Купить марихуану Сан-Паулу

🔥Мы профессиональная команда, которая на рынке работает уже более 5 лет.

У нас лучший товар, который вы когда-либо пробовали!

______________

✅ ️Наши контакты (Telegram):✅ ️

>>>НАПИСАТЬ ОПЕРАТОРУ В ТЕЛЕГРАМ (ЖМИ СЮДА)<<<

✅ ️ ▲ ✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ✅ ️

_______________

ВНИМАНИЕ! ВАЖНО!🔥🔥🔥

В Телеграм переходить только по ССЫЛКЕ что ВЫШЕ, в поиске НАС НЕТ там только фейки !!!

_______________

Купить марихуану Сан-Паулу

Купить онлайн закладку Бразилия | Бошки | Марихуана | Гашиш | Ганджубас | Шишки | Конопля

Купить марихуану Сан-Паулу

Экстази (МДМА) Куба

Buy Ecstasy (MDMA) Playa del Carmen

Купить марихуану Сан-Паулу

Марихуана Анаклия

Мы съездили в финансовый центр Бразилии, который ласково называем Павликом, чтобы пройтись по городу в одеяле, выпить самого дешевого алкоголя, узнать все про наркокартели и увидеть самые большие задницы в мире. Ну и настал теперь черед рассказать о городе, про который я могу орать, петь и танцевать, не опасаясь массового переезда туда русских людей. Потому что никому больше в здравом уме и твердой памяти он не покажется пригодным для жизни. Он называется на моем языке мужским именем, причем укороченным, детским. Город, названный своим именем в честь одного апостола, который в свое время см. Караваджо упал с лошади, сраженный нестерпимым светом. Я теперь знаю, где водится этот свет. Ходить по Павлику непросто, потому что все время тебя испытывают на как бы головокружение, на то, рухнешь ты или нет, а если не рухнешь, то как далеко уйдешь. Потому что нет на свете города более горбатого, чем этот, и чтобы еще эти горбы были такие бугристые, и чтоб они так лихо между собой мешались. И вот я иду, тяжело дыша, поднимаюсь на очередной такой горб оттуда сразу резкий спуск , времени час ночи, я направляюсь повидать друзей в новый клуб Yachts в сумасшедшем районе Бишига — районе, где все только начинается. Туда вот сейчас, в этот исторический период, переезжают жить все нужные люди Сан-Паулу, всё городское беспокойство, все худо-юдо-дожники, все, кого там не хватало до сих пор, — а хватало там исключительно подозрительных типчиков, шебуршащих по углам, еще старьевщиков и некоторого количества переметнувшихся туда в незапамятные семидесятые среднебогатых мещан — эти отгородились от остальных высоченными заборами, колючей проволокой и сигнализацией. Вот почему на Бишиге в этот конкретный момент открываются заковыристые рестораны, причем там все еще неспокойно, — и эта неспокойность — такая же черта Павлика, как, скажем, прямота улиц Нью-Йорка или влажность воздуха Лондона. И вот я иду, иду и вдруг слышу голос, но откуда он доносится, понять не могу. Да, алё! Ну, говори скорей. Да нет, сейчас не могу, я уже легла». Я иду-иду, а потом останавливаюсь и хочу — что сделать? Подергать с силой много раз мочку уха? Нет, правда: передо мной, прислоненная к стене дома, на грязном тротуаре, удивительная конструкция из трех раскрытых зонтов — одного розового в центре и двух бледно-желтых по бокам — и под ними, точно совершенно, только что происходил телефонный разговор. Это домик. Чудеса с бездомными паулистами давно занимают меня. Я даже придумал, что менджиги города Павлика — они на самом-то деле пришли сверху, упали с какой-то своей бичовой планеты, из галактики грязных одеял, потому как ровным счетом ничто не связывает их с этой реальностью, они как бы летают, а не ходят, они как бы уже над землей первоначально. И еще. Бэггеры Лондона сидят в углублениях викторианских домов на своих картонках. У каждого из клошаров Парижа есть свое магазинное крыльцо, которое он занимает на ночь тут уже соревнование — кто первым уляжется у «Луи Вуиттона», например. А менджиги-паулисты все время ходят. Ходят и ходят, и нельзя не процитировать родную мать: «А вообще в идеале надо ходить в одеяле» см. Петрушевская, «Стихи хи ». Правда надо. Одеяло — униформа. Они ходят по улицам в одеялах всегда. Разница только в том, что одни, ходя, накрываются с головой, а другие голову держат поверх. Изредка они лежат. Вокруг идет дождь. Ощущение плацкартного вагона, когда ты идешь и идешь через поезд, а вокруг попахивает и всегда торчат чьи-то пятки из-под простыни. Когда общественное пространство становится частным и в обратную сторону. И как бы это больше не стыдно, потому что так и должно быть. Ощущение, что в Павлике все еще будет. Что скоро вернутся люди, покинувшие пустые дома, что возобновятся магазины, наглухо занавешенные десятилетним слоем граффити, что аллеи, такие красивые снаружи, перестанут таить в своих кущах одеяльных людей и тех, чуть более заземленных, которые всего лишь хотят отобрать у тебя мобильный. Что местные трансвеститы перестанут объединяться в уличные банды и пойдут петь в кабаре со съехавшей набок губной помадой, как положено нормальным трансвеститам мы, кстати, такую банду видели одну — она пробегала мимо с визгом, падая с каблуков, страшно по-женски матерясь и бряцая оружием , — и сдадут причем стволы. Кроме тех, которые они сдали изначально. Пока все будет так, как есть. Почему мне так нравится эта тревога. Почему мне так хорошо от понимания, что воздух тут пахнет предвестием происшествий? Вот-вот что-то случится, это и есть повседневность Павлика, и мне это нравится. У меня есть товарищ в Берлине, он паулиста. Молодой композиторский гений, зовут Бето. Бето не едет почему-то в Павлик на Рождество, как все населившие Европу бразильцы, к семье, наоборот, семья едет к Бето в Берлин. Три года назад тогда-летний Бето был дома одним прекрасным вечером с отцом большим бразильским банкиром , матерью, братьями и сестрами, в большом особняке в самом дорогом районе Павлика, в Жардинс, — когда в домофон позвонили. Камера все богатые паулисты живут в домах в центре СП, все дома обнесены заборами и оборудованы камерами, так положено, так велит жизнь пролила свет на группу из пяти полицейских. Мы знаем, что в комнате вашего сына крупная партия марихуаны. Мы из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков». И показали какие-то удостоверения в камеру. Отец Бето открыл. Через минуту вся семья лежала на полу лицом вниз, а переодетые в полицейских пацаны выносили все, что видели, в маленький грузовичок, припаркованный прямо у входа. Отец Бето, еще когда пацаны не вошли в дом, успел позвонить своим адвокатам, боясь, что и правда у Бето крупная партия марихуаны и придется разруливать тему — так, чтобы без газет и интернета на самом-то деле у Бето был всего лишь один несчастный джойнт , так вот эти двое адвокатов, приехавши не вовремя, когда пацаны заносили в машину последний сейф с бриллиантами мамы Бето, под дулами пацанских автоматов вели переговоры с пацанами, решившими забрать Бето на всякий случай с собой. Адвокаты пытались снизить цену. Переговоры длились два часа. Бето было скучно все это время лежать на полу, но когда все закончилось неплохо, то уже утром Бето летел в Берлин навстречу своей новой жизни, в которой больше не было таких фантастических возможностей потому что в Берлине некому тебя украсть и тревожного воздуха города Павлика тоже не было. Так Бето закрыл за собой дверь домой, и теперь Бето видит свой дом и свой Павлик только во сне, где не бывает никаких пацанов и никаких адвокатов под прицелом, а только любимый Бето клуб «Лайонс» и любимая Бето школа самбы «Вай-Вай», где сейчас, в четверг вечером, репетируют карнавал, и любимые Бето друзья, которые накуриваются в парке Ибирапуэра, между музеем MAC и Афробразильским музеем оба дома построил Оскар Нимейер, ему сейчас года , эти друзья спокойно так говорят Бето: ты где, мы же тут тебя ждем, слышишь? А Бето открывает рот, чтобы ответить, но слова оказываются пузырями, которые лопаются в воздухе, а звука нет, этот сон Бето видит каждую ночь, и каждое утро его подушка бывает мокрой, но Бето ведь уже привык. Кстати, настоящие, неподдельные полицейские в Павлике — нормальные ребята. Они берут преступников и берут бабл. Но жители Павлика, как и жители всей Бразилии, самой плачущей на свете страны, много смотрят свои новеллы сериалы , даже в бедных районах, на фавелах, где нет телевизоров у