Лаборатория Счастья

(с) LZ 129 «Гинденбург» 1930

Большой гонг, это огромных размеров колокол, закрепленный под днищем судейского дирижабля-катамарана. Поскольку в этом году обеспечением Большого Трофи занимались парни из области Океана, то гонг закрепили под "Ионой" - дирижаблем странной формы, словно две обычные металлические бочки рисовал Дали, заставив их выгибаться в искаженной геометрии своих картин. В позапрошлом году этот же колокол нес "Дельфин" наших спасателей – единственный наш дирижабль, названием соответствующий скорее области Океана, чем нашим полярным широтам.

В этот раз, мы увидим колокол только на фотографиях, поскольку ударом Большого Гонга объявляется старт этапа. А значит сейчас "Иона" парит где-то в районе Кладбища Кладбищ. Там начнется второй этап Трофи.

Распахивается дверь из коридора общежития, и телеграфист Волик Прашкевич по прозвищу Птица Говорун, прижимая рукой дыхательную маску, кричит во всю силу легких:

- Го-о-о-о-о-онг!

Все вдруг вскакивают со своих мест, множа вопль телеграфиста. И вот уже мы с Мэдмэпом, забыв разногласия, скачем вокруг счастливо-смеющегося Буханыча и выкрикиваем "Го-о-о-о-онг!" в две глотки, а Могвай выплясывает что-то среднее между устрашающим танцем регбистов Ямайки и полькой «Мамушкой» из «Семейки Адамс».

Если взглянуть на происходящее не предвзято, то наши действия довольно глупы. Ведь сами дирижабли мы увидим еще очень нескоро: трижды будет выскакивать Птица Говорун с вестями из трех локаций: Старого маяка, Авениды, и Большого Водопада мимо которых пройдет гонка, - прежде чем мы увидим приближающиеся габаритные огни лидера. Но объективность и чувства болельщика так же далеки друг от друга, как модная обувь и гипс. И то и другое одевается на ногу, а толку-то? Ничего общего!

  Крики утихают, и мы снова устраиваемся на изрядно потоптанных газетах. Кто-то врубает неподалеку магнитофон и Элвис Пресли поет "Winter Wonderland" так, словно это последнее Рождество в его жизни, Санта уходит на пенсию, а красный мешок выкупил анонимный коллекционер. Могвай растягивается во весь рост на решетке пола, закидывая ноги на выступ рангоута "Дубая" и тихо подпевает королю.

- Парни, - вдохновенно говорит Мэдмэп, - вот ради таких моментов и стоит жить.

- Вот тут я с тобой не согласный, - качает головой Старик Буханыч, - все наоборот Мэдмэпка.

- Это как?

- Жить стоит просто чтобы жить, я считаю. Потому что если не жить, то и таких вот моментов, не будет.

- Ох, Буханыч... Да ты философ. Шпенглер и Шопенгауэр сейчас, конечно, волчками крутятся, но ты, черт побери, прав.

- Буханыч - голова, - соглашаюсь я.

- А знаешь почему, - Мэдмэп наклоняется и хлопает Буханыча по плечу. - Потому что в этом могучем человеке хранится мудрость, не подпорченная цивилизацией. А мы с тобой, брат Клюв, товар порченый. Ты, само собой, больше, я - меньше, но в масштабах вселенной этой разницы не ощущается.

- Эх, - вздыхает Буханыx, - было б так, как вы вот сейчас рассказали, то я бы заранее пивом закупился.

- Не-не-не, - качает головой Мэдмэп, - это, отец, совсем другая мудрость. Бытовая и ситуационная, а я говорю о мудрости вне возраста, которая либо есть, либо нет. Даже Клюв порою выдает идеи, граничащие с гениальностью. Например - влюбиться во врача. Гениально? Гениально! И не надо, если что, лежать в общей палате, и доступ к контрацептивам опять же. Но это мудрость ситуативная. Пришел, увидел, охренел. И охмурил. Понимаете?

Я бросаю в Мэдмэпа смятым клочком бумаги.

- Правда, - вздыхает Мэдмэп, - дуализм его мышления вопрос отдельный. Я вот никогда в жизни не пойму, как один и тот же человек смог охмурить доктора Фрозетту и поставить половину месячного оклада на "Фермера".

- Посмотрим, что ты скажешь, - ворчу я уже привычно, - когда "Фермер" придет первым.

- Так, а что это изменит? – пожимает плечами Мэдмэп. -  Победа "Фермера" будет сенсацией, чем-то из ряда вон выходящим, то есть нелогичным. Твоя ставка, даже и победив, останется глупой.

- К вам можно?

Из-за поставленных в три яруса бочек с мазутом выбегает моя Линда.

- Там все пьяные, и мне скучно.

- Ага! - говорю я. - Совесть проснулась? А ну, стирай эту бело-красную гадость со щеки.

- Не слушай его, Линдочка, - ворчит Старик Буханыч, - на вон на мою газету садись.

- Не надо, - останавливает его Мэдмэп, - у меня еще есть. Я сюда пол редакции притаранил.

Линда усажиыается с нами, я обнимаю ее и прижимаю к себе.

- О чем болтаете? - спрашивает Линда.

- О твоем благоверном. И его "великой" ставке, - с удовольствием объясняет Мэдмэп, - а также о дуализме мышления.

Линда улыбается и красно-белые полоски у нее на щеке смешно кривятся.

- Не смейте тут его обижать.

- Да мы же не обижаем, - возмущается Мэдмэп, - мы издеваемся! Это же не одно и то же!

Дверь снова распахивается. Птица Говорун еще не успевает выйти наружу, а все стапеля уже на ногах, взгляды направлены в его сторону, на лицах ожидание.

Птица Говорун выходит, глядя над нашими головами, медленно достает из-за спины рулон туалетной бумаги, раскручивает перед собой, как глашатай свиток, и только после всех этих манипуляций зычно объявляет:

- Большой Маяк! Третье место - "Всадники"!

Крик Линды пытается перейти в ультразвук. Ей вторят красно-белые фанаты по всем стапелям.

- Второе место - "Гроссмейстеры"!

Черно-белые взрываются торжествующим воплем. Взлетают знамена в шахматную клетку и знамена с шахматными конями. Самодельные барабаны издают треск, стук и грохот.

- Первое место - "Пустынные миражи"!

Истовый вопль бежево-зеленых рвет в клочья остатки тишины. Они пляшут, прыгают и на глазах теряют человеческий облик. И в центре этой какофонии безумия - наша Тамара, размахивающая косынкой.

- Клюв, - перекрикивает этот шум Мэдмэп, - ты слышишь удар? Это первый гвоздь в гроб твоей ставки.

Я даже не пытаюсь заглушить летящие со всех сторон вопли и одними губами объясняю Мэдмэпу маршрут, по которому ему следует немедленно отправиться.

  Как только шум стихает, Тамара перебирается к нам.

- Чего пришла? - ворчит Мэдмэп. - Иди к своим вон этим вот. Они тебе под цвет щек подходят.

Обе щеки Тамары расписаны бежево-зеленым. У нее даже тушь сегодня зеленая, а тени - бежевые.

- Да ну их, - вздыхает княжна, - они клевые, но вы родные. Я соскучилась.

- Ну, тогда ладно, - соглашается Мэдмэп и достает очередную газетку, - на вот, припади седалищем.

- Ты сегодня щедр на милосердие, - замечаю я, и крою самую невинную мину. Настолько невинную, что Мэдмэп показывает мне кулак за спиной Тамары.

- Ну да, - отвечает Тамара, - от него дождешься.

Мэдмэп патетически вздымает руки и восклицает, обращаясь к большому ржавому пятну на обшивке "Дубая".

- О боги! И этот клубок неблагодарных змей я пригрел на своей волосатой груди. И на своих газетках! Где же справедливость?

- Да ладно тебе, я любя, - говорит Тамара.

Мы отводим глаза. Все знают, что Мэдмэп кому угодно может высказать в глаза что угодно, и даже Гудериану несколько раз перечил. А это вообще немыслимо для большинства из нас. Подвиг, граничащий с актом суицидом. Мало того, есть не особенно достоверная информация о том, как на Мэдмэпа однажды не подействовало всесильное "Та-а-ак" Мистера Тако! Но вот подойти к Тамаре и сказать ей о своих чувствах он не может. И с одной стороны лично мне его, как друга, невероятно жаль, а с другой, это значит, что у наглости Мэдмэпа все же есть границы. Впрочем, и то, и другое я ему уже говорил, и не раз, мы даже поругались как-то по этой самой причине. Но крепость стен княжны по-прежнему оставалась не по зубам этой пусковой установке беспринципного юмора. И, конечно, с моей стороны некрасиво смеяться на эту тему. Но я иногда все же смеюсь. В голос.  

В районе Авениды картина гонки меняется самым кардинальным образом. На отрезке пути что-то произошло с двигателем бежево-зеленых и Авениду он проходят уже третьими. Первыми оказываются "Гроссмейстеры". А вот вторыми, неожиданно для всех, кроме разве что меня, проходят "Фермеры". Что касается "Всадников", они перемещаются на четвертую позицию.

К Большому Водопаду на первых двух строчках изменений не происходит, а вот красно-белые перемещаются на третью позицию. Что касается "Пустынных миражей", то они проходят Водопад шестыми, уступив четвертое место "Эдогаве Рампо" из области Руин, а пятое - "Пещерному Льву".

