Компромат-плезир

Автор: Артур Петрушин

[авторская орфография сохранена]

Автобиографии можно верить, только если в ней раскрывается нечто постыдное

Джордж Оруэлл

День начался бодро. Жена отворила штору в невообразимую рань – что-то около десяти – и радостно взверещала:

– Просыпайся немедленно – поехали на Березину! Смотри, какое небо!

Глаза и уши резануло немилосердно, но – странно: не почувствовалось обычной утренней ненависти ко всему свету, глухой и беспощадной. Даже, практически, наоборот – светлая и нежная любовь к миру, похожая на послеобеденную истому, граничащая со слабоумием.

Для порядку надо, конечно, покапризничать – массаж затребовать, ванну, кофе…

Стремительно-послушная жена...

Что делать – придется ехать. Между прочим, удочку опробую – все-таки созрел и купил! Последней каплей в этом решении стал случай на той самой, кстати, Березине.

Был большой турслет, и вот – воскресенье, конец. Народ разъезжается. Кто-то еще допивает, кто-то последние водные процедуры принимает… Прощальные песни. Усталость.

Приходит абориген – там деревня через лесок – бутылками пустыми, значит, поживиться. Труд нетяжкий, благодарный… Напаковал он 2 мешка, решил, что больше не унести, удочку намастырил и – в купальню нашу, прям где ныряли. Метр, может, в сторону отошел, да и закинул. Про него забыли и давай дальше расставаться…

Вдруг – шум-крик и всеобщая эвакуация!

Что такое?

Глядь – все несутся туда, к купальне, и прямо хором орут: «Продай!»

Мать-мать-мать! – а мужичишка-то леща вытянул! Килограмма полтора! Чернющий, лишь бока чуть бронзой отсвечивают! И он его эдак поворачивает, поддев за жабру – демонстрирует, подлец!

«Бутылка водки!» – заявляет победно.

– Не вопрос!

– У меня есть!

– А у меня с собой!

Сделка совершилась моментально – подумать не успел, что вот и у меня, в кои-то веки, бутылочка целенькая завалялась, и, соответственно, огорчиться по этому поводу. Мол, лучше бы выжрал вчера...

Счастливец гордо взбирался по песку, сопровождаемый эскортом несчастливцев, а во мне созревает твердая решимость – машина должна быть укомплектована удочкой!

Чтобы не было мучительно больно.

Итак – на Березину!

Вообще, процесс-то не быстрый – пока Леньку с Лешей обзвонили, манатки собрали, за мотылем на рынок сгоняли – полдень.

А с другой стороны – и чо?

Пиво, колбаса, пацаны на борт – поехали!

Добрались, вкатываем на эту самую сладкую полянку – а там народу! Будто турслет очередной – аборигена только не видать.

В этом месте, надо сказать, речка буквой «с» заворачивает, обрыв песчаный высоченный, сосны… Красотища, словом, неимоверная.

Однако, не до эстетики. Окунулся быстренько – и за удочку! А ручонки колотятся, мотыль с отвычки на крючок не надевается, поплавок недогружен, леска в ветках путается… Жуть!

Но – наладилось. Зонтик поставили, бутербродиков нарезали, пивко охлаждаться пристроили… Солнышко разбуянилось, вода парным молочком… Всё наладилось.

Кроме одного.

Ни одной поклевки.

Ну ни намека! И глубину менял, и расстояния всякие от берега пробовал, и вдоль камышей шастал…

До лампочки!

Если по правде – говорить об огорчении было бы неправильно. Тут другое – вещь, знакомая, уверен, каждому рыбаку: ощущаешь, как это волшебное чувство возбуждения, сродни сексуальному, наполняющее при первом забросе снасти, этот трепещущий в ноздрях охотничий инстинкт, этот картежный азарт, это, в конце концов, безразличие к всосавшемуся в спину комару – всё потихоньку-полегоньку-помаленьку растворяется, бледнеет, рассыпается в прах о монументальную незыблемость поплавка… И вот уже залюбуешься невольно миниатюрностью купальника по соседству, зачешешь яростно насквозь проткнутую комариным жалом ногу, или, того хуже, начнешь ревниво следить за пируэтами беззаботного воднолыжника…

Э-эх, что против этого какое-то там огорчение!

Уезжали с твердым намерением выбраться сюда с ночевкой, а главное – сеть прихватить, чтобы речку на ночь перегородить… И выловить, нафиг, всех сородичей этого лещары, которые имеют нахальство тут плавать и, гады такие, игнорировать.

* * *

Приезжаем в город – духотища страшная! От свежести лесной, кою с собой везли, вмиг ничего не осталось…

Сие оказалось некстати, потому что следующим номером культурной программы (здесь кавычки) значилось распитие спиртного. По умолчанию. И вот тебе раз – каменные джунгли, весь сочишься, не продохнуть…

Алкоголизм – это не отдых.

Между прочим, не просто так жена всё затеяла.

Дело в том, что у нее подружка есть, Людочка. Существо редкостное, забавное и где-то даже трагическое. За тридцать, большие сиськи, жопка толстая, мозгов мало. Сестра у ней старшая с негативным брачным опытом, живут вместе. Короче – никаких шансов выйти замуж. Несмотря на то, что, судя по всему, очень хочется.

Ну вот, а супруга у меня – из тех существ, которые не выносят, когда людям хорошо. Это про Леньку, моего старого верного товарища (мы его, если ты еще нить рассказа не потерял, на Березину с собой брали).

Так вот Ленька. Под сорок, квартира, всё в порядке – и холост!

Жена от этого нервничает.

И задумала она, змея…

Пока мы, приехав, досматривали по телеку футбол, а на кухне варганилась рыба (увы, не мною пойманная!), Людочке был дан приказ прибыть к месту при параде.

И вот «Динамо» благополучно вылетело наконец из еврокубка, накрылся стол, замутился раствор…

Нет, не обойтись без еще одного лирического отступления.

Водку не люблю. Ну, не то чтоб уж совсем – просто нашел получше напиток.

Спирт.

Как-то повелось у нас в дому спирт иметь. Желудок, скажем, полечить (10 граммов перед едой), еще применения есть… А тут по случаю канистру раздобыл. Плюс научили грамотно разбавлять. Дело несложное – чистая вода нужна да сахару чуть… Повадились. Растворчик – первое угощение! Еще никто не сказал, что не понравилось.

Вот.

Раствор, значит, замутили, кресла расставили – Людочка является. И сразу понятно, что женина хитрая комбинация насмарку – толку сегодня не будет: глаза чумные, дерганая вся, а реакция исключительно неадекватная… Пропал вечер.

* * *

То есть, ну ты же знаешь как это бывает – садятся люди и женщины за стол, выпивают, едят… Всё. Тишина да чавканье. Ни смысла, ни кайфа.

Хозяин пытается шутить, рюмки наливать, темы подбрасывать…

Молчат. Чавкают. Музычку слушают.

– Гостеприимные хозяева рады приветствовать в своем доме дорогих гостей! – провозглашаю, обнося всех бутылью.

– Дорогие гости благосклонно воспринимают радость гостеприимных хозяев! – наливаю еще.

– Дорогие гости и гостеприимные хозяева сливаются в алкогольном экстазе! – выворачиваюсь наизнанку.

Тьфу! Не поддаются, гады. Иду задумчиво курить. Возвращаюсь.

Вялая прерывистая беседа. Все замедляющееся чавканье. Вздохи…

А и верно, думаю! Марево плывет, челюсти лоснятся, жажду не утолить – животы уже пучит… Ладно…

– Сейчас по рюмашке – и в душ! – бодро командую. – Душ – ледяной. Чтобы не страшно – идем парами! Сначала – Ленька с Людочкой. (Испуганный вспых через стол… Не, в натуре – конченая!) Потом – мы с Лешей…

– А я? – жалобно тянет жена.