всех и где телевизоры стоят во дворах на возвышениях, а перед ними скамеечный зрительный зал, причем днем телевизор закрыт деревянными створками на ключ, а вечером, в волшебный час новелл, створки домашнего дворового кинотеатра распахиваются, на скамейках сидят друг у друга на головах и начинается сила искусства — так вот, жителям Павлика хочется романтизировать, драматизировать и даже скорее мелодраматизировать своих полицейских попросту рыдать над их подвигами и над их рыцарством, а где такое теперь найдешь? Но ты, читатель, имей, пожалуйста, терпение , поэтому пару месяцев назад главным героем зрителей телевизора стал полицейский Жиуберто двадцати трех лет, который стоял на выезде с фавелы Росинья на своем посту, к концу подъезжал й час его дежурства, и ничего путного, кроме трех мелких перестрелок и двух попыток захвата полицейского транспорта, не произошло. Жиуберто думал о доме и о том, что через две недели ему дадут два выходных, и тогда он повидается с Жулианой, и не изменяет ли ему Жулиана с этим ублюдком Зе Марией, если продолжать видеться с Жулианой, как сейчас, раз в две недели. Пока Жиуберто так размышлял, мимо блокпоста на выезде с фавелы Росинья тыс. Жиуберто помахал, чтоб она остановилась. Машина с номерами продолжила ехать, почти красться показалось Жиуберто , и тогда Жиуберто вышел ей навстречу. Окно приотворилось, Жиуберто поздоровался. Тебе чего? Окно закрылось. Потом распахнулось опять. Багажник не открывается. Но открываются деньги. Жиуберто почему-то подумал, что до конца дежурства осталось семнадцать минут. Но только откройте багажник все равно. Жиуберто приподнял ствол автомата и другой рукой взялся за рацию. Двести лямов. В рацию: «Росинья-3, мне бы подмогу». Стоит ли упоминать, что в багажнике том, согнувшись, лежал король фавелы Росинья, один из трех наркоглавных людей всей Бразилии и, наверное, один из десяти главных в мире, человек с большой буквы Че по имени Нем и глух, и нем — пока был в багажнике , Человек, которого больше всего хотел министр внутренних дел Бразилии и женщина-президент Дилма, она тоже его больше всех хотела. Считается, что с открытием этого багажника бразильская наркоэпоха отчасти захлопнулась. На следующий день полицейские войска почти бесшумно вошли на прежде неподвластную им Росинью. На самом-то деле считается, что раньше трафиканчес, то есть бойцы наркогвардии, платили полиции столько, что той хватало сполна, но тут появились парни из FIFA и парни из Олимпийского комитета в м в Рио прошла Олимпиада и забашляли примерно в 77 раз больше, поэтому полиция стала тут же брать фавелы по всей стране — и в Рио, и в Сау-Паулу, и в Ресифе, — а Нем из багажника, как черт из коробки, стал нечаянной эмблемой этого военного романса. Нема посадили навсегда в тюрьму мне, правда, сказали, что это все была заранее отрепетированная сцена, и что Нем чуть ли не сам сочинял сценарий, и что так было нужно, и что потом, попозже, Нем обратно займется своими делами, но не сейчас, пока все помнят, как его зовут. Надо, чтоб забыли. Час на автобусе, два часа на электричке и потом на маршутке, если без пробок, минут сорок. Я сорок часов на работе. У меня брат с сестрой малые в комнате со мной спят, но когда я с дежурства, они тихие, знают, что я усталый, не достают. Фотографии Жиуберто выпустили в виде магнитиков на холодильник, и бразильские девчонки по всей стране повесили их себе куда? Потому что Жиуберто оказался не только простой и хороший парень, но еще и очень симпатичный. И еще потому, что в отличие от системы социальной справедливости или как там это называется система монетизации человеческих эмоций или как правильно сказать отличнейше работает в Бразилии. Уже готов сценарий сериала под рабочим названием «40 часов», и, может, даже потом снимут полный метр. А так вообще-то ничего не поменялось в жизни Жиуберто. И Жулиана, кажется, все-таки изменила ему с ублюдком Зе Марией. И зарплату ему пока не подняли. Но может, просто времени недостаточно прошло. Или как? В Павлике так прекрасно называются улицы. Как раньше да и как сейчас в Мве — 8 Марта или 25 октября. Тут — 9 и 14 июля. Какая-то в этом мне послышалась романтика и даже отчаянье. Почему так называются улицы, мне никто так и не смог объяснить. Я потом в «Википедии» посмотрел. Вроде как 14 июля — потому что с начала года дней уже прошло, а до конца еще остается. Такое событие, раз уж вы в Бразилии, тоже можно праздновать. А 9 июля в году была принята новая конституция. Rua 9 de Julho — моя любимая улица в Павлике, она режет центр города пополам виадуком, она протыкает город насквозь на высокой высоте, а под виадуком творится невесть что в этом смысле новые городские конструкции все распахнуты и раскрыты, чтоб там было негде схорониться и нюхать крэк, — в Бразилии ведь его эпидемия , там копошатся менджиги, а из случайно здесь затесавшейся помоечной реки в каменных берегах реке по пути с улицей 9 июля всего пару километров, но зато каких! Чудище — часть паулистанской богатой фауны. Тут, в Павлике, должны были быть даже туканы, но эти не выдержали, раскроили себе клювы твердым мусором и от стыда пропали без вести — и где это вы видели туканов без клюва? А чудище зовется гигантской речной выдрой. Выдра, видимо, болеет, поэтому такая толстая, причем в районе шеи, и поэтому никто ей не целует пальцы, кроме нее самой, — видимо, это тоже признак болезни. Вот этим чудищем как раз пугают детей, когда те слишком уж фрякают дети, не выдры. Но улица-то 9 июля не обращает никакого внимания на все происходящее под ней, поскольку глядит на происходящее сверху вниз и находится в отличие от других улиц вровень с крышами многих домов. У нового мэра Павлика был как раз такой проект — засадить все крыши домов СП деревьями — раз больше сажать деревья совершенно негде не сносить же ради такого случая дома. Но не только ведь ради этого нужны Павлику его крыши. Павлик — город пропеллеров. Идешь по улице, говоришь по телефону, и человек на том конце подождет, потому как тебя будет целую минуту не слышно, пока чудище над тобой не улетит подальше, не растворится в дымных небесах. Но мне не представляется. Павлик вертолетный город. Поэтому крыши нужны для взлетов и посадок, для тех, кому нельзя в пробку, для богатых и упитанных мужчин в самом расцвете сил, для любящих резать воздух ножами. В Павлике, конечно, есть крыши и целые большие районы, где некуда сесть вертолету. На руа Аугуста хотя правильно было бы не руа, а хуа. И имя мужское не Руй, а сами знаете. Некоторые бразильцы даже тоже знают. Спрашивают, подначивают: «Это ты тут русский? Вот у меня папу зовут Rui — а как у меня будет отчество? Ведь у вас же в России все с отчествами? Тут царство другого. Тут начиная с вечера четверга творится знаменитое сау-паульское невесть что. Это самая грязная улица центра Павлика, на ней — самые грязные бары, а в самых грязных барах — лучшие люди города, выпивают прямо так, причем за спиной у них толпятся и менджиги, и путаны, и просто навсегда сторчавшиеся драгквины. У кого нет денег, те покупают выпить прямо на дороге. Стоит старая обдрипанная машина с распахнутым багажником, и в нем бар. Стоит толстая красивая женщина с кошельком на талии, льет в пластиковые стаканчики кашасу, и тут же у ней заготовки кайпириньи, и все бухло в три раза дешевле, и о да, как же это круто, покупать алко, как бы сказали в Мве, с машины. К такому бару стоит очередь из очень нарядных путан, за путанами заняли два художника, как же я вас всех люблю тут. О путанах надо отдельно. За углом от Аугусты, на ближайшем перекрестке, живут — во вполне приличном доме — трое моих друзей: один диджей, одна девушка-стилист и их подруга, владелица модной марки. Поскольку все трое дружат со всем Павликом, то в ночь со среды на четверг у них в квартире на кухне, где единственное освещение — дискотечный свет и то крутится дискобол, так что сплошное мерцание , находится человек примерно двадцать семь друзей хозяева при этом все втроем отсутствовали и только вошли, вместе со мной , все пьют пиво и громко вопят, накрывая своими воплями музыку, тоже знаменитое невесть что. У одной профессиональное неудобство — брекеты. Она все время смеется, прикрывая рот небось эти брекеты у нее недавно. Одна постарше, за сорок, разговаривает громче всех, и выпрыгивающая ее грудь сразу волнуется в высокой тесситуре. Третья, возможно, бывшая мужчина. Я: «Можно вас снять? Я, довольный своим новым именем сахарка, достаю фотоаппарат и снимаю. Та, которая с брекетами, хрипло просит показать получившееся. Ловко нажимает правильную кнопку и приближает вплотную свое лицо. Следующая фраза навсегда застрянет у меня между ушей. Все три падают под светофор от смеха. Мы — диджей, стилист, владелица модной марки и я, Федя, — падаем вслед за ними. Я-то думал. А Павлик полон пуритан. Да — как карнавал, так все приличные девушки клеют кисточки себе на кончики грудей — а остальное не важно — главное прикрыто и в безопасности, — и можно безопасно исполнять вращение кисточками. Но: во всей Бразилии никаких загораний без верхов. И после занятия любовью ходить по дому без одежды нельзя, некрасиво потому что. Зато монументы сексу по всему Павлику — вдоль каждой широкой дороги в районах попроще непременно стоит ярко раскрашенный дом, в темноте светится переливающаяся неоновая вывеска Motel — это та самая гостиница-часовница, где номера сдают на сколько хочешь минут или часов — и никто никого не увидит, не удивит. Происходит так: машина заезжает в автоматические ворота, в специальный контейнер негромко падает ключ от номера, машина остается в подземном гараже, лифт привозит на этаж, а потом, когда номер больше не нужен, нажимается спецкнопка, и в ящик в двери тихо опускается счет, вместо которого в тот же ящик укладывается кредитная карта. Никто никого никому никак никем. И только руки разных людей касаются одних и тех же предметов. И только по отпечаткам пальцев на этих предметах, по волосам, оставленным в раковине, по запаху духов и пота можно было бы решить, кто это был и с кем это было. Но мотели Павлика — национальное достояние, гордость всякого паулисты, его же, паулисты, национальная тайна. Туда едут, когда тебе 14 в свой первый раз , да и когда тебе Летят на неоновый свет. И дальше мне постепенно становится ясно, почему паулисты, как и другие жители Бразилии, после вопроса о твоем имени и о том, из какого ты места на земле, обязательно спрашивают, с кем ты живешь если вообще. Вдруг с тобой нельзя поехать в мотель. В одной из главных в Павлике школ самбы, под названием Vai Vai находится на площади 14 Bis , напряженный график репетиций. Карнавал репетируют с утра и до утра, кто устал, тот упал, но вот в самый тяжелый момент, в полвторого ночи, когда барабаны более нестерпимы и даже трансухи теряют ритм, не говоря про остальную тысячу репетирующих, подбодрить свою батарею прибегает мадринья — покровительница школы из числа знаменитостей мой остроязыкий друг Педро Игорь называет ее «жапонеза лоука» — «больная япона» — прекрасная телеведущая главного здешнего телеканала Сабрина, странным образом похожая сразу на Тину Канделаки и Ксению Собчак, причем наполовину японка, наполовину ливанка типичная для паулисты смесь. Сабрина — только прекрасная снежная шапка того самого айсберга, что отвечает за навсегда живущих в штате Сау-Паулу 4 млн настоящих японцев. Они приплывали сюда в три волны. Самая большая почти цунами случилась, когда в середине века японцы проиграли войну — гордые и непримиримые, хатифнатты дальневосточных морей, они погрузились на свои побежденные корабли и поплыли куда глаза глядят — а глядели они туда, где уже в начале века обосновалась предыдущая волна всего несколько сотен тысяч — как их тут называют, нипо-бразилейро, которые как только приехали, то сразу написали домой, что счастливы. А потом забыли написать — и через год, и через два. А потом забыли свой язык. И получили бразильские имена. Моих японобразильских друзей зовут, например, Роберто Иммамура и Жуао Мацури. Ну а потом у них умерла память. И вот уже те, кто забеспокоился о пропавших несколько миллионов человек , ринулись искать своих — и нашли. И тоже похоронили память. Но мы-то сейчас о Сабрине — которая непрерывно всех целует и со