Тамара, разумеется, в самых мрачных настроениях, отказывается принимать участие в общей пляске радости. Ее можно понять, ведь бежево-зеленые числились среди фаворитов, и даже фанаты "Гроссмейстеров" говорили, что если кто и сможет бросить им вызов, то это будут именно "Миражи". Но у Большого Трофи - плохой характер. Плевать оно хотело на ставки тотализатора и наши ожидания. Статус участников не значит ровным счетом ничего. А наши крики счастья и разочарования тонут в Пустоте без следа. Удача "Пустынных Миражей" обращается настоящим миражем.

Однако обстановка на стапелях меняется не только в бежево-зеленом секторе. И хотя все так же грохочут барабаны и надрывно ревут самодельные вувузелы, что-то меняется в общей тональности шума. Бесшабашное веселье начала третьего этапа гонки обращается напряжением ожидания. Почти восемьсот пар глаз уставились в Пустоту. Они ждут, когда там, среди привычного рисунка локационных созвездий вспыхнет новая яркая точка. Звезда лидера гонки. Я с удивлением обнаруживаю, что все мы давно уже не сидим и не перебрасываемся шутками. Стальные решетки пола, брошенные на прочные балки металлических конструкций, не грохочут под нашими ногами, потому что никто рядом уже не танцует и не прыгает.

Где-то там, в Пустоте, корпус в корпус летят два дирижабля. Уверенный в себе статный красавец "Гроссмейстер": стальной аристократ, опытный бретер, черно-белый паладин Пустоты. И провинциальный наглец, выскочка "Фермер" в шутовских доспехах желто-зелено-красной расцветки. Словно одеяло лоскутное нацепил ради смеха. Фаворит и аутсайдер ожиданий.

- Вижу! - кричит вдруг кто-то в толпе, и все взволнованно подаются вперед, встают на цыпочки и начинают говорить одновременно.

Две ярких искры вспыхивают там, далеко впереди и начинают медленно расти прямо на наших глазах.

Линда вцепляется мне в руку, Тамара вцепляется в руку Мэдмэпа, Могвай и Старик Буханыч вцепляются в сетку ограждения. Секунды бьются словно стремительные частицы, отобранные демонами Максвелла. Они переполняют минуты!

- Да-а-а-а!

Мой одинокий торжествующий вопль, мой дикарский пляс, мои нелепые размахивания руками посреди пораженной тишины. "Фермер" не просто идет первым, он обгоняет "Гроссмейстеров" на полный корпус!

 - Вперед "Фермеры"! - кричу я. Единственный на огромных, заполненных народом стапеллях.  

  "Фермеры" берут третий этап, но на четвертом, ближе к финишу у башен Города На Карнизе все-таки уступают "Гроссмейстерам". Унизить черно-белых дважды не дано никому. Да и по очкам за все этапы Большого Трофи Пустоты "Фермеры" берут только третье место. На втором, несмотря на фиаско у Авениды – оказываются "Пустынные Миражи".

Но это не имеет никакого значения. На самом деле, желто-красно-зеленые могли проиграть все этапы, включая и этап Полярной Области. Ну, досталось бы на мою долю чуть больше насмешек Мэдмэпа. И не было бы одинокого победного воя, деньги бы проиграл, и не купил бы нам с Линдой собственный телевизор с видео-магнитофоном. Все это чушь, суета бренная.

Жалко только, сфотографировать Мэдмэпа я тогда позабыл. Не до того было.

  Мы сидим в комнате Могвая. Ну, как сидим? Кто может, тот еще сидит. А кто не может, тот уже лежит. Потому что два кегля пива, которые внезапно выкатила нам предусмотрительная Тамара, требуют огромных физических и нравственных усилий. А большая часть наших сил осталась там, на стапелях. Вот и падают сильнейшие из сильных.

Мэдмэп усмехается и показывает стаканом с пивом на уснувшего в обнимку с уже пустым кеглем Телескопа Хаббла.

- Вот объясни мне, - пьяно артикулируя, спрашивает Мэдмэп, - на кой черт фанаты бьют друг другу морды? М? Ведь, вон... смешнее же напоить и... сфотографировать. Слушай, а где мой фотоаппарат?

- А! - я пытаюсь погрозить Мэдмэпу пальцем. - Ты же подарил его Курту.

- Правда? А зачем?

- Не знаю. Ты... сказал, что тебе для него вообще ничего не жалко.

- А... Ну, правильно сказал! А фотоата... парат я ему, зачем отдал?

- Я не знаю. – отмахиваюсь я. - Я вообще... спать пойду. Только допью пиво. Сколько там осталось?

- Нам осталась еще вся жизнь, Клюв! Долгая, счастливая, и... снова долгая.

- Хорошо. Тогда я пойду, посплю. Мне на такую долгую жизнь силы ну... ик!.. жны.