Лаборатория счастья

Два наших вахтовых дирижабля, все еще стоят на ремонтных стапелях. "Боулер" Рапунцеля обещали запустить уже через три дня. А вот с "Фифти-фифти" Мохито возникли серьезные трудности, ремонт затягивается. Ну а пока суть да дело, ребята из техотдела Тропического филиала одолжили нам один из своих кораблей. Малотонажник под названием "Какаду". Он странно и неуместно смотрелся на наших стапелях. Странная конструкция, более узкая и вытянутая форма, блок с двигателем и батареями узкий и угловатый, похожий на грудной плавник. Да и красно-желтая раскраска была излишне яркой для нас. Само собой, запустить его в эксплуатацию сразу не удалось. Дирижабль пришлось утеплять, ставить на него воздушные пушки, экстренно перестраивать систему доставки груза в салон. В результате корабль из Тропиков стал значительно тяжелее. А его конструкция не очень для этого годилась. Но выхода не было, к тому же, погоды над Ледяным полем стояли спокойные.

И все же, что-то случилось. Несколько часов назад «Какаду» совершил аварийную посадку неподалеку от Большого Жернова. Аварийный воздушный буй ушел в Пустоту через проход у Магеланова архипелага. Яркие вспышки заметили дежурные: все те же три коротких, три длинных, три коротких. «Save Our Souls».

  Развернувшись носом к стапелям пирса, "Дельфин" запрашивает информацию о произошедшем семафорной азбукой. Сигнал «S.O.S.» Маяка сменяется новой россыпью световых точек и тире. К этому времени в кабине вместе с пилотом уже находится доктор Андре. Он-то и принимает решение направиться на Ледяное поле не заходя домой. Все необходимое уже на борту, а время терять нельзя. На оглушающем морозе, возможно раненные, ждут помощи наши люди.

Несмотря на кажущуюся неповоротливость, "Дельфин" обладает мощным сердцем и способен развивать невероятную скорость. Поэтому уже через четверть часа мы вырываемся из вечной ночи в ослепительное сияние Ледяного поля. Найти "Какаду" не составляет проблем, его яркая раскраска бросается в глаза на белом фоне снежной равнины. И, очевидно, не только нам.

- А чего они все на крыше? - бормочет Диего, прижимаясь носом к иллюминатору.

- А ты посмотри кто внизу? – отвечаю я.

- Йесус Мария!

Вокруг дирижабля, периодически задирая морды и вставая на задние лапы, бродят огромные белые медведи. Зверюг пять, если не больше. А в борту "Какаду" зияет рваная пробоина, достаточно большая, чтобы через нее мог пролезть не самый большой медведь.

- Диего, - хрипит динамик искаженным голосом Ирвина, - хватит задницу отсиживать. Готовь лебедку.

  Утяжеление и внезапный порыв ураганного ветра не были основными причинами крушения. Тем более что за штурвалом "Какаду" был опытнейший Рапунцель. Однако все это случилось в момент гарпунирования. Рапунцель пытался удержать непривычный в управлении корабль на одной высоте, давая возможность ледорубам закрепиться на торосе. И ему это удалось. Но когда страховочный трос уже был отстегнут, дирижабль зацепил корпусом Большой Жернов. Рули управления были повреждены, и только благодаря чуду и невероятному мастерству пилота, корабль удалось посадить на ледяной наст. Ледорубы спустились с тороса, и, кинувшись к дирижаблю, обнаружили, что никто не пострадал.

Но потом пришли медведи.

Позже в своей краткой экстренной заметке для спецвыпуска «Полярника» я использую такие клише, как "решительность и слаженность действий". Мэдмэп, наверняка, будет смеяться, называть меня нездоровым ортодоксом и требовать, чтобы я уволился и пошел в специалисты по заготовке комбикорма на ферму. Проблема в том, что именно благодаря опыту, решительности и слаженности действий люди были спасены. И спасены вовремя. По прибытии всех в приказном порядке отправили в медблок, но врачи не обнаружили ни обморожений, ни переохлаждений. Единственный потерей в этот раз стал сам дирижабль.

Как ни странно, когда Мэдмэп откладывает мою заметку, он не смеется. Наоборот, лицо его предельно серьезно.

- Я вот думаю, Паш... мы когда-нибудь перестанем видеть во всех проблемах руку этого... Юджина Грина?

- Я говорил с Рапунцелем. Он уверен, что все произошло по естественным причинам.

- Ну да. Но я про другое…

 Я понимаю, о чем он. Но ответить мне нечего.

  Рабочий день в разгаре, и я возвращаюсь на "Дельфин". Он снова отчаливает в направлении Ледяного Поля. На этот раз без тряски и внезапных кульбитов. В планах провести тренировку медицинского персонала, а на обратном пути взять на буксир "Какаду".

- Тренироваться надо постоянно, - говорит мне Диего, - здесь правило велосипеда не работает, братан. Мы должны не просто уметь делать то, что делаем. Мы должны делать это в экстремальном режиме.

Диего сидит на бухте страховочного каната и при разговоре активно жестикулирует.

- Это, конечно, странно, Клюв, но в чем-то наша работа напоминает рамс на районе. Там тоже постоянный экстрим и проверка. Ты всегда должен быть готов к определенного рода разговору, знать точно, когда и что сказать. Ну и быть готовым отвечать за свои слова. И тут: времени на размышления практически нет, решения надо принимать мгновенно. И быть готовым отвечать за свои поступки. Это не в больничке под лампочкой. Грязь, снег, ржавчина, буря: по любому - работаем. И ничего обратно не отмотать. На районе даже проще. Сам ошибся - сам и платишь. А тут за твои ошибки платят другие. Если хочешь знать, на втором месяце я готов был пойти и попроситься на любую другую работу. Сварщиком, грузилой, электриком, кем угодно.

- А чего остался?

- Потому что ошибся. Ну, точнее, как ошибся... Тогда ферму пытались расширять, и ребята под обвал попали. Короче, мы прибегаем, а там парень один... обе ноги в мясо, сам без сознания, кровь вокруг... Я как встал, так и все, не могу двинуться. Вроде знаю, что делать, а пошевелиться не могу. Тогда мы еще с доктором Карапетяном работали, он сейчас в Пустыне. Глыба мужик. Вот он не растерялся, все организовал, всех построил... но только парня этого все равно спасти не удалось. Большая кровопотеря. И я все время думаю, что, может быть, не стой я тогда столбом, все иначе сложилось бы? На самом деле нет, точно знаю. Но все равно думаю. И, короче, я решил - исправлю эту ошибку, и уволюсь. Вот с тех пор и исправляю.

- Сколько человек ты спас?

- Я давно уже не считаю. Сначала считал, потом... перестал.

- По-моему ты давно исправил ту ошибку.

- Может и так. Только... в прошлой жизни я только и делал, что ошибался. Я в том смысле, что мне еще много ошибок надо исправить. Но как только почувствую, что отмылся, уволюсь к чертовой матери.

- Почему?

- Я же тебе говорю, не тяну я эту работу. Она для таких парней, как тот же, скажем, Карапетян. Или доктор Андре. Или Бош. Камински вон. А я... как был гопником из пригорода ЭлЭй, так и остался.

- И сколько ты уже вот такне тянешь.

- Ну как... Шестой год уже. Охренеть, да?

  Я не работал в громоздком комбезе с тех пор, как вызвался десантироваться на торос вместе с ледорубами. Тогда даже мне самому эта идея показалась безумной, но было неудобно сдавать назад. И я до сих пор помню, каким неповоротливым был. Только и мог, что размахивать топором под мерный бит "Depeche Mode".

А парни из команды "Дельфина" творят в этих комбезах настоящие чудеса. С помощью трех манекенов они проводят тренировку по оказанию экстренной помощи. При этом один из манекенов сбрасывают прямо на жернов. Я кое-как спускаюсь на страховочном тросе, едва не поскальзываюсь, затем неловко ковыляю вокруг спасателей с фотоаппаратом, стараясь ничего не упустить. Кадр за кадром.

Доктор Андре делает искусственное дыхание.

Камински делает массаж грудной клетки.

Диего накладывает шины на ноги.

Доктор Андре ставит капельницы.

Диего и Камински бегут с носилками.

Все это на лютом морозе и под то и дело налетающими порывами обжигающе-холодного ветра. Мои ноги вязнут в снегу, открытые части кожи почти онемели от холода. В какой-то момент, один из фотоаппаратов перестает работать. Кнопка просто не нажимается.

Тренировка продолжается после этого еще полтора часа.

  Моторы "Дельфина" натужно ревут, поднимая с наста поврежденный "Какаду". Корабль спасателей едва справляется, ноша слишком тяжела. Но у Магелланова архипелага уже ждет тяжеловоз "Дубай", готовый подхватить раненного товарища. Спасателям всего лишь надо вытащить его с Ледяного поля.

Я успеваю сделать несколько снимков красно-желтого дирижабля, плывущего над снежной равниной. Абсолютно-сюрреалистическое зрелище. Словно и правда тропическую птицу занесло в суровое Заполярье.

- Как попугай, - восхищенно качает головой Диего, выглядывая из-за моего плеча. - Красавец. Или как северное сияние. Только дирижабль.

  По дороге домой, я думал о том, что стоит сегодня лечь пораньше, чтобы утром со свежей головой сесть за статью. Но вот на часах уже половина третьего ночи. Два часа назад сонный и раздраженный Игорь Святовичный, сотрудник нашей фотолаборатории, принес мои фотографии. Час назад закончился кофе. Полчаса назад заглянул пьяный Мэдмэп и попытался объяснить мне, насколько сильно он влюблен в Тамару, но она стоит большего, поэтому он никогда не перейдет границу. А потом спросил, как все-таки перейти границу, и ничего не разрушить. Я сказал, что хотел бы ему помочь, но сам в таких делах не особенно шарю.

О том, что Мэдмэп влюблен в Тамару, знали все, кроме, пожалуй, самой Тамары. Мэдмэп погрозил мне пальцем и сказал, что я эгоист, и вообще все влюбленные эгоисты, и он искренне завидует нам с Линдой, потому что тоже хочет быть эгоистом, но Тамара заслуживает большего. Я почему-то испуганно спросил, откуда он знает про нас с Линдой. Мэдмэп сказал: "Так все же знают", - и ушел.

Наконец, статья готова. И я даже рад, что Мэдмэп так сильно набрался, и все подколы по поводу очередных штампов отложены до завтра. Конечно, Мэдмэп написал бы лучше. И Тамара написала бы лучше. Да почти все в редакции «Полярника» написали бы лучше. Ведь они, черт побери, отличные репортеры. Но и я не совсем безнадежен.

Я вынимаю из машинки последний лист. Каретка глухо щелкает по пустому валику. Стопка листов и фотографий ложится на стол с корреспонденцией Гудерина. Я выключаю свет в редакции и иду прямиком в медицинский блок. Раз уж все и так обо всем знают, то прятаться нет смысла. И уж пожелать любимой женщине спокойной ночи я точно могу. Правда?