугая и удода, будившая нас каждое утро…

Обнаженная спина Линды в каплях воды…

Взлетающий хвост желтого кита в каких-то десяти метрах от нашего пляжа…

Мои тщетные попытки удержаться на доске виндсерфинга…

Смех Линды, когда я в очередной раз выплываю из-под накрывшего меня паруса...

Волан бадминтона, принесённый набежавшей волной…

Тщетные попытки избавиться от песка в постели…

Пальцы Линды, вцепившиеся мне в спину…

И ослепительные, багряные, самые прекрасные закаты из всех закатов, всех вселенных. Секунды, когда небо бережно передает солнце расплавленному океану.

Сорок восемь часов счастья.

  Ранним вечером понедельника мы возвращаемся к родным стапелям Полярной Области. Нас снова подхватил на Авениде Гризли. Линда дремлет, положив голову мне на плечо. Ей сразу с корабля на суточное дежурство. Мне бы тоже стоило поспать, ведь меня ждут в редакции. Но сна ни в одном глазу. Я смотрю в Пустоту, раскрашенную яркими точками локаций и объектов тут и там. А вижу набегающие волны и теплый песок.

Но вот одна из точек становится ярче остальных. Наш маяк зовет блудных детей домой. Мы возвращаемся из лучшего отпуска за всю мою жизнь, в лучший дом, где нас ждет любимая работа, друзья и необходимость соблюдать тишину. Но моя память хранит еще кое-что. Теперь я точно знаю, как звучит Линда, когда никто не может нас услышать.