– А ты с Алисой! Или что, для тебя уже кошка – не человек?

Нет, всё сегодня бесполезно! И эта шутка умерла. Отошла почти бесследно. Разве что Ленька успел оценить тупую Людочкину реакцию. Что ж, приятно – спасен товарищ…

А время шло своим чередом и, как водится, перемалывало все в муку. Да и раствор потихоньку начал забирать…

Возвращаюсь с очередного перекура, плюхаюсь в кресло. Девчонки о чем-то сплетничают, пацаны вяло перешучиваются…

– Когда я гостил при дворе принца Уэльского, – негромко говорю, – мы с его фрейлинами в презабавную игру играли. «Компромат-плезир» называется…

Компания насторожилась. Через секунду все захихикали (кроме Людочки, разумеется).

– Предлагаю сыграть… А, Людочка? – отчего-то не было во мне сегодня жалости.

– Так – никто не против! – заключаю. – Что же, жребий будем тянуть?

– А не надо! – вдруг встрепенулся порозовевший Ленька. – Давайте я вам расскажу самую постыдную историю из моей жизни…

Все выдвинули ушки на макушки, Людочка еще больше разинула глазищи, рюмки с готовностью налились…

– Дело было в школе, – былинным голосом начал Ленька, промокнув губы. – Училась с нами девочка, немного странная, задумчивая не как все. Из себя ничего такого, училась хорошо, на первой парте сидела… Нет, ничего особенного. Но вспоминаю почему-то до сих пор…

– Может, сох ты по ней?

– А?.. Нет!.. А может… – Ленька как-то даже почти растерялся. – Ну – не суть! Случай был однажды. Урок литературы, как сейчас помню, но в кабинете математики. А там – помните? – висели такие транспортиры гигантские у доски на гвоздике…

«Ну… Да… И у нас…» – оживился народ.

– Вот, значит. Звонок, все по местам, а я чего-то беру транспортир этот… У него же хитрость одна есть! – Ленька сладко хихикнул. – Если его взять, подкрасться к товарищу сбоку и нахлобучить на голову – то назад нипочем не снять! А надо повернуть – вот так, перпендикулярно плечам – тогда легко снимается…

Компанию начал разбирать смех.

– Ну, и вот! – Ленькин рассказ пошел сопровождаться пантомимой. – Беру я транспортир и девчонке этой на голову – хлоп! И – на место свое, на предпоследнюю парту! Ох, она, бедняжка – секрета ж не знает! – хвать, хвать его, дерг, дерг – а он ни в какую! – Ленька аж подвизгнул от сладости воспоминания. – Она по сторонам, туда, сюда – и тут учительница заходит! Она еще раз дерг – никак! – и в рев! Ка-ак заревет!..

Девчонки наши смеялись уже вовсю. Леша спокойно улыбался. Как-то даже чересчур спокойно – сам, небось, не раз… А мне было как-то грустно. Свою любовь так проявлять, помню, стеснялся.

– Вопщем, класс на ушах, девочка ревет, учительница к ней – ох! ах! – Ленька уже почти слюной брызгал. – Давай они вдвоем пытаться! Оказалось, и эта не знает, как с транспортиром обращаться! Что взять – русица!

Я принялся наливать.

– Мучались они, косу на затылке чуть не выдрали, потом училка как заорет: «Кто это сделал? А ну, признавайтесь!» И все затихли сразу. И я сижу – тихо-тихо. «Кто? Ну, трусы, сознавайтесь!» Тишина. Только девочка всхлипывает на весь класс. Тогда она к ней – кто, мол? А та – молчит, и только всхлипывает. И молчит… Помню, у меня тогда внутри всё аж поднялось, и страшно стало! И до этого страшно было, но так… весело. А тут – просто страшно! Как будто что-то такое я сделал, за что прощенья нет! Вот если б она меня выдала – другое дело, а так… И еще: я ведь, когда надевал транспортир, не думал, что это так будет… Что она не сможет… Ну, я вообще ни о чем не думал, если честно… А потом, когда учительница вошла, я не собирался признаваться, ни в какую… Но тут, когда она меня не выдала, я вдруг понял, что сейчас встану и скажу: «Это я». Ох, как же это было страшно… И вот я себя почти силой от парты отрываю – потому что еще секунда, и я б не смог признаться, честное слово! – встаю, и говорю, что это я… – Ленька судорожно вздохнул. – Ну, мне и говорят – иди, мол, снимай! И я в гулкой тишине иду – вдоль всего класса – а девочка смотрит на меня огромными мокрыми глазами… А я на нее не могу… Поворачиваю – раз, и снял! И все сразу как заржут – полные придурки! А я на место, как есть, с этим транспортиром, иду, весь красный – ужас!.. Потом урок начался, то-се, но я ничего не слышал – только слышал, как эта девочка весь урок всхлипывала…

За столом установилась мертвая тишина. Даже Алиса, усердно умывавшаяся на спинке моего кресла, замерла, уставившись на Леньку желтым пустым взглядом.

– Эй, вы чего? – Ленька кашлянул и притворно рассмеялся. Но почему-то покраснел.

– Ну, ты, Ленька, и подле-ец… – задумчиво протянула жена, отхлебывая из бокала.

– Да-а… – подхватил и я. – Если б я знал, что ты такое чудовище, Ленька, я бы с тобой не водился…

Леша хитро молчал. Людочка, похоже, вообще не понимала, что происходит.

– Да чего вы? – Ленька покраснел гуще. – Что тут такого… А?

И тут мы прыснули. Мы хохотали долго и с удовольствием. Даже Людочка хихикнула два раза – за компанию, наверное.

– За духовное пробуждение! – провозгласил я тост.

– Теперь ты расскажи свою историю! – победительно заявил мне Ленька, прожевав и успокоившись.

– Я? Не-е… Давайте я вам напоследок… Совершу, так скть, финишный аккорд! – покачал я пальчиком. – Вот, может, Людочка нас порадует… А?

– Я… Кхгм… – Людочка отодвинула рюмку. – Я в жизни не совершала поступков, за которые мне было бы стыдно!

Все уважительно покивали. Уважительность отдавала иронией. Ленька, сидевший с ней рядом, слегка отодвинулся. Инстинктивно, надо полагать.

– Тогда Леша! – заявила жена.

– Да я не знаю… – хмыкнул Леша.

– Знаю-знаю, как ты не знаешь! – заехал я ему с другого боку. – Ты такой чертик из тихого омута… Признавайся, душегуб, в злодеяниях адовых!.. А то, понимаете, – отнесся к остальной аудитории, – вот никак его ухватить не могу!

– В смысле?

– Ну, такой он внешне скромный… Даже пьяным по-настоящему его не видел! А уж выпито вместе... И еще – вот смотрел я, как он Ленькин рассказ слушал: с таким… видом отеческого превосходства, что ли. Эка, мол, невидаль, я такие штучки в детском саду вытворял…

Леша загадочно ухмыльнулся.

– Помните, как Соболевская говорила про Фокса? Это человек, способный на поступок! – я уже начал всерьез. – Так вот, знаю, что Леша – тоже!

Жена с вызовом уставилась на него.

– Да ладно, – продолжал добродушничать Леша. – Какой там поступок? Я вон даже права получить не смог…

– Чойта?

– О, это страшная история! – взмахнул рукой Леша. – Наливай!

Все обрадовались. Даже Людочка.

– Это тоже из детства, – вдруг как-то очень серьезно начал Леша. – У меня был велосипед, гонял я на нем с утра до ночи. И вот однажды лечу по своему двору… Вы же знаете мой двор?

Людочка не знала, а мы важно кивнули.

– …Вот прямо от гаражей к нашему подъезду. И тут из-за кустов, что к дороге выходят, выезжает девочка на самокате, лет 5! Я по тормозам, и она тормозит, я тогда газу – чтоб проскочить – и она решила, что проскочит… – Леша рубанул ладонью воздух. – И я в нее со всего маху… Переднее колесо по ноге, она падает, велик через самокат, и прямо по ней!..

Пауза была по Станиславскому. Честное слово – долгожданный вечерний ветерок, трепавший штору, даже он притих! Чего там – Гребенщиков в музыкальном центре умолк...

– Я как-то умудрился из седла не вылететь, – спокойно продолжал Леша, насладившись всеобщей неподвижностью. – И, не оглянувшись даже, на педали, и дёру!.. Катался где-то до вечера, сам не свой, в голове все время мельтешило: Убил! Убил!.. Стемнело, подкрадываюсь к своему двору – там тихо – и пулей в подъезд, и домой! Мать открывает, суровая такая – что, говорит, допрыгался? Тут у меня всё вообще куда-то упало, сло́ва выговорить не могу… А она – осторожней катайся, а то, вон, чуть девочку не зашиб! Я – а… что… Сука! Оказалось, я ее чуть-чуть зацепил, даже не испугалась как следует! А я тут жизни себя лишаю, с мамой-папой прощаюсь…

Ленька сочувственно хмыкнул. Я рефлекторным движением ухватил бутылку.

– Вот с тех пор чота я всяких движущихся механизмов боюсь! – широко улыбаясь, завершил свой спич Леша.

– М-да… Фобии играют в нашей жизни большую роль! – это меня потянуло в философичность. – Могут на всю жизнь отпечаток наложить… Я как-то дошколенком чуть не утонул – потом до старших классов к воде боялся подойти… Мы с батькой бегали по утрам… – продолжил, заметив заинтересованные взгляды. – Жили мы в райцентре одном, там речка и пляж городской с двухэтажной вышкой. Вот мы огородами, потом парк и пляж. На бегу раздеваемся, батька наверх, а я к желобу – там был такой для малышни, на попе ездить – и одновременно в воду – бултых! У меня в месте приводнения глубина была как раз – по шейку… Как-то дожди шли несколько дней, мы, конечно, не бегали, да и батька мой пьянствовал регулярно, так что бывали пропуски… Вот после этих дождей мы однажды и вышли на нашу дистанцию… Все как обычно, добежали, я по желобу – ш-шух! Бам в воду, а дна нет! Вернее, есть, я на него встал, но теперь до воздуха не достать – вода, оказывается, поднялась… Паника, короче! Барахтаюсь, вынырнуть силюсь – и не могу, кричать – хлебаю полный рот…

Алиса осторожно спустилась по спинке кресла, взобралась ко мне на колени, посмотрела в лицо и жалобно мяукнула. Все рассмеялись.

– …И вот помню, как всё – вокруг и внутри – темнеет, чернеет, мрачнеет, и начинает тянуть – туда, в глубину, разворачивая головой, – а уже ни сил, ни страха, ни желания – вялость такая, безразличие… И тут батька меня – хоп! До сих пор удивляюсь – он же обычно нырял со второго яруса и давай кролем чуть не на середину… – я ностальгически вздохнул. – Лет 8 опосля меня от воды дрыжики пробирали… Но потом… Потом я решил – блин-компот! Что за ёкэлэмэнэ! И д-давай плавать учиться! – я рванул майку на груди. – И д-давай потом рекорды бить!

– Ой-ой-ой! – закорчила рожи жена.

– Чего «ой-ой»! – я привстал, и Алиса брызнула с коленей. – Да я… Да у меня просто мышечная масса огромна! Да технике меня никто не учил! А то б…

Я сделал несколько дирижерских взмахов руками – очевидно, игрался апофеоз героической симфонии. Жена насмешливо смотрела в глаза.

– А я вот знал одного кота, – замогильным голосом вдруг сказал Ленька. – Так у него была фобия на зевоту.

– Чего?!

– У одного знакомого с работы был кот. Вот такая тварюга, – Ленька развел руки, – 11 с половиной килограмм! Он передвигался только в редких случаях, по крайней необходимости. Так вот, когда он зевал,– Ленька поперхнулся, но сохранил каменность на лице,– у него челюсть раскрывалась полностью и заклинивала! Вот так, нараспашку! – и Ленька изо всех сил разинул рот.

Я, к несчастью, в этот момент решил попить. Когда отгремел общий взрыв хохота, я нашел себя на коленях в углу комнаты, поикивающим и подвывающим, а всё вокруг, включая гордость жены – льняную скатерть,– было зачихано и избрызгано соком.

Да ладно бы – каким-нибудь березовым. Томатным.

* * *

Ну, что – наладилось. Застолье повелось как надо, солнце улеглось на крышу соседней многоэтажки и принялось с нее стекать… Я смешал третью бутыль раствора. Открыл вторую пачку сигарет. Компакт-диски веером рассыпались по ковру… Алиса, сладко мурлыча, благосклонно озирала всех, разлегшись на книжной полке.

Нормально так. Задним числом во всем сегодняшнем бессмысленном дне проявился и закрепился фотографически четкий смысл. Легкость появилась. «Невыносимая легкость бытия»…

– Ну чо,– шевельнулся вдруг Леша. – Мне уже скоро пора, а ты всё свою стыдную историю не расскажешь…

И я шевельнулся, с натугой возвращаясь из грез, навеянных Чезарией Иворой из динамиков. Говорить – ну совсем не хотелось! Тем более, «компромат-плезир»…

Я ведь, кстати, тогда бы с удовольствием чего-нибудь поведал, когда меня просили, и, тем более, разговор не завязывался. Да беда – не мог отчего-то сообразить, чего ж рассказать-то! Столько я гадостей в этой жизни понаделал, мама дорогая… Хорошо Людочке… Ну, таким всегда легче.

Однако, назвался – полезай…

Я прокашлялся, налил неторопливо – а сам соображаю, думаю почти лихорадочно… Ведь куда ни кинь – сволочь я круглая, да и только!

– Ну, за этот прекрасный вечер, в течение которого дорогие гости и гостеприимные хозяева узнали друг о друге столько нового! – провозгласил, выпил и без паузы продолжил. – Жил я, мальчишка пятнадцатилетний, как голь перекатная… На лето меня старики к бабушкам, я и рад! Да только к тому времени баба Лида моя совсем уже плоха была, ее к себе забрали. Так что у меня на одном краю городка баба Аня, у которой подъедался, а на другом – пустой дом бабы Лиды, где тусовался. И все мои корешки-подружки там. Так что я проснусь, на велик – и к бабе Ане. Поем там, озеро, лодка, то-сё, а под вечер – обратно. Тоже на велике. И вот как-то ехал весь какой-то усталый, не в настроении – то ли перекупался, то ли с подружкой накануне не сложилось, то ли еще чего, не помню, да всю дорогу в гору – а путь мой через вокзал железнодорожный пролегал…

Я приложился к стакану – отчего-то у меня внутри пересохло, – и вдруг в тишине ко мне на спинку кресла оглушительно спрыгнула с полки Алиса.

– …И вот еду, здание объезжаю, а там задняя дверь ресторана вокзального. И – лежит в заходящем солнышке на крылечке котяра. Помойник, ужас! Драный, клоками весь, глаз подбит… А главное – прикиньте! – эта сволочь только что обожралась кухонными отходами, да так, что еле дышит! Животяру распирает! Счас, кажется, икнет! Прям из мультика – «Таити, Таити… Нас и здесь неплохо кормят!» Только без джинсов и шелудивый…

Людочка хихикнула. Я аж вздрогнул – забыл про ее существование.

– …И почуял я – не поверите – вдруг к этому коту такую ненависть!.. Аж кулаки сжались. Я тут весь какой-то разнесчастный, плохо мне – а он лежит, понимаешь, и жмурится!.. И тащится!.. Останавливаюсь, смотрю – долго – а он и головы не повернет! Поднял за шкирку, на руль пристроил… Он мурлыкнуть попытался, да не смог, подлец...

Я взялся за бутылку и разлил энную порцию. Алиса спрыгнула с кресла и тихо ушла куда-то в темный угол.

– Ну, в общем… Не поверите, господа – убил я его! – сказал одним духом и вылил в себя рюмку. Закусывать не хотелось.

Жена тихо охнула и как-то по-новому посмотрела на меня. Ленька сосредоточенно рассматривал корешки книг на противоположной стенке. Леша без выражения пил сок. Людочка… Людочкины круглые глаза были не менее и не более круглы, чем в начале вечера.

– И что? – тихо, но как-то требовательно спросила жена.

– Что? А то, что с тех самых пор я развожу и держу котов… То, что я буду делать это до самой своей смерти… То, наконец, что все мои беды, неудачи, невезения, все болезни, безработицы и безденежья проистекают только из того, что я сильно в этой жизни нагрешил… Очень сильно…

– Пошел я домой. Пора, – сказал Леша и энергично встал. Я посмотрел вопросительно. Он улыбнулся ободряюще. – Всем пока. Созвонимся.

Я проводил, уселся, взялся за бутылку. Как-то чего-то не то стало в доме, какая-то не такая атмосфера. Будто кто-то ляпнул лишнего.

– Я тоже пойду, – хрипанула Людочка. Заржавел, похоже, голос от долгого молчания.

– А давайте Людочку проводим! – всплеснула тут руками жена.

– Не надо, я сама дойду! – испуганно отреагировала Людочка. Аж голос прочистился.

– Прогуляемся – смотрите, ночь какая! – не слушалась жена. – Кстати, в ночник зайдем, минералочки на утро купим. А?

– А пойдем! – мотнул головой Ленька. – Правда, подышим, пивка на утро…

Что мне оставалось? Хотя – так не хотелось…

Жена вцепилась мне под ручку и порхнула вперед, увлекая за собой. «Пошли, герой!» – шепнула зачем-то на ушко. Бедный Ленька остался сзади – с Людочкой.

Но ведь чего с Ленькой дружусь полжизни – не дурак! Ускорил шаг, нагнал нас:

– Слушайте, я давно хотел узнать… – и понес дальше какую-то околесину.

Людочка осталась сзади.

Так и шли – мы с женой, потом Ленька, потом Людочка. Буквой «Т».

Ночь дышала во все запекшиеся днем легкие. Асфальт остывал, как суп на балконе. Призывное воспаленно горящее жерло ночного магазина засасывало жаждущих и выплевывало предвкушающих.

Нам налево. Людочке направо. Вежливо остановились. Повернулись.

С ней было что-то не то. Но не так не то, как раньше, а как-то по-новому не то.

– Я хочу шампанского… – безжизненно, и в то же время решительно, вдруг проговорила она. – У меня все на даче…

Я только успел брови поднять, как Ленька оглушительно кашлянул, сплюнул и, глядя в звездное небо, размеренно проговорил:

– В рай попадают не праведники. В рай попадают только раскаявшиеся грешники.

Пока я хлопал глазами, жена пыталась закрыть рот, а Ленька сосредоточенно прикуривал, Людочка обвела всех шалым взглядом, сказала: «До свидания» и исчезла во тьме.

* * *

Мы взяли пива, минералки, сигарет. Всю обратную дорогу весело щебетали, вдыхали полной грудью ночь, рассматривали созвездия.

Дома уложили жену спать, включили компьютер и, как настоящие бодрые хулиганы, до рассвета лазили по порносайтам.