всеми фотографируется, но, даже фотографируясь, ни минуты не стоит на месте, и тут Педро Игорь сообщает мне, в чем главная проблема Сабрины, почему ее как мадринью никогда не примут до конца и полностью она только два года как и почему она так нервничает и так суетится:. Нечем танцевать». Остаток вечера я хожу за Сабриной, пока та целуется и фотографируется, перебегая от группы к группе, и смотрю на ее и правда маленькую жопу, которую бы не думая забрали себе все русские девушки, но ведь и их бы тоже не взяли в мадриньи! А вот настоящие жопы, жопы-гиганты. Сначала смотрим на ноги, ноги — лыжные палки. Потом из этих ног сразу, без разговоров, вырастает гигантская тыква — и как ноги только ее удерживают! Дальше идет почти прозрачная талия и опять расширение — бешеных масштабов грудь. Еще выше — немного широкая шея и как будто плохо приклеенная к голове пакля волос. Это — одна из трех прекрасных трансух, рассчитывая внешность которой, хирург-демиург совершил роковую ошибку — он переборщил с удивлением на ее лице. Брови трансухи подняты всегда вверх, отчего ее лицо как будто вечно вопрошает. Трансухи танцуют самбу на некотором отдалении — все-таки, несмотря на толерантность, нормальные парни такого побаиваются, а туристы, видимо, все разбежались спать. Удивленная переминается с ноги на ногу. Ее подруги: одна в жанре зверского подобия Аманды Лепор, а другая — угольная женщина с непеределанными мужскими руками без маникюра и нарочно торчащим из декольте соском когда сосок нечаянно, в танце, убирается обратно в декольте, девушка выправляет непослушника наружу — радуются новоприбывшей стае геев и пускаются с ними выделывать молниеносную самбу, но не то удивленная их товарка — она как бы стесняется и ейные брови делают крышу этого домика еще более покатой. Но тут к удивленной подгребает очень пьяный простой мужичок, ростом ей по грудь по какую зато! Мужичок уже в полную муку и не втыкает, какого рода перед ним женщина, зато объемлет ее талию и бросается с ней в такую быструю самбу, что у меня, например, рябит в глазах. Удивленная еще больше удивляет себе лицо, мужичок, параллельно вывертам ног в минуту, пытается ухватить ртом богатейшую грудь, и тут я четко вижу, как наши подруги завидуют. Как не нужны им эти танцующие с ними геи, а как нужен этот мужичок, пусть пьяный, пусть простой, как три сентаво, но купившийся на грудь, на тыкву, на брови, на гиперженщину, роскошь которой он оценил здесь один, один из всех бесконечных сотен мужчин. Теперь о неожиданном — в Павлике живет несколько сотен тысяч литовцев, уехавших из своей прекрасной страны за несколько десятилетий до того, как их соплеменники стали в повседневной речи употреблять междометия blinas и karoche. Я молчу про миллионы итальянцев, французов, англичан, немцев, а еще голландцев, корейцев и даже теперь уже китайцев. Кого в Павлике нету совсем, так это индийцев, караул, последнее место на земле, куда они не добрались. А добраться ведь еще целое дело. Японцы летят по 30 часов. Ливанцы по Литовцы вообще уже ни в какую Литву не летают, потому что все есть прямо тут, и что такое эта родина? Она как рыба — не умирает, а засыпает, вместе со мной, когда я падаю от избытка новостей в кровать. Наутро я с трудом помню, откуда я сюда приехал. Пока я спал, во всем Павлике, от окраин до главной улицы, вода с мостовой прорвалась в воду из крана. Уличная вода в СП не только грязная, но и опасно ядовитая. Говорят, что у менджиг, которые эту воду пьют из потоков, что несутся вдоль дорог почти повсюду в Сампе , в мозг заползают страшные черви и от этого они сходят с ума. В общем, мои большие местные любимцы Тека конечно, дизайнер украшений и Марко конечно, архитектор , обитатели большущего красивейшего дома в районе с лучшим на свете названием от давно истребленных индейцев Вотупоранга, сегодня испытывают коллапс — этой водой даже нельзя мыть руки, потому как случайно можно их обжечь. И вот вместо мытья рук мы с Марко едем куда глаза глядят, а Тека остается дома, потому что ее вдобавок к ядовитой воде еще и тошнит она глубоко беременна, а беременных должно тошнить, считаю я. И правда. На закопченных стенах слизь — человеческие испарения. Пробираемся по узкому коридору. Бабах — мы на танцполе. Тут просто инопланетно. Звучит YMCA, и диджей-ведущий что-то орет в микрофон, не разобрать. Но надо приглядеться, что это еще за люди. Им в основном от 40 до Все — рабочий класс. Некоторые очень толстые. Много бывших красавиц и, видимо, бывших оторв. Один черный человек лет пятидесяти пяти ростом два метра этот самый заводила , рядом герла под полтос с родимым пятном в пол-лица и маленький толстяк с очень смешным большим носом — этот у них главный. Заканчивается одна песня, начинается следующая, из репертуара Earth Wind and Fire, и маленький толстяк, только услышав первую ноту, делает мгновенный, совершенно невероятный для его комплекции, прыжок вокруг своей оси — и все пять рядов тут же повторяют за ним — так начинается следующий прекрасный виртуозный танец. Я пытаюсь пристроиться. Марко который родом из Хорватии итальянец с испанским паспортом пытается пристроиться. Ничего, конечно, не выходит. Только у Марко на рубашке в районе спины проступает очень красивое пятно пота в виде сердца опа! Ужас, как у них все сложно, — людям с улицы понадобится пара месяцев, и то если есть танцевальный талант у всех бразильцев есть. Это зрелище — как бы еще не приснившийся мне сон. Покойница Пина Бауш курит в подсобке. Но тут меня под крыло берут сразу три немолодые, но прекрасные черные мамбы, которые по очереди учат меня простому шагу самба-хоке. С пятнадцатой попытки я научаюсь — а ведущий кричит в микрофон: «Грииииингооо! Ты молодеееец! У тебя всё полууууучится! В этот момент Марко со своим потным сердцем на спине уже ждет меня в машине, чтоб ехать в район Либердадже, где в японском караоке десятки бывших японцев, как зачарованные, поют свои бывшие японские песни смысла слов они уже не понимают, так как язык забыли еще их дедушки , но я все-таки решаюсь и исполняю им «Подмосковные вечера», отчего они восторженно каменеют и, кажется, уже готовы меня усыновить. Пусть меня усыновят литовцы и ливанцы, поляки и евреи, греки и англичане, пусть все без остановки усыновляют меня по очереди, и вдруг у кого-то получится. Потому как в аэропорту Гуарульюс, погружаясь в самолет Катарских авиалиний лететь в Доху отсюда уму как-то проще, чем, там, в Париж или во Франкфурт, — не так сразу холодно, не так сразу пусто , я хватаюсь руками за перила лестниц, хватаю воздух Павлика ртом, отчаянно, как в последний раз, заигрываю напропалую со жрицами авиабезопасности и с весталками паспортных контролей, пытаюсь пропустить самолет всеми силами, получаю десятиминутный сидячий массаж у прекрасной пышной баянки из штата Баия , расспрашиваю баянку о ее баянах и о ее родном городе Сальвадоре, а сам немного намачиваю ей ее одноразовое покрытие массажного стула, и, вот странно, перестает дышать мой нос. Я никуда и никуда отсюда не хочу, нет. Я заразился от них этой слезоточивостью, этим умением все превращать в мелодраму. Я более не умею думать наперед, а только назад. Меня ждет мохнатое чудовище с облизанными пальцами под виадуком 9 июля и пыльная старушка на блошином рынке на Бишиге, ждет Сабрина без жопы и навеки удивленная трансуха с быстрыми тонкими ногами в школе самбы Vai Vai, а еще меня поджидает, верно и вечно, брекетная путана с Аугусты она обещала показать, как можно ничего не поцарапать. И главное — у меня теперь есть мобила трехзонтичной менджиги, я обещал звонить ей каждый поздний вечер, желая спокойной ночи и ангелов в сон. Не пускайте меня на ваш борт, высокие стюардессы. Женись на мне, прелестная аэропортовая поломойка. Задержи меня, строгая полиция. Как я могу после такого уехать. Материал был впервые опубликован в номере GQ за апрель года. Часто проверяете почту? Пусть там будет что-то интересное от нас. GQ Russia. Edition Россия Chevron. Facebook VKonkakte Pinterest Twitter. Читайте также. Дмитрий А. Быков 8 апреля г. Патрик-Филипп Ясиньски 14 апреля г.

Закладки экстази (МДМА) Китен

Купить марихуану Сан-Паулу

Hemp Ksamil