Культ

Глава 18

Аркадий Леонидович вернулся домой вечером в понедельник. Впрочем, назвать это домом было уже нельзя: квартира ждала его безжизненной, потерянной и пустой – как и он сам. Место, где больше некому жить. Да и незачем.

Повязка давила голову. Два длинных, покрытых коркой запекшейся крови шрама, заштопанные второпях черными нитками, горели под бинтами болезненным зудом. Он вошел в комнату, не разуваясь – в разоренном жилище не нужно соблюдать чистоту, – и, не снимая пальто, сел на диван. Пахло брошенной на произвол судьбы жизнью и тлением. В темноте на столе вырисовывались очертания бутылки вина, двух стаканов, подсвечника, на столе и по полу были разбросаны белые прямоугольники с черными пунктирами печатных строк. Он поднял один из листков, разглядел его в синеватом ночном свете и будто бы посмотрелся в осколок кривого зеркала: с черно-белой фотографии на него угрюмо уставился Аркадий Романович Каль, серийный убийца по прозвищу Инквизитор, сгинувший полгода назад в огненном буйстве пожара.

Мертвец, который пришел за ним, чтобы утащить в могилу. Тень из прошлого, погубившая будущее.
Как она это нашла? Неужели случайно, сама? Нет, вспомнил Аркадий Леонидович, Карина что-то рассказывала про конверт. А вот и он: клапан разорван, как взломанная второпях шкатулка Пандоры. Значит, кто-то подбросил. Неизвестный доброжелатель. Кто мог это быть? Кому еще известно о его тайне?
Не имеет значения. Сейчас волновало другое: как быть с тем, что он узнал о Карине.

Он уснул на диване, как был, в ботинках и верхней одежде. Утром проснулся от головной боли. Прошел по квартире, выбросил протухший кусок запеченного мяса, уже провонявший трупным запахом занавески на кухне, и попробовал жить.

Аркадию Леонидовичу и раньше случалось переживать состояния, подобные смерти: год назад, когда он получил отравленный темным ядом удар колдовства, лишивший его рассудка и воли; позже, когда осознал, что самодеятельный крестовый поход стал одним из аттракционов в мировом парке сомнительных развлечений; когда падал с крутого обрыва в черные воды лесной речки, задыхался от дыма и пламени на Вилле Боргезе; когда сбросил с себя свою старую личность и, возрожденный, попробовал начать все заново. Но никогда еще он не чувствовал себя таким мертвым и опустошенным, как в эти дни. Ему даже казалось, что все происходящее с ним сейчас – какая-то дурная форма посмертного бытия, что напавшие на него громилы действительно убили его, но он вопреки естественному ходу вещей ожил, но не восстал в воскресение жизни, а превратился в жалкого зомби, в существовании которого не было смысла.

Во вторник он позвонил Троку.
– Петр Маркович, простите, не мог поговорить с вами раньше. Был в больнице, на меня напали…
– Сочувствую, – ответил тот.
Голос у Трока был безжизненный и тусклый, и Аркадию Леонидовичу подумалось, что умер не только он, но и весь мир вокруг тоже стал обителью живых мертвецов.
– У меня есть очень важная информация по поводу этого капища на стройплощадке, уверен, что вам она будет полезна.
– Спасибо, – сказал Трок. – Но нет. Уже поздно.
И отключился.

Раз в день он ходил на перевязку в травмпункт по соседству. Сидел в длинной очереди среди тихих людей с переломанными конечностями, забинтованными головами и лицами – они молчали, глядя перед собой в одну точку. Штормовой ветер на улице немного стих, похолодало, в морозном воздухе кружился снежный туман, и улицы кое-как прикрыли постыдную наготу грязных луж тонким белым покровом. На тротуарах оставались цепочки черных следов. Город застыл в каком-то испуганном оцепенении, как жертва, над которой занесли было меч, но вместо удара потянулись томительные, необъяснимо длинные секунды отсрочки.

У подъезда лежала мертвая птица. Он отодвинул ее ногой на заснеженный черно-белый газон; шея выгнулась, клюв приоткрылся. Идиот из квартиры напротив не остался стоять, как бывало, а спрятался и закрыл дверь. Это к лучшему: поприветствуй он Аркадия Леонидовича своим обычным: «Получилось?», тот бы вовсе не знал, что ответить.

Кроме как на перевязку, он никуда не ходил. В школу звонить не стал. Сидел дома, глядя на то меркнущий, то снова брезжащий серый свет за окном. Много спал: может быть, из-за последствий сотрясения, а может, и потому, что не знал, зачем просыпаться. Пил воду из крана и ел консервы: несколько банок стояло в кухонном шкафчике, и, когда он брал одну из них, то думал, что купила и поставила их туда Карина.
О ней он думал больше всего. Практически только о ней.

Инстинкт выживания нуждается в надежде на лучшее или хотя бы в осознании смысла дальнейшего существования. Почти год назад, когда жизнь обрушилась под тяжестью колдовского морока, Аркадия Леонидовича спасла появившаяся цель: уничтожение зла, совершение инквизиции и правосудия, возможность потрясти мир, донести на единственно внятном для теплохладного общества языке кроваво-огненное послание о его безумии и несовершенстве. Потом, после бегства из Петербурга и встречи с Кариной, появилась надежда: на мирную, тихую жизнь, семейное счастье, гармонию и любовь.

И вот куда она его привела.

Прискорбное и губительное заблуждение! Разве не чувствовал он себя воином, призванным Провидением на последнюю битву? Разве не понимал, что в этом его невыносимо тяжелое, но единственное предназначение? И разве не форменным дезертирством было сбежать на край света, зарыться в уютной норе и рассчитывать на предназначенный для обычных людей благостный быт? Какая суровая справедливость видится в том, что теперь он страдает и наказывается именно тем, в чем видел залог своего обывательского эдема! Черно-синее клеймо в виде трезубца на белой коже бедра все расставило по своим местам.

Он ковырял вилкой застывшие комья жира в банке тушенки и думал, что может вернуться, может все начать заново, занять свое место в строю, продолжить войну, придать жизни хоть какое-то подобие содержания.
Нужно просто найти Карину. И сделать что должно.

Насупленный человек с фотографий на белых листках подсказывал, что это будет несложно. Куда могла деться единственная уцелевшая ведьма из истребленного ковена? Уехать из города? Возможно, но вряд ли. Все их немногие сбережения остались дома, он это проверил, а беглецам нужны деньги, хотя бы на первое время. Скорее всего, ведьма еще в Северосумске: нашла где-то угол, продолжает работать в приюте для престарелых, копит копейки для очередного побега и самонадеянно полагает, что ее угрозы удержат Инквизитора от свершения суда и казни.

В холодной черноте за окном снег отсвечивал белым саваном. Ветер выл и стонал в вентиляции, гремел железом по крыше. Старый дом скрипел, и ворчал, и полнился звуками, как будто вокруг оживали призраки и выползали из нор домовые. Инквизитор смотрел в глаза ночи и думал, иногда бормоча себе что-то под нос.

Да, все можно сделать просто. Правда, из инструментов у него только один молоток да клейкая лента, но и их хватит, если подойти к делу с умом. Интернат находится на окраине, совсем рядом – железнодорожное полотно узкоколейки, все в густых зарослях по бокам низкой насыпи, а за ней – осыпавшиеся старые стены заброшенной части «Созвездия», где можно найти пустой цех, подвал или открытый ангар, куда годами никто не заходит, кроме как по нужде. Северосумск – это не мегаполис, где на каждом углу натыканы камеры наблюдения; можно захватить ведьму рядом с ее богадельней, накинуть удавку на шею, на голову набросить мешок или простую наволочку от подушки, протащить за собой метров тридцать до кустов рядом с железной дорогой, придушить немного – так, чтобы наступила потеря сознания, а потом отнести в укромное место среди заводских корпусов. Да, план не без риска, но когда это его останавливала опасность? Рыжую содержательницу борделей, ведьму по прозвищу Терция, он ухитрился похитить из двора жилого дома, затолкав в багажник ее собственного автомобиля! А отвратительная карга, рекомендовавшаяся госпожой Стефанией? Захвачена внутри своей же приемной, в центре города! Нет, риск и трудности ему не страшны. Единственная проблема – выбрать время захвата, но и это решалось легко: можно сделать звонок в интернат, узнать график дежурств, установить наблюдение… Дел на два дня, не больше.

Он кивал своей фотографии, похожей во тьме на черный прямоугольный провал в пустоту, соглашался, опасаясь противоречить, но понимал при этом, что ничего подобного не сделает. Не будет внезапного нападения, удавки, наволочки, короткой отчаянной схватки, не будет заброшенного цеха или ангара и тошнотворного звука, с которым стальной молоток переламывает пальцы на ногах.

Потому что он скорее сам себе перебил бы все кости и пробил молотком череп, закончив работу безвестных мордоворотов, чем причинил вред Карине. Наверное, все дело было в этих консервных банках, аккуратно составленных в шкафчик. Или в закладке на середине книжки, которую они так и не дочитали. Объяснить себе свою слабость он был не в силах, как и найти выход из ситуации.
Дни проплывали, как забытье.

К вечеру среды буря снова усилилась. Снег обрушился шквалом, мигом занес дороги и тропы, облепил провода, деревья и стены, и в белесой тьме не видно было ни зги: город пропал, провалившись в иную реальность. Вихри кружились на перекрестках, извиваясь и вскидываясь, как демоны в торжествующем танце. В семь часов вечера улицы опустели, отдавшись во власть урагана и до срока наставшей ночи, словно яростная непогода сдвинула временную ось мироздания.

Свет погас. На лестнице распахнулись одна за одной неплотно прикрытые оконные рамы, и ветер ворвался внутрь, разбивая вдребезги стекла и вдувая в сумрак подъезда белые тучи. Аркадий Леонидович задремал, поначалу прислушиваясь к дребезжащему грому, к зловещему торжествующему вою в колодце парадной, а вскоре забылся тонким тревожным сном.

Проснулся он оттого, что в квартире кто-то был. Из двери кухни в коридор падал неровный прямоугольник света. Негромко бубнили голоса. Аркадий Леонидович поднялся с дивана и вышел из комнаты. Страха не было; может быть, потому, что он догадывался, что за гости наведались к нему в этот час.

Они пришли вместе, все шестеро, те, которых он видел. Втиснулись в тесную кухню и ждали, переговариваясь и посмеиваясь, как ожидают друзья задержавшегося где-то товарища, чтобы начать веселье. Несло разрытой землей, гнилью и мертвой горелой плотью.
– Посмотрите-ка, кто явился! – раздался насмешливый голос со старческой хрипотцой. – А я уж хотела сама тебя разбудить! Ну, здравствуй, что ли, мил-человек!

Он остановился на пороге, прислонился плечом к косяку и обвел взглядом кухню. Старая карга Стефания сидела на табурете и ухмылялась, растянув широкий безгубый рот с осколками желтых зубов. Бесформенное обгоревшее тело было покрыто коричнево-красной коркой, из трещин в которой сочился желтеющий жир и проступало алое мясо. Руки и пальцы старухи скрючились, как поджатые когтистые лапы. На второй табуретке у окошка сидела портниха Оксана; побагровевшая, раздувшаяся, будто шар, голова печально покачивалась над обугленным торсом; некогда пышные груди свисали ошметками черной кожи. Рядом с ней стояла высокая стройная женщина, затянутая в мотоциклетный комбинезон; на голове у нее был надет шлем с вдребезги разбитым стеклом, за которым зиял кроваво-черный провал. На краешке подоконника пристроилась Терция, с головы и до пят вся в промокших красным и желтым бинтах, только клок рыжих и жестких, как проволока, волос торчал из дырки в повязке да поблескивали через прорезь в марле холодные, злые глаза. На плите восседала белобрысая Белладонна, сохранившаяся лучше всех: ни ран, ни ожогов, только рот залеплен перемазанным в блевотине скотчем и глаза закатились под лоб, так что только белки таращились бельмами. На краю стола рядом со своей патронессой сидела Лолита: в белой блузке, перепачканной землей и лесным сором, узких брюках и сапогах на высоких шпильках; черные волосы торчали дыбом, сбившись в колтун; она повернула голову к двери и лукаво мигнула единственным оставшимся глазом. Аркадий

– Ну и ну, – сказал он. – Чему обязан визитом?
– Ха! Вы только послушайте! – воскликнула Стефания. – Он еще спрашивает!
Она нагнулась вперед, оскалилась и объяснила:
– Неправильно ты живешь, Аркаша. Начатое до конца не довел, дело свое забросил, вот мы и решили тебе, так сказать, напомнить. Освежить, значит, память.
– Сестра наша Лисса, – невнятно прогудела сквозь бинты Терция. – Ей следует быть с нами.
– Карина, – пояснила Лолита. – Ты так ее называешь.

– Сестренки на тебя обижаются, – продолжала Стефания. – Говорят, где справедливость? Она тут живет себе, радуется. А мы-то чем хуже? Да, девки?
– Вот именно!
– Полюбуйся, что ты с нами сделал!
– Мне все кости переломал!
Голоса перебивали друг друга. Женщина в комбинезоне качнула головой в знак согласия. Безгласая Белладонна так старательно закивала, что из-под широкого скотча потекли зеленоватые зловонные струйки.

– Ты же такой принципиальный, – заговорила Оксана. – Помнишь, как я тебя просила не убивать меня? Ты сказал, что оставишь в живых, если признаюсь, а вместо этого удавил. А у меня остался ребенок. Девочка.
– Я, конечно, не в курсе, может, Лисса тебе как женщина нравится, – предположила Лолита, – но неужели больше, чем я?
И высунула распухший язык, вновь подмигнув одним глазом.

– Лисса точно такая, как мы, – сказала Терция. – Ничуть не лучше. Она два года была с нами. Двадцать четыре есбата, не считая праздничных ассамблей. Если взять всю кровь, которой она причащалась со всеми, и весь вытопленный жир, которым она мазалась, как и все, то хватит, чтобы собрать живого младенца. И все это только ради того, чтобы мстить.

– Ага, а я всего четыре месяца в ковене пробыла, и то из-за тебя, дурака! – обиженно надула Лолита синие губы. – А ты меня задушил и избил! Или наоборот, я что-то забыла, в каком точно порядке…
– Мне раздробил пальцы! А я только хотела с долгами рассчитаться!
– Меня ножом резал!

– Ой, девки, хватит. – Стефания сморщилась, и горелая кожа, как черная сажа, посыпалась пылью со лба. – Вы еще легко отделались, меня он заживо сжег, так что не галдите. Не для того мы отгул взяли, чтобы тут жаловаться. Ты чего молчишь-то, Аркаша? Некрасиво как-то: к тебе гости пришли, а ты в молчанку играешь. Ты же мужик разговорчивый: как там, «моего слуха коснулось», да? Ну вот касаюсь я твоего слуха: Карину убей. Мы тебе и помощников нашли уже, вместе оно веселей будет. У каждого, Аркаша, в жизни свое дело. У нас вот свое было, за что и страдаем. А у тебя другое.

– Убей ведьму! – прошипела сквозь бинты Терция.
– Убей ее! – умоляюще проныла Оксана.
– Убей! Убей! – взвизгнула Лолита.
Визг и вопли смешались со стуком и топотом: Белладонна и молчаливая мотоциклистка присоединились к общему гомону, колотя руками по железной плите и стуча каблуками в пол.
– Нет.
Стефания злобно вытаращилась.
– Что значит нет? Или ты больше не Инквизитор?
– Я не знаю, кто я, – медленно ответил он, – но теперь уверен, что Карина больше вам не сестра.

– Почему это?! Глаза разуй, баран тупорылый: на ней наше клеймо!
– Потому что вы уговариваете ее убить.
Он помолчал, чуть нахмурился, вспоминая, и проговорил:
– «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит. И если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собой: как же устоит царство его?»
[3]
– Что он несет? – прошипела Терция.
– Херню всякую, как обычно, – злобно отозвалась Стефания.
Аркадий Леонидович покачал головой.

– Вам пора возвращаться туда, откуда пришли, дамы. Прощайте.
И вышел из кухни.
– Импотент! – понеслось ему вслед.
– Неудачник поганый!
– Слабак!
– Чтоб ты сдох!
Аркадий Леонидович вошел в комнату, лег на диван, проснулся и открыл глаза.
За окном бушевало ненастье. Он протянул руку, взял телефон, посмотрел на экран: 20.57. Интересно, какого дня? Сколько он спал: два часа или, может быть, сутки?

В дверь постучали. Он вздрогнул и прислушался. Стук повторился: вначале отрывистый, осторожный, а потом все сильнее, пока входная дверь не затряслась от частых и сильных ударов.
– Ну, это уж слишком, – пробормотал он, вставая.
Открыл шкаф, достал из злополучной сумки с молотком, маской и скотчем мешочек с освященной травой и воском и надел на шею. За дверью кто-то продолжал отчаянно барабанить.
– Иду, иду! – крикнул он.
Стук стих.

Проходя мимо кухни, бросил быстрый взгляд в темноту: ничего, пусто, тихо, только чуть сдвинуты табуретки и витает слабый, но отчетливый запах гари и гнили – может быть, из-за испортившегося мяса. Аркадий Леонидович подошел к двери и прислушался. В тишине кто-то отчетливо шмыгнул носом. Он повернул ручку замка и удивленно воззрился на гостя: в темноте перед ним стоял Даниил Трок, весь облепленный снегом, который уже начал таять, и капли влаги дрожали на шерстяной шапке, шарфе, куртке и на мокрых стеклах очков. Даниил снова шмыгнул курносым носом, втягивая морозные сопли, шаркнул ногой и сказал:

– Добрый вечер